— Да где ж! — махнула рукой Беркаим. — Где ж мне до двоцовых кухарок.

— Это не обман! — с жаром сказала Иль, доедая вторую лепешку. — У Иркуля во дворце под сотню кухарок, а вы одна справились!

Она сама налила себе чаю из пузатого чайника и взяла кусок сахара. Теперь ей хотелось поговорить.

— Вы его знаете? — спросила она.

— Кого? — не поняла Беркаим. — Кета Иркуля?

— Нет. Того человека… Что вас привел.

— Мастера Уульме? Где ж не знать… Сын мой старшой у него наймитом трудится. День-деньской стекло дует… Уходит спозаранку, приходит за полночь, все руки в ожогах… Но и плату свою сполна получает. Мастер-то никого из своих работников не обижает, монету не жалеет, как другие.

— А он ведь нездешний?

— Пришлак, — согласилась Беркаим. — А откель — не говорит, да я, признаться, не спрашую. Не мое это дело вызнавать да вынюхивать. По нашему говорит да и ладно. Но тебе, поди, по его придется выучиться.

— Зачем? — удивилась Иль.

— Как зачем? — в свою очередь удивилась стряпуха. — А как ты с мужем разговаривать думаешь?

— С мужем? — ахнула Иль и чуть было не пролила на себя горячий чай.

— А как же! Ты, коль девицей пришла в его дом, таперя жена его перед богами да перед людьми.

Иль так и осела. О том, что по нордарскому обычаю она и впрямь теперь считалась его женой, она как-то позабыла.

— Что же делать? — охнула она и закрыла лицо руками.

— А что другие делают? Терпеть, а когда совсем невмоготу будет, богов молить, чтобы сил дали, да стараться угождать да радовать, чтобы ему лишний раз кулаком тебя учить не пришлось.

— Он ударит меня? — вскричала Иль, готовая бежать из этого дома хоть на край света.

— А то нет? Всех бьют, как есть. Но ты, пока молоденькая да на лицо славная, можыть, битой и не будешь. А как красота сойдет, так держись!

Беркаим говорила что-то еще, но Иль уже не слушала. Слишком уж страшно ей стало, когда она представила мастера Уульме в гневе.

Тем временем, Бопен рассказал Уульме то же самое, что и Беркаим юной Иль — по нордарскому закону девушка считалась ему женой.

— Мастер, — осторожно начал Бопен, как обычно, натирая стекло и посуду, когда Уульме вечером зашел в лавку. — Ты наши обычаи еще не все выучил…

— Какие? — спросил Уульме, впрочем, совершенно не слушая ответ.

— Жена тут является собственностью мужа, сестра — брата, а дочь — отца. Ежели ты привел деву в том, да никто из свидетелей перед лицом богов не может поклясться, что ты не тронул ее, то теперь ты считаешься ей мужем да хозяином

— Мужем? — не понял Уульме. — Хозяином?

— Не муж для жены, а жена для мужа, — добавил работник.

— С ума ты сошел говорить такое? — рявкнул Уульме, пораженный тем, как буднично Бопен говорит о таких вещах.

Бопен выждал время, чтобы не рассердить мастера еще больше, и докончил:

— Таков закон.

Совершенно обескураженный новым правилом, Уульме вышел из лавки и вернулся в мастерскую.

— Жена? — мысленно повторял он. — Женат?

Встретился он и с Беркаим и наказал служить Иль на совесть, так, как если бы она все еще была керой Нордара.

— Услужу, — обещала Беркаим, сама про себя тоже не понимая поступков пришлого мастера. Вон какая девица ему досталась за просто так, а он и носа домой не кажет, отсиживается в мастерской да через слуг юной жене приветы передает. Но вслух она этого сказать не решилась, как не решалась говорить о своих чувствах да мыслях кому бы то ни было.

Вместо этого она взялась учить юную Иль, что делать, чтобы не получать зазря тумаков и зуботычин.

— Первое! — наставляла она молодую жену. — Радовать мужнин взор. Сережки надень, волосы распусти, губы ягодой какой подмажь, чтобы красными были.

Уульме передал для Иль денег, поэтому Беркаим купила ей на базаре шелковых платьев, бус, серег, гребней и лент.

— Второе! Смотри ласково и приветливо. Рта лишний раз не раскрывай, беседами не беспокой. Спросит — ответишь, а не спросит — молчи.

