В комнате опять слышались только мелодии из колонок. Кёнсун сверлил взглядом полупустую красную банку в руке, думая о том, что внезапно самая приятная компания в его жизни стала ему противна. Конечно, всё должно было вернуться на свои места – оно всегда возвращалось. Минджун не был ярым сторонником однополых отношений, хоть и пытался это подавить ради друзей, и он всегда презрительно относился к этой Кёнсуновой дурацкой любви, поэтому во время пьянок типа этой он всегда ляпал что-то из ряда вон, за что с утра потом тысячи раз извинялся, так что Кёнсуну было не впервой. Однако в этот раз была немного иная ситуация из-за сидящего с ними Ханыля, который искренне пытался узнать о них больше, пускай и такими странными и глупыми вопросами. Он не был виноват в том, что всё сводилось в конце концов к одному и тому же – к Сокхвану. И Кёнсуна это так сильно раздражало, то, что он со своими юнсокхвановыми проблемами портит их весёлые беседы.

В общем, Кёнсун выпросил у Соно сигарету, потому что впервые за пару месяцев ему по-настоящему захотелось курить, взял с его тумбы зажигалку, куртку с прихожей и вышел через кухню на незастеклённый балкон. На дворе стояла достаточно холодная ночь, в иссиня-чёрном небесном полотне ярко горела белым светом круглая луна. Кёнсун сделал глубокий вдох, и морозный воздух неприятно обжог тело изнутри. В сердце будто образовался камень и острыми углами царапал стенки органа. Кёнсун натянул рукава бомбера на пальцы и обнял себя, чтобы немного согреться, не торопясь закуривать сигарету.

Через пару минут скрипнула пластиковая дверь, и на балконе образовался Ханыль. От него несло алкоголем, хотя, Кёнсун подумал, от него несло точно так же; он чуть улыбнулся и встал рядом с Чхве, облокачиваясь о перегородку балкона и всматриваясь в россыпь из горящих включённым светом окон домов вокруг.

– Довольно холодно, – шепнул он, натягивая рукава своего объёмного чёрного худи точно так же на пальцы, как это сделал брюнет. Кёнсун молча кивнул. – Не принимай близко к сердцу. Он просто пьяный.

Кёнсун усмехнулся. Он говорил так, будто это он уже четыре года дружит с Минджуном, а не Чхве.

– Я знаю.

Они молча смотрели куда-то в сторону горизонта, выдыхая белые клубы пара изо рта. И, когда эмоции внутри немного улеглись, Кёнсун вдруг спросил:

– Кван Ханыль, кто ты такой?

И он ответил:

– Я не знаю.

Кёнсун утром проснулся с ноющей от неудобного дивана спиной и смердящим ртом; из зашторенного окна приятным приглушённым светом обливалась небольшая светлая комната. Было тихо, настолько, что было слышно тиканье лежащих на комоде наручных часов. Кёнсун приподнялся на локтях, с недовольством разлепляя глаза, и осмотрелся: он спал на диване с Соно, который сжался в маленький комок на краю; в ногах, у противоположного подлокотника, сидя спал Ханыль, прижавшись головой к стенке чёрного шкафа. Он сжимал в руках мягкую игрушку Соно, большого белого плюшевого альпака, и выглядел совсем юным; под просторной футболкой не так сильно виднелась крупная мускулатура, поэтому Ханыль и вправду казался совсем ещё подростком.

Кёнсун не знал, должен ли он вставать или ему стоит полежать ещё, потому что голова трещала, грозясь от смены положения из горизонтального в вертикальное разбиться и расплыться яйцом. Он повернулся на бок, всё ещё вглядываясь в спящего Ханыля, и рот того был немного приоткрыт в умиротворённом сопении. Кёнсун плохо помнил, чем закончился вечер, он даже не был уверен, как именно оказался на диване под одеялом и в трусах; его джинсы валялись на стуле, вывернутые наизнанку.

Время близилось к обеду, так сказал телефон Соно, который Кёнсун нашёл под его подушкой; как бы сильно ему ни хотелось продолжить лежать до вечера, им нужно было вставать, потому что на понедельник оставалось домашнее задание, обязательное для выполнения. Кёнсун протёр руками лицо и выдохнул, ещё раз в отвращении сморщив нос от собственного запаха изо рта. У Соно были зубные щётки для парней на случаи типа такого. Так что Кёнсун всё же сгрёб себя с кровати, аккуратно перелезая через Соно, потому что в крепости его сна он был абсолютно уверен, а с Ханылем у него была первая совместная ночь.

