Он завис между двумя мирами, беспомощно оглядываясь, и ощущал себя таким крошечным по сравнению с двумя стихиями, бушевавшими на земле и небесах. Точно уже догорающая искорка, вдруг очутившаяся посреди вздымающихся исполинских волн. Юноша обреченно осознал — он переоценил себя. Понадеялся на талант, которым едва-едва умел пользоваться, и что из этого вышло? Если бы Эван мог, то с досадой бы рухнул на колени, вцепился бы пальцами в волосы и тонкую кожу, чтобы боль отрезвила и придала силы, столь необходимой прямо сейчас. Однако он не осмеливался даже слегка пошевелиться — волшебного дара его еле хватало для того, чтобы оторваться от земли так высоко. Удерживаться приходилось всей волей и решимостью, какие у него только остались. Но и этот ресурс был уже на исходе. Тепло, бережно обволакивающее Эвана, слабело с каждой минутой, предупреждая о том, что еще немного — и его сознание рухнет обратно в ослабевшее тело.
— Пожалуйста… — взмолился библиотекарь, вновь и вновь протягивая магию навстречу облачному покрову ночи. — Кем бы ты ни был, прошу, помоги нам… Помоги моим друзьям выстоять против полоумной колдуньи и не дать ей осквернить земли эльфов ради собственных целей!
Ридд и сам не до конца ведал, что творил. В отчаянии он нашептывал слова, что подсказывало собственное сердце, однако догадывался, что могущественное создание, способное воспарять в небеса с легкостью птицы, не заставишь подчиниться никакими уговорами. Разве что оно само не решит заметить его, крохотного, незначительного и однажды уже чуть было не сгинувшего под натиском силы неведомого зверя. Но может быть и ему, как жаждал верить Эван, не было чуждо милосердие.
В памяти сами собой всплыли яркие картинки происходящего, что юноша успел увидеть, пока приходил в себя. Колдунью, обезумевшую от тяги к власти, взволнованные лица друзей, с готовностью бросившихся той наперерез. А еще — ядовито-синие сгустки тумана, в которых, точно в океанской пучине, одно за другим исчезали бледные лица одурманенных эльфов. Грудь Эвана болезненно стиснуло при одной лишь мысли о том, что дивный народ мог пасть жертвой чужой алчности. Уже во второй раз…
— Но мы вытащим их… — пообещал Ридд скорее самому себе, сжимая трясущиеся ладони. Вместе с ними дрогнул и дар, протянувшийся ввысь от самых кончиков его пальцев. — И больше никогда не допустим повторения! Вот только… Только нам никак не справиться без тебя!
Последние слова юноша готов был практически прокричать, чувствуя, как отчаяние и немая скорбь переполняли его, передаваясь даже магии, заставив ту полыхнуть, точно маяк в царстве тумана и безмолвия. Знакомый жар вновь окутал Эвана, однако дело было не только в его даре… С глубокой болью, чужой и собственной, он обращался к глухой пустоте, наплевав на себя, на собственные беспомощность и спасение. Как и всегда, прямолинейный и искренний, словно открытая книга, и уже не надеявшийся на чудо. А затем пустота вдруг откликнулась.
Все вокруг содрогнулось, а вместе с ним и дар Ридда, мгновенно ощутивший чужое прикосновение, неожиданное и мощное, точно резко налетевший ураган. Магия юноши тут же растворилась в потоке невероятной силы. Часть сознания, пребывающая в его теле, подсказывала, что Эван и сам едва устоял на ногах, и начинала бить тревогу, умоляя вернуться обратно, подальше от опасности. Но сила эта была уже ему знакома… За эту мысль библиотекарь цеплялся, затаив дыхание и в робкой тишине ожидая того, что произойдет дальше, однако надежда, уже было почти угаснувшая в его душе, начинала разгораться с новой силой.
Эван больше не пытался заговорить с созданием или первым прикоснуться к его разуму, хотя соблазн был и велик. Дикий и необузданный зверь, явно считавший себя властелином природы, тут же легко подчинит его себе, если почувствует хотя бы намек на угрозу. Библиотекарь явственно ощутил волну страха, которую нечем было скрыть. Что, если существо не пощадит его? Что, если снова разозлится и решит уничтожить человека, посмевшего вторгнуться в его разум? Юноша, казалось, не осмеливался даже вздохнуть там, на земле, всю свою волю сосредоточив на удержании в памяти образов своих друзей, разъяренной колдуньи и поверженных эльфов, которые даже неизвестно переживут ли разразившуюся внизу схватку. Боль от этого осознания вновь вспыхнула в сердце Эвана, а затем по связующей нити передалась и чужому разуму, растворившись в реке его дара. А затем, юноша готов был поклясться, могучий зверь издал рев, полный отчаяния и злости.
