Минджун плюхнулся рядом с ним на пол, когда время перевалило за девять, и солнце спряталось за горизонтом из миниатюрных коттеджей, а на улице сгустились сумерки; зажглись лампочки высоких фонарных столбов, расставленных по периметру. Внутри гаража Йесон включил неяркий свет. Минджун накинул на Чхве свою лёгкую куртку, потому что вечером всегда сильно холодало, и от дневного зноя ничего не оставалось, будто его никогда не существовало; Кёнсун криво улыбнулся ему и продолжил сверлить взглядом дырки в фундаменте дома через дорогу.

– Я мог бы дать ему по его смазливой роже, – сказал вдруг парень, и Кёнсун перевёл пустой взгляд на него, потому что знал, что он не мог бы. – А ты меня остановил. Зачем? Он тебе понравился?

Кёнсун фыркнул.

– А ты бываешь тупее, чем обычно, – ответил парень, и тот толкнул его в плечо.

– Нам нельзя его трогать, – присоединился к беседе Соно, садясь справа от Кёнсуна на пол и вытягивая недлинные худые ноги. – Он сказал, что у его отца есть компания. Если есть компания, значит, есть и власть. – Парни похлопали ресницами, глядя на него. Соно закатил глаза. – Боже. Вы такие тупые. Думаю, именно из-за этой власти Мистер Д. так о нём печётся. Я думаю, его отец теперь член попечительского совета и будет инвестировать в школьную казну, если, конечно, он уже не сделал это.

– Богатенький сынок, – протянул Минджун и, поставив руки за своей спиной, упёрся ими об пол и чуть наклонился назад, всматриваясь в вечернее небо. Звёзд ещё не было видно, так что, Кёнсун думал, он просто размышлял. – Чертила.

Соно поправил на голове маленькую бордовую бини и достал из кармана своего объёмного чёрного блейзера пачку дорогих сигарет с кнопкой, которые с завидным бесстыдством своровал у матери, и протиснул одну из них меж губ. Парень нахмурился, поджёг сигарету и глубоко затянулся, после чего выпустил белую глыбу дыма из носа и закрыл глаза. В их группе, кроме Соно, никто больше не курил – по крайней мере с таким постоянством, – и он считал это одной из своих фишек, а ещё курение помогало ему привести нервы в порядок, так он говорил. Кёнсун не знал, из-за них или нет, но он был самым спокойным человеком из всех, кого Чхве встречал в своей жизни; ему было глубоко плевать на всё и на всех, кроме, разве что, «Романа из телевизора».

– Горько, – прошептал он, разрушая повисшую тишину. – Надо менять.

Даже если ему переставал нравиться какой-то вид сигарет, он всегда докуривал пачку до конца. Он не слыл расточительностью. Но если ему нужна была какая-то дорогая вещь, будь то новая краска для волос или пара кед с умопомрачительным дизайном – Соно просидел бы на одной крупе месяц-другой, но купил бы необходимое.

– Или бросить.

– Нет, это слишком просто. Найти действительно твой сорт сигарет – это задача, к решению которой нужно долго идти, перепробовав кучи дерьма. А бросить – дело одного дня. Если ты, конечно, не слабак.

Кёнсун приобнял его, кладя на его узкое плечо голову, и Минджун сделал то же самое с Чхве; позже Йесон сел со стороны Минджуна, потому что его бесил запах сигарет, и присоединился. Они были похожи на домино, и их первое звено даже не собиралось падать, поэтому они чувствовали себя в безопасности.

В вечернем сентябрьском воздухе плавал дым, медленно растворяясь в безветренной улице. Они то и дело тяжело вздыхали по очереди, но никто больше не проронил ни слова. Наступали тёмные времена. Они не были уверены, что справятся, не были уверены, что смогут отстоять частичку «инди» в их инди-группе. Они проходили за четыре года через большое количество разных ситуаций, они были и на грани распада, и в секунде от ошеломительного успеха, который в конце концов просто выскользнул прямо из их шершавых пальцев. Они проходили через пресловутые стычки интересов, ссоры, нападки со стороны безмозглых подростков, которым их музыка не нравилась. Они проходили через депрессию и творческий кризис.

Но они ещё никогда прежде не проходили через Кван Ханыля.

Следующим утром они разразились всеобщим негодованием, пока Кёнсун дома жевал отруби на завтрак, заедая бутербродом с шоколадной пастой и бананом, в их чате. Они внезапно обнаружили, что была суббота, а уроков у них по субботам не было. Это означало, что у них не было возможности связаться с Ханылем и договориться о времени встречи, как, в общем-то, и желания её найти, чего уж лукавить. Они не общались с командой футболистов, Кёнсун даже не был уверен, что хоть кто-то из них и вправду знал имя капитана; они так же не знали никого, кто мог бы знать номер Ханыля или его адрес спустя два дня после его перевода в их школу. Наверняка эта информация хранилась в школьной базе данных, но они даже не знали хоть кого-то, кто мог бы им эти данные рассекретить. Так что они договорились встретиться в полдень в диско-кафе в центре города, где по обычаю проходили все их невероятно важные беседы и продавали самое вкусное мороженое в округе.

День был пасмурным, с самого утра вдарила духота, но небо было затянуто серыми ватными тучами, город был мрачным, совсем скоро должен был хлынуть ливень. Йесон заехал за Кёнсуном – он жил в паре кварталов от его дома – и они вместе отправились к месту встречи, по дороге захватив ещё и Соно. Старший брат Минджуна работал в том кафе на полставки, так что они приехали чуть позже вместе на его служебной машине.

В диско-кафе обычно тусовалось не много подростков, потому что эстетика этого места не вполне отвечала требованиям современной моды; там всегда играла классная музыка, что-то из творчества ABBA, Фрэнка Синатры, Queen, Дэвида Боуи и даже пресловутая «Never Gonna Give You Up» для того, чтобы угодить молодёжи. Интерьер в ретро-стиле был пропитан американским духом; мятно-бело-розовые оттенки придавали месту сладости. Кёнсун с парнями всегда садились на мягкие голубоватые диваны вокруг прямоугольного стола у окна с фиолетовой неоновой вывеской, потому что там была розетка для вечно разряженного телефона Соно, и брали по бургеру с молочными коктейлями, шлифуя после обед мороженным. Это был их план и на тот день.

На самом деле, каждую неделю в субботу в три часа Кёнсун ходил на вокал в академию искусств. Тот день не был исключением. У него не было много времени поторчать в кафе, но всем остальным жутко не хотелось сидеть дома, так что Кёнсун сдался. Они думали, что вылазка за десертом поможет им немного расслабиться и всё-таки ещё разок всё обдумать. Ханыль был главным вопросом, насущной проблемой, которая вызвала у всех бессонницу минувшей ночью. Нужно было разобраться с этим. Но когда они встретились в кафе и завалились на излюбленные диваны, когда сделали заказ милейшей официантке по имени Элис в белоснежном, обшитом рюшами фартучке, и даже после того, как съели обеды, они молчали, уставившись каждый в свой мобильник.

– Я сегодня иду на свидание, – нарушил тишину Соно.

Кёнсун нахмурился и заблокировал телефон, убирая его в сторону на стол. Он сидел прямо напротив него, поджимая губы и вертя в руках розовую салфетку. В его мятных волосах отражались фиолетовые блики.

– С француженкой? – заулыбался Йесон. Соно пару раз кивнул, но он не выглядел слишком радостным, каким вдруг стал сам Йесон. – Это круто! Что вы собрались делать?

– Ну, я просто хотел сводить её в кино. Я не хочу ничего придумывать.

– Правильно, она должна с самого начала понимать, что имеет дело с камнем, – Минджун высосал остатки клубничного коктейля и захихикал.

– Я просто не трачу силы понапрасну.

– Надеюсь, что она покажет тебе настоящий французский поцелуй, – ухмыльнулся Кёнсун. Соно, хоть и пытался это скрыть, но тоже заулыбался.

Кёнсун взглянул на часы, и стрелки на них показывали ровно два. Ему требовалось около двадцати минут, чтобы добраться от кафе до академии, поэтому он мог позволить себе ещё некоторое время. Парни начали обсуждать, какие поцелуи они уже пробовали по национальностям, а ему захотелось взять ещё одну порцию молочного коктейля, так что Кёнсун протиснулся между Йесоном и столешницей и вынырнул из-за стола, передвигаясь в сторону барной стойки, за которой находилась касса и работал обычно брат Минджуна – Хаджун. Когда Кёнсун подошёл к нему, тот пересчитывал продукты в холодильниках и на полках и записывал результаты в блокнот. Приятно поддувал кондиционер.