Этим советам опытной Беркаим Иль не противилась — во дворце она привыкла жить по точно таким же законам.

— Третье! Как мужа накормишь, как увидишь, что сыт он и покоен, так и не медли — платье скинь да рядом ложись.

Этого Иль делать не хотела, но спорить с Беркаим не стала.

— А когда он придет? — вместо этого спросила она старуху. Иль уже начинала жалеть, что в первый день как следует не рассмотрела Уульме, и теперь начинала забывать, как он выглядит.

— Придет, как захочет. Еще бы он тебя не спрашивал! — отвечала Беркаим, которую одна мысль о том, чтобы обратиться к мужчине с таким вопросом, приводила в ужас.

За нее это сделал Бопен.

— Мастер, — мягко начал он, отдавая Уульме дневную выручку. — Я тут целый день на базаре стою, всякое вижу да слышу. Люди о вас судачат. Говорят, что нехорошо вы поступаете: жене своей свободу даете. Я-то кто, чтоб вас учить, да только и не передать их слова вам не могу. Народ у нас крутой, дурной да горячий — могут и обидеть молодую жену…

Уульме вышел из лавки, ничего не ответив, но слова Бопена запали ему глубоко в душу: сбежал из дома, оставил девчонку на Беркаим, позабыл о том, каков здешний люд…

И в этот же день Уульме решил навестить свою юную гостью.

А Иль, которой Беркаим обо всем доложила, успела подготовиться к его приходу. Следуя завету старухи, Иль надела красное платье, агатовые бусы и жемчужные серьги, распустила черные длинные волосы и нарумянила щеки.

Но Уульме, войдя в дом, даже не взглянул на нее — не смог, оробел.

— Все ли у тебя хорошо, принцесса? — только и спросил он, глядя в пол. — Есть ли в чем нужда?

— Точно, гневается, — решила Иль и задрожала. Беркаим живописала гнев нордарского мужа так ярко, что Иль будто бы наяву увидела, как разъяренный Уульме замахивается на нее кулаком.

— Все хорошо, господин, — тихо ответила она, опуская голову.

Уульме вздрогнул.

— Как ты назвала меня? — спросил он.

— Господин… Прости, господин. Беркаим сказала мне, что жены называют так своих мужей…

— Я тебе не муж! — резко сказал Уульме. — А ты мне — не жена!

Он ждал чего угодно от маленькой керы, но только не того, что она зальется слезами и осядет на чисто выметенный пол.

— Принцесса? — робко спросил Уульме, не зная, что ему говорить и что делать.

Но Иль не унималась. Горькие слезы ручьями текли по ее гладким щекам, а безмолвные рыдания сотрясали тело. Иль не голосила, не выла, не каталась по полу, не рвала на себе волосы, но Уульме ужаснулся тому отчаянию, которое, словно бездна, поглотило керу. Он нерешительно подошел к ней и погладил по голове, коря себя за то, что стал причиной таких тяжких страданий. А потом он и сам не понял, как осторожно обнял ее.

— Я не хотел обидеть тебя! Видят боги, я бы расплатился кровью, чтобы не видеть твоих слез!

Иль успокоилась не сразу. Еще долго она вздрагивала всем телом и украдкой длинными черными волосами утирала слезы. Уульме продолжал обнимать ее, осторожно, словно хрупкий цветок. Наконец, Иль подняла голову.

— Ты сказал, что я тебе не жена, — проговорила она дрожащим голосом. — Значит, что я не угодила тебе. Что противна твоему взору и слуху. Ты ушел и не возвращался домой, не желая видеть меня, а когда вернулся…

Она не смогла договорить, так как снова заплакала, но Уульме и так понял, что он сделал, когда вернулся.

— Ты прекрасна, словно весна, — хрипло проговорил Уульме. — И до конца дней своих я буду казнить себя за то, что обидел тебя. Но, видят боги, я не того не желал. Я лишь хотел сказать, что ты — не жена, а дорогая и почетная гостья. А я для тебя — не муж и не господин.

Кера отстранилась от него.

— Беркаим… Стряпуха… Она сказала, что я должна стараться понравиться тебе, прислуживать и оказывать почтение…

— Я поговорю с ней, — пообещал Уульме. — Беркаим сказала так, не зная меня. Никогда я не попрошу у тебя служить мне. Никогда не причиню тебе зла.