Чужая ярость алой вспышкой ослепила библиотекаря, сотрясая его и без того шаткое сейчас сознание. Она обжигала его, раздирала изнутри — горячая и совсем непохожа на более привычные, человеческие чувства. И, уж тем более, совсем не походило на звериные эмоции. Нет… Этот гнев был осознанным. Перед взором Эвана вновь предстал образ Верховной ведьмы, искореженной, точно прогнившее дерево, и обезображенной собственной магией. Существо, жадно впитывавшее воспоминания юноши, теперь стремилось отведать её крови. Юноша почти ощущал этот терпкий металлический привкус на своих зубах. И, боги, как же ему было страшно. Страшнее, чем там, на земле, объятой синим дымом, грозящем погубить его друзей. Погубить эльфийский народ… При мысли об этом разум Эвана наполнился тоской и сопереживанием. Он увидел их так явно, будто бы охотник снова взял его за руку, переплетая свой дар со слабой, едва теплящейся магией библиотекаря. Увидел стройных мужчин и женщин в изумрудных одеждах, что склонились над пустынной поляной, на которой из-под их рук, изящно рассекающих воздух, вовсю распускались нежные белые цветы. Увидел, как они неспешно прогуливаются по своему озеленённому городу, держат за маленькие пухлые ручки остроухих ребятишек и как приветственно машут ему, Эвану, пролетавшему над их лугами и долинами…
Эти воспоминания не были его собственными, запоздало осознал юноша, стоило последней картинке раствориться перед его глазами. Но огромный и бесстрашный зверь, прочно связавший с ним свое сознание, не был для эльфов чужим. Казалось, что он знал и по-своему оберегал их — крошечных, заботящихся о природе чародеев с непростым прошлым. И теперь он знает о грозящей им смертельной опасности, а значит не бросит сказочный народ на произвол судьбе. Эван медленно и с облегчением выдохнул — его миссия была выполнена. Как бы ни манила его эта связь с существом, гораздо более сильным и могущественным, чем он сам, юноше хотелось разорвать её, такую странную и изматывающую. Однако чем больше он думал об этом, тем острее осознавал, что было уже слишком поздно. Как крошечная пташка, привлекшая внимание хищника, он не смел и шелохнуться, каждой частичкой собственной души ощущая ловушку, в которую угодил по собственной же неопытности. Зверь уже поймал его в путы своего разума. И не выпустит, пока удовлетворит свою жажду мести…
Резкий рывок не дал Эвану до конца осознать весь ужас его положения. Всю его сущность, застывшую посреди сумеречного неба, вдруг стремительно подхватил порыв ветра и в следующий миг юноша уже несся сквозь звезды и облачную пелену. Хрупкое человеческое тело, оставшееся где-то далеко на земле, больше не удерживало его — Эван не ощущал ни холода, ни хлещущего по лицу колючего воздуха. Всё это больше не имело значения — важен был только зов, отчаянный и пронзительный, что пульсировал в сознании библиотекаря, точно немой приказ. Чужая сила стремительно увлекала к себе душу маленького человека, единственного способного указать путь к плененным эльфам. И Эван, не в силах противиться этому сильному чувству, поддался навстречу, позволив потоку нести его быстрее и быстрее, навстречу обладателю столь могущественного и всевидящего создания.
Казалось, сама стихия расступалась перед его волей. Юноша видел, как редели перед ним скопления облаков, чувствовал, как жар охватывал его все больше. Что это? Разбушевавшаяся чужая магия? Или же его собственное нетерпение? Как следует задуматься об этом Эван не успел — совсем рядом, прорвавшись сквозь чернильную пелену, вдруг что-то вынырнуло. Невиданное, огромное и по-настоящему ослепительное. Если бы библиотекарь мог, он бы так и замер в потрясении, не в силах даже вдохнуть. Никогда, ни в книгах, ни в собственных грезах, он не представлял ничего, и никого, подобного. Исполинский крылатый зверь так и сверкал чешуйчатой шкурой, в последних лучах света переливающихся всеми оттенками зелени и бирюзы. Как сам океан, отчетливо пронеслось в мыслях восхищенного Эвана. Такой же огромный, сильный и неукротимый. И, точно почувствовав его настрой, ящер вскинул голову ввысь и издал пронзительный вопль, в котором угадывались и вызов, и яростный призыв. Душа юноши так и затрепетала, ведь сомнений не было — зверь звал его.