Встав напротив зеркала, Кёнсун начал разглядывать своё лицо; под глазами привычные припухлости стали больше обычного, чёрные мягкие волосы были взъерошены, и, причесав их пальцами, Кёнсун подумал, что, возможно, ему нужно подстричь чёлку, потому что она уже расходилась на лбу пополам прямо как у Ханыля, хотя волосы второго были длиннее. Почистив зубы, Кёнсун ополоснул кожу прохладной водой и некоторое время постоял, наклонившись, с зажмуренными глазами, чувствуя, как капли спадают в раковину с характерным звуком.

Дверь в ванную комнату была открыта, но в неё всё равно тихо постучали, и Кёнсун промычал; повернув голову и моргая, чтобы вода не попала в глаза, брюнет встретился взглядом с сонным Ханылем, и тот как-то неловко улыбнулся. Кёнсун выпрямился и взял с крючка полотенце, чтобы вытереться.

– Доброе утро, – севшим голосом сказал Ханыль. – Я могу тоже умыться?

Кёнсун, вытирая лицо, на секунду прикрыл глаза, прячась за мягким зелёным полотенцем, пахнущим кондиционером с запахом полевых цветов. Ханыль порой вёл себя как самая настоящая девственница, а порой – как бывалый аферист и мошенник, и Кёнсуна эти смены его настроений и поведения немного пугали.

– Да. Конечно.

Ханыль скользнул внутрь; ванная была крохотной, Кёнсун сдвинулся от зеркала и чуть не угодил в ванну, едва устояв на ногах. Ханыль включил холодную воду и сразу опустил голову под струю целиком, и у Кёнсуна аж пальцы на ногах поджались от фантомных ощущений ледяной воды на собственной коже. Ханыль потряс головой, зарываясь в своих волосах длинными пальцами, и Кёнсун протянул тому шампунь с полки Соно. Ханыль показал парню большой палец.

Немного погодя все проснулись; Соно хлопотал над завтраком на кухне вместе с Йесоном, Кёнсун сидел в углу на диване в комнате, который они с Минджуном сложили и застелили мягким клетчатым пледом, и следил за блондином; Ханыль сидел в телефоне рядом на полу, делая подобие вялой растяжки, сложив ноги в позе лотоса. Минджун лениво переключал каналы на телевизоре. Шла всякая дребедень, и он от хмурого настроения начал громко стонать каждый раз, когда канал его не устраивал.

Чхве прикладывал все свои усилия. Он правда искренне старался. Он смотрел на Ханыля так много, что если бы от взгляда человек стирался, как карандашный набросок от ластика, то Ханыля бы уже давным-давно не стало; Кёнсун мог просверлить в нём дыру от своих гляделок, которые выходили у него на подсознательном уровне, но, по правде говоря, он вообще очень любил смотреть, всегда в глаза и всегда максимально внимательно. Ханыль был отвратительно напыщенным индюком в их день знакомства, довольно весёлым и дружелюбным на второй день их знакомства и самым маленьким и милым парнем на свете в ту минуту, сидя на татами в огромной белой футболке Соно, которая, Кёнсун помнил, самому Соно была чуть выше колена, а на Ханыле едва скрывала боксеры.

Кёнсун пододвинулся к Ханылю, заглядывая к нему в телефон, потому что надеялся увидеть что-то большее, он хотел ворваться в личную жизнь без приглашения и разрешения, потому что всего того, что Ханыль позволял ему видеть, было жутко недостаточно для составления полноценного представления. И всё, что он увидел – открытый профиль на «Ютубе», и Ханыль прямо при нём ткнул на последнее выложенное видео, на котором оказался сам блондин с профессиональным студийным микрофоном. Кёнсун приоткрыл рот. Звук на видео был выключенным, но Чхве видел, что тот пел; Ханыль мотнул ниже, к секции с комментариями, пробежав мельком по количеству поставленных лайков, и Кёнсун мог поклясться, что видел там сумму в пять цифр.

Кёнсун сглотнул максимально тихо, и Минджун как раз в этот самый момент в очередной раз застонал, скрывая этот звук; брюнет уселся поудобнее на диване, делая вид, что затекла спина, и сам уставился из-за плеча парня прямо в экран мобильника. Он обладал прекрасным зрением, и это пошло ему на руку, потому что он видел всё то же, что видел блондин; каждый комментарий, прочитанный Ханылем внутренним голосом, звучал в голове Кёнсуна его собственным. Там было много чего-то вроде «какой красавчик!», «голос как у ангела», «ребята, кажется, я беременна» и так далее. Кёнсун поджал губы.