Гермес пристрелил ученого, после чего вместе с богобратьями сжег огнеметами все трупы.
— Мы упустили Ковчег, — пастырь нервно переминал пальцы. — И Мчатрян исчез. Коллегия обвинит нас.
— Святые небеса! Но это ведь не наш промах! — не согласился Гермес, уже обтрусившись от пепельных хлопьев, и методично вытирая запачканные ботинки. — Виноват Буревестник.
— Приор первым нас и обвинит.
— Если бы он работал лучше, то и мы не опростоволосились бы, — юноша нахмурился, увидев царапину на новом ботинке. — Почему мы до сих пор не имеем понятия, что это такое — Ковчег? Как нам работать вслепую?!
— Гермес, довольно! Даже не вздумай обвинять приора в чем-либо! НИКОГДА! Ты слышишь?! — пастырь побагровел. — Ты не представляешь, на что способна Коллегия! У приоров — власть, а она ожесточает.
Парень просто не любит Буревестника… он винит его в смерти брата Сергея… Арго взял себя в руки — кто-то должен оставаться хладнокровным.
— Ну же, прекрати… — он примирительно положил руку на плечо синдика. — Мне жаль твоего брата. Но мы должны сконцентрироваться и найти Ковчег. Как можно скорее. Если он попадет не в те руки…
— Обязательно найдем! — Гермес вдруг встряхнулся и заулыбался ровными красивыми зубами. — Ничто не может противостоять промыслу Божьему.
Синдик почувствовал, что с шеей что-то не так. Нащупал цепочку и обнаружил, что подвеска исчезла. Покойник сорвал кулон Всевидящего ока! Он посмотрел в пламя, и понял, что его не найти — по крайней мере сейчас. Это было нехорошо, но пока что придется позабыть о нем.
Арго уже направился к машине. Вслед за ним сели все остальные. Последним был Птолемей, запустивший в небо беспилотник. Черная туша внедорожника взрыла колесами грунт и выехала. Дрон парил сверху и выдавал себя лишь маленьким красным огоньком.
Ковчег должен быть совсем рядом. Скоро мы его найдем. Мы — орудие Сурового Бога, и Апокалипсис не остановить. Таков промысел Божий, с надеждой подумал пастырь.
Вскоре на поляну вернулся ворон, желающий поживиться горелым мясом. Он, как завороженный, смотрел на пламя, лишь единожды посмотрев на место, где стояла машина. Среди множества следов на подмерзшей апрельской грязи остались отпечатки с силуэтом саламандры — следы от новой обуви Гермеса, накануне раздобытой им на заброшенном блокпосте.
****
Только страх вынудил Артура Мчатряна спрыгнуть с дырявым парашютом. А тем более, с низкой высоты, с собакой и кейсом. Но благодаря этому он выжил — огненное зарево от крушения самолета в мертвом лесу на севере подтверждало правильность его решения.
Фактически, я счастливчик. Друзья и коллеги погибли, а я выжил, чтоб стать новым прометеем. Это — маленькая жертва, учитывая важность моего открытия, констатировал майор. К сожалению, естественным последствием такого приземления стала травмированная нога, хотя могло быть намного хуже. В первое время он от боли даже не удержал собаку, и она убежала. Когда Мчатрян пришел в себя и приподнялся, он увидел собачьи следы, ведущие на юг — туда, где темнела громада заброшенного города.
У него не было ни рации, ни ракетницы. И даже если бы были, он не был уверен, что можно было бы ими воспользоваться. Не то время, и не то место, чтоб расслабиться и терпеливо ждать подмогу. И все же он надеялся, что Лена сможет его найти до того, как он умрет и унесет свой секрет в могилу. В действительности, только сейчас он осознал, насколько мало ей сказал… но у него есть оправдание — как он и подозревал, среди них оказался саботажник.
До Нового Илиона было не так уж и далеко, но он даже не рассматривал этот вариант. Больше 20 часов пешком, по весеннему бездорожью Горноречья, с подвернутой ногой, с преследователями на хвосте — его шансы были мизерными. Поэтому он решил, что в первую очередь нужно найти собаку, и пережить ночь. Нужно убежище.
