Однажды Юра предложил на занятии по французскому переводу использовать передовую «L’Humanité», озаглавленную «По поводу одного процесса» («A cause d’un procès»), но молодая преподавательница в ужасе заверещала, что не пойдёт на это, а после занятия отчитала Юру за «провокацию». Она была права: он хотел поставить её в неловкое положение, поскольку был на неё обижен. Дело в том, что два года назад они вместе отдыхали в студенческом лагере, где она набралась наглости отказать ему во взаимности, хотя с её стороны были соответствующие неясные намёки. Впоследствии они жили в одном подъезде и, оказываясь вместе в лифте, делали вид, будто незнакомы, но с её мужем Юра всегда здоровался. Свёкор преподавательницы французского был тем самым послом СССР в Нидерландах, которому в первой половине 1960-х дали в морду в аэропорту Амстердама.

Но вернёмся к главной теме. Западноевропейские коммунисты шли на открытые жесты неодобрения политики советского руководства: однажды Марше вместо приветствия на открытии международной встречи демонстративно повернулся к Брежневу спиной и сделал вид, будто не заметил нашего генсека. Однако в целом все эти и подобные жесты напоминали размолвки интеллигентной супружеской пары: оба на склоне лет допёрли, что каждый ошибся в выборе партнёра, но разводиться уже поздно, до рукоприкладства не докатились, и, что самое главное, не позориться же на старости лет.

По-иному выглядят разногласия с Коммунистической партией Японии. Японские коммунисты с 1956 года взяли курс на полную поддержку своих китайских «товарищей». Градус критических высказываний постоянно повышался. С первой половины 1960-х годов он стал открыто враждебным. Печатные органы КПЯ не стеснялись в выражениях, отойдя от присущей японцам невозмутимости и внешней вежливости. Главный орган японских коммунистов ежедневная газета «Акахата» (赤旗) («Красное знамя» по-японски) всячески поливал Хрущёва и за «недостаточное противодействие американскому империализму», и за «приукрашивание империализма» (帝国主義美化), а после подписания договора 1963 года о частичном запрещении ядерных испытаний Хрущёв стал объектом для прямых обвинений в «политике соглашательства с империалистами» (帝国主義者との妥協主義政策) и «оппортунизме» (日和見主義). Именно статьи в этой газетёнке заставили всех студентов-японистов выучить эти термины плюс ещё перевод понятия «великодержавие» (大国主義). Изъятие из газетных киосков «Акахаты» Юрой не было замечено: кому вообще она была нужна? Способных читать по-японски у нас ничтожно мало, и ими можно было смело пренебречь, к великой радости студентов и всех советских японоведов, не заинтересованных в изобилии хорошо подготовленных конкурентов.

Полемика с КПЯ была на удивление односторонней. Если в более-менее вежливой дискуссии с китайскими коммунистами советская сторона допускала даже публикации китайских измышлений на русском языке в газете «Правда», однажды отдавшей целых две полосы составленному в Пекине и распространявшемуся в СССР на русском языке занудному и многословному тексту из 25 тезисов, на который в том же номере газеты был дан столь же многословный ответ, то грубая ругань японских коммунистов совершенно замалчивалась. Более того, вплоть до избрания Горбачёва генсеком полностью скрытой от советской общественности оставалась и позиция КПЯ в известном советско-японском территориальном споре: японская компартия сочла недостаточным официальное требование вернуть Японии острова начиная с Итурупа и южнее до Хоккайдо и заявила, что справедливое решение проблемы видится ей только в возвращении всех Курильских островов!

Такое однобокое освещение сути разногласий между КПСС и КПЯ привело к искажённому представлению в СССР о Японии и японских коммунистах. Кому в СССР это было выгодно? Сложный вопрос, на который у Автора нет ответа.

На фоне разногласий в коммунистическом движении были заметны осторожные и неэффективные усилия советского партийного руководства по их сглаживанию и маскировке. С этой целью советские и японские коммунистические лидеры иногда встречались и вели сложные переговоры, которые, как можно подозревать, сводились к взаимным обвинениям. Поездки в Японию партийных деятелей среднего калибра не дали результатов, и было решено направить в Японию главного партийного идеолога КПСС – Суслова, который, как наивно предполагали в политбюро ЦК, силой убеждения должен был хоть частично подтолкнуть японских коммунистов к смягчению нападок и возврату их в умеренное теоретическое русло. Непонятно только, зачем для этой роли избрали именно Суслова, во-первых, не имевшего опыта самостоятельного переговорщика и редко выезжавшего за рубеж, видимо, по причине слабого здоровья, а во-вторых, едва ли не самого одиозного из всех кремлёвских долгожителей сталинской закалки, даже внешне олицетворявшего застойность, – высокого, тощего, своей потусторонней фигурой напоминавшего сказочного персонажа типа Кощея, упыря или вурдалака, кому что больше нравится. Суслов всегда был подчёркнуто старомодно одет по моде партийной номенклатуры 1950-х годов, когда считалось, что партийный функционер выше каких-то там модных веяний. При малейшем намёке Гидрометцентра на осадки Суслов носил галоши, вызывавшие всеобщее брезгливое удивление. Суслова можно назвать главным партийным тормозом.

Прилетел Суслов в Японию в сопровождении небольшой группы помощников и, разумеется, врача. Его встретил сам посол. Суслов расположился в представительской квартире рядом с квартирой посла. Чтобы попасть в квартиру, надо было подняться на второй этаж по лестнице, видимой из посольского зала приёмов. Работавший тогда в Посольстве Юра хорошо запомнил появление рослой тощей фигуры в старомодном двубортном драповом пальто цвета фиолетовых чернил, каких уже давно никто не носил, кроме глухой провинции, где провинциальные пенсионеры донашивали одежду сыновей, в надвинутой на глаза шляпе, из-под которой выглядывали, пряча глаза, старомодные очки в тонкой оправе. Галоши Юра, честно говоря, в тот раз не заметил. Не поздоровавшись ни с кем и уставившись себе под ноги, Суслов вместе со своей свитой и послом не спеша поднялся по лестнице и надолго исчез из всеобщего поля зрения.

Время от времени в течение нескольких дней Суслов выезжал из посольства на переговоры с японскими коммунистами. Возвращался он обычно поздно вечером.

Однажды в посольстве проходил приём. Один за другим приезжали и уезжали иностранные дипломаты и японцы, были видны нарядные дамы и разнокалиберные бизнесмены, высокопоставленные чиновники и военные атташе в парадных мундирах. Британские военные щеголяли красными кителями с золотым шитьём, а какой-то военный атташе в расшитом золотом парадном военном мундире чёрного цвета с роскошными эполетами смотрелся неестественно для двадцатого века и потрясающе элегантно (личное мнение Юры, не разделяемое многими). Такие эполеты с бахромой Юра прежде видел только в кино, а тут они вдруг попались ему на глаза в реальной жизни. Юра не мог налюбоваться шикарным видом иностранного военного, и тот это заметил, снисходительно улыбнувшись нашему главному герою. Эпоха ярких военных мундиров быстро уходит в прошлое, поскольку наша эпоха практицизма и внешнего минимализма вступила в противоречие со старой эстетикой красочной военной формы, и хотя нелепые комбинезоны камуфляжной расцветки смотрятся менее зрелищно, зато они идут в ногу со временем. К сожалению, сейчас радующие глаз красивые мундиры можно увидеть только на дипломатических приёмах и во время парадов. Из наблюдения за приглашаемыми на приёмы Юра сделал вывод о том, что наиболее роскошная парадная форма у военных сохранилась в монархических государствах, а также что внешний вид тех персон, которых можно лицезреть на приёмах, вообще бывает очень далёк от реалий нашей обыденной жизни. Достаточно посмотреть фотографии и видеоролики приёмов в Букингэмском и Елисейском дворцах.

В тот вечер одна из уже покидавших приём супружеских пар, явно из Западной Европы, он – в смокинге, она – в красивом вечернем платье с декольте и с роскошным ожерельем на красивой шее, оказалась вынужденной с изумлением посторониться, когда в дверном проёме на них снаружи надвинулась мрачная фигура, не по сезону тепло одетая. На эту фигуру уставились все иностранцы, включая и японцев. Суслов буквально рассёк гостей на приёме и засеменил к лестнице. Поскольку о визите Суслова знал лишь узкий круг лиц, прежде всего посольские, а также японцы из комплекса зданий ЦК КПЯ в Ёёги (代代木町), все стали гадать, кто этот бесцеремонный незнакомец. Сразу заметили, что сотрудники посольства никакого беспокойства при появлении загадочной личности не выразили. Значит, для советского посольства он свой? И этому странному гостю, очевидно, сам посол не указ?! Спросить прямо вслух советских дипломатов о необычном и подчёркнуто замкнутом незнакомце никто из гостей на приёме не решился. Кое-кто, разумеется, был в курсе, ведь постная рожа Суслова была известна всему миру, потому что он неизменно торчал на трибуне Мавзолея во все дни массовых коммунистических торжеств.