— Что ж… И как много последовательниц в вашем ордене? Скольких несчастных удалось пригреть?

— Нас совсем мало. Шестеро, если считать меня, — Роксана сделала вид, что не расслышала в голосе Витарра холодной усмешки. Слишком явной для светской беседы. — И за всё это время ей ни разу не пришлось пожалеть.

Практически не пришлось… Но об этом будущему герцогу знать было необязательно. Он поднимет её насмех, если поймёт, что Роксана, так отчаянно защищавшая Верховную, сама пыталась сбежать от её даров и опеки. Хотя Фэйрхолл, похоже, итак не воспринимал её слова всерьёз. Тяжело вздохнув, девушка обогнула последний на их пути валун, чувствуя, как от усталости подгибались ноги, а тупая ноющая боль разливалась по напряжённой спине. Осталось идти совсем немного. Всего лишь преодолеть небольшое пастбище на самом склоне гор, сразу за которым начинался Крествуд. Его низкие серые домики уже виднелись впереди за покосившейся плетеной оградой. Холодные, безликие и такие же хмурые, как и сами жители отдалённо деревни.

— Адепток могло бы быть больше, если бы Верховная получила разрешение на открытие своего штаба, — вдруг произнесла колдунья, когда они поравнялись калиткой, заставив Витарра снова обернуться. Он не пытался спорить, не смеялся над ней, и уже одно это внушало Роксане надежду, что, узнав о её жизни побольше, герцогский сын сумеет довериться ей. — Своей школы для учениц ордена. Множество девушек сумели бы возможность выйти в люди благодаря своему дару. Они бы получили образование, научились контролировать магию, а после — смогли бы даже занять должность в ордене магов Тейрина. Или хотя бы открыть собственную лавку… Всё лучше, чем прозябать в родном захолустье, в окружении свиней и тонких истлевших стен.

Неуверенно кивнув в подтверждение собственных слов, Роксана опустила голову, а после, коротко взглянув на замершего рядом Витарра, всё же поспешила по дороге дальше в Крествуд. Лицо солдата было задумчивым и практически непроницаемым, но он покорно пошел следом, по-прежнему не говоря ни слова. Впрочем, продолжать разговор девушке уже не хотелось. Она и без того сказала ему слишком много, надеясь вызвать симпатию у герцогского сына, еще совсем молодого и не очерствевшего сердцем. И пусть он так и не выразил понимания, не проявил сочувствия или участия, отчего-то колдунья была уверена, что их сегодняшний разговор с Витарром не останется забытым.

Погода стремительно портилась. По утрам деревню Крествуд окружал спустившийся с гор плотный туман, сизой стеной обступавший каждую лачугу и так и норовивший запустить в окна, двери и трубы липкие пальцы. Дни же становились тусклыми и белесыми — солнце окончательно спряталось за белой облачной пеленой, заменившей собой небо и порой уступавшей место тёмным грозовым тучам. Распоясался и ветер, что ревел где-то высоко в горах, а теперь то и дело совершал набеги на узкие улочки, поднимая в воздух клубы пыли. И хотя в королевстве по-прежнему царило лето, природа уже упорно предупреждала о скором наступлении осени.

В кухне Лирона, наполненной пряным ароматом томящейся на огне похлебки, было тепло и душно. Отчего-то каждый раз после утомительной дороги крестьянская хижина казалась Витарру вполне себе уютной, несмотря на бедную обстановку и старые стены, которые угрюмо поскрипывали от малейшего дуновения ветра. Сегодня, когда за темным запотевшим стеклом ритмично отбивали барабанную дробь крупные дождевые капли, находиться под соломенной крышей было вдвойне приятно. Ливень начался вскоре после того, как Витарр и Роксана, уставшие и взмыленные, словно загнанные лошади, ввалились в дом, мечтая только о том, чтобы поскорее стянуть пыльные одежды и ополоснуться хотя бы в холодной воде. Фэйрхолл, сейчас сидя за обтесанным столом и прислушиваясь к шуму бушующей снаружи стихии, был невероятно рад тому, что непогода не застала их в пути. Последние несколько дней тучи кружили над Крествудом, словно стая растревоженных пчел, так и норовя обрушиться грозой на неугодную деревеньку. Учитывая, что ежедневный маршрут теперь разрывался между домом Лирона и Туманными Пиками, внезапные шутки природы были им вовсе не на руку.

Бросив мимолетный взгляд в сторону хозяина лачуги, оживленно копошившегося у старой покрытой копотью печи, Витарр тяжело вздохнул и вытянул под столом уставшие ноги. Сегодняшний поход в Туманные Пики в который раз обернулся неудачей. Эван не сообщил ничего нового — большая часть рун по-прежнему вызывала у него затруднения. Витарр был готов даже смириться с тем, что библиотекарь ошибся в своих выводах, а таинственные письмена на самом деле принадлежали другому народу или и вовсе были бессмысленными рисунками без значения и истории. Но пока всё, в том числе и записи Эвана, говорило об обратном. Они упорно что-то упускали, не понимали ни смысла, ни предназначения странной светящейся надписи. Причём упрекнуть юношу в безделии было сложно — каждый раз, когда Витарр с Роксаной спускались в грот по тёмному широкому коридору, они заставали своего товарища за чтением очередного конспекта. Бледного, осунувшегося, с тёмными кругами под глазами, которые было видно даже при рыжеватом свете фонаря и неестественно голубоватом — замысловатых настенных узоров.

Поморщившись от жара, заполонившего кухню, наследник герцога потянулся к верхним пуговицам ворота своей рубашки. И почему отец для работы в Туманных Пиках не нанял кого поопытнее и постарше? Витарру слабо верилось, что Эван, ещё совсем юный и происходивший, ко всему прочему, из простолюдинов, был лучшим в токовании эльфийских рун. Неужели даже в столице Адальора не нашлось ни одного престарелого ученого, прочитавшего за всю жизнь больше книг, чем солдату доводилось видеть в фамильных библиотеках аристократов? Или же герцог мог обратиться к ордену чародеев в Тейрине. Магам наверняка известно большее, чем обычным людям, и, к тому же, в их собственных архивах могли храниться никому неизвестные редкие рукописи. А ведь в городе были ещё картографы, историки, другие специалисты. Герцог Фэйрхолл мог бы обратиться куда угодно и за свои же средства получить большее подспорье, нежели щуплого арестанта-крестьянина с ворохом мятых листов под рукой. Если только…

Пальцы Витарра дрогнули от внезапной догадки, зацепились за пуговицу, чудом не разорвав хлипкие нитки, которыми была пошита форма. Если только отец не захотел по-тихому и без лишних свидетелей приписать странное открытие себе. Чтобы не делиться возможной выгодой с орденом колдунов или людьми короля, а молва о найденном артефакте или кладе не распространилась и по другим герцогствам. Юноша с трудом сдержался, чтобы не выругаться и с досадой не стукнуть кулаком по столу. Лишь шумно выдохнул и, откинувшись на спинку стула, в усталости закрыл глаза. И как он мог сразу не догадаться? Всё же было ясно, как день, с самого начала. Внезапный вызов в поместье, задание, которое нельзя доверить никому, и странные попутчики, которых, по всей видимости, никто не хватится. И потому-то герцогу нужен был и Витарр — он точно знал, что сын о делах своего предприимчивого родителя распространяться не станет.

Солдат мрачно усмехнулся, наблюдая за маячившей перед ним спиной Лирона, а сам чувствовал, как изнутри его стремительно наполняла горечь вперемешку со смятением. Ну, а с чего он взял, что его родитель был порядочным человеком? Будто бы сам не знал, что на самом деле творилось в рядах аристократии, только с виду такой правильной и чопорной. Юноша и сам был не лучшим примером для подражания. А потому стоило ли вообще удивляться тому, что герцог Реймонд стремился из возможного научного открытия получить собственную выгоду? В конце концов, он не растрачивал попусту казну, не отнимал крестьянские угодья для своих нужд, словом — не заставлял окружающих страдать от действий своего покровителя. Но тогда почему Витарру сейчас было так тяжело и обидно? Не из-за того, что ли родной отец, похоже, после всех скандалов и ссор всё-таки перестал ему доверять? Признаваться в этом было тяжело даже самому себе. Юноша настолько зациклился на случившейся с ним несправедливости, что перестал принимать герцога Фэйрхолла за живого человека. Да что там, всего неделю назад при упоминании о поездке в родовое имение в нём пробуждалась злость. А теперь… Теперь, оказавшись вдали от своего наказания и влияния отца, Витарр вдруг осознал, что и он сам, кажется, не был так уж и невиновен.