Мчатрян сжал ручку красного дипломата, достал пистолет и пошел к городу через огромное чернеющее поле, усеянное военной техникой. Нога ужасно болела, а идти нужно было не меньше трех километров. И все же он упорно ковылял дальше — среди танков, бронетехники и пожарных машин. То тут, то там он видел раскрытые дверцы и люки, которые поскрипывали от ветра. Кажется, здесь произошло сражение. Давным-давно, правда. Пролетела черная тень и устремилась на юг. Летучая мышь. И больше никаких животных.
Периодически Мчатрян проходил через участки, где еще лежал снег — и тогда он подозрительно хрустел под ногами. В одном месте сапог провалился и застрял — опираясь на больную левую ногу, майор с трудом вытащил сапог, но не один, а вместе с костяным «мешком» — грудной клеткой с ребрами. Так вот куда все исчезли… как совестливые капитаны древних галеонов, вы остались рядом со своими «кораблями».
Как и все остальные люди. Последний рейд показал — выживших в необъятной стране почти не осталось. Если раньше еще попадались выродки с шатунами, то теперь — никого. Конец человечества близок, как никогда. Но у него есть ответ на это. Конец Света можно отменить.
Скоро стемнеет — нужно быстрее найти собаку. И спрятаться. Время поджимало.
Мчатрян поднял из-под ног попавшуюся корявую дубину и оперся на нее. С этим костылем он пошел к городу намного быстрее.
****
Крылова срочно нуждалась в муже, а он словно испарился. Сумасшедшей кометой она носилась по Новому Илиону, зажигая все вокруг огненно-рыжими волосами. Крез играл роль хвоста для ее небесного тела — ничуть не отставая, что было похвально, учитывая его почтенный возраст.
Полковника Горина не было в кинозале Одеона, армейского клуба, хотя там было полно солдат, неохотно уставившихся на экран с «Кориоланом» в постановке Джози Рурк. Один из любимых видеоспектаклей их командира — но, не их. Краснобородый лейтенант Степан Сидоров, правая рука мужа, активно размахивал конопатыми ручищами, комментируя бой на экране. А на Древе Войны, сваренном давно покойным капитаном Фогелем из автоматов и гильз, привычно на подушке восседал кот-альбинос Оскар. Только из-за болезненного пристрастия кота эта инсталляция до сих пор и стояла в Одеоне — сам Горин давно хотел выбросить груду металлолома, и освободить место под вешалку. Вешалка для полковника была совершенно сакральным элементом.
Ни Степан, ни солдаты не жаловали полковничью жену симпатиями, считая Елену Ивановну стервой и высокомерной выскочкой. Ученая, в принципе, отвечала им взаимностью, поэтому с превеликим удовольствием ретировалась из Одеона. Вот только и в пищеблоке мужа не было — хотя, по словам Сидорова, полковник должен был проверять, как замариновали мясо для шашлыка. Повариха Акопян, обычно называемая просто Ашотовной, нахмурила кустистые брови при виде расфуфыренной фифы в кожаных леггинсах.
— Илья Андреевич не приходил. Обещал, но не пришел. Сама жду его, — процедила Ашотовна, облокотившись на стол и теребя пальцами длинную черную косу.
Вместе с большинством женского населения Акопян рассматривала Елену Ивановну как вертихвостку, которой не место в Крепости. Крылова пыталась относиться к чужой критике здраво и признавала, что в чем-то женщины Нового Илиона были правы, и в чем-то — ошибались, как часто бывает, когда в чужом глазу видишь соринку, а в своем не замечаешь бревна. Личная жизнь прекрасного пола после Вспышки стала больше похожа на один из этапов гонки на выживание, но традиционно никто не винил себя, находя для своих половых связей миллион оправданий — а вот соперницы получали осуждение по полной программе. А Крылова даже заслужила расширенный бонусный план: она была чужачкой — и по времени появления в Илионе, и по своему духу; ее внешние данные вызывали зависть просто на инстинктивном уровне; и главное — она заарканила самого желанного и важного мужчину в радиусе тысяч километров.
Елена Ивановна осознавала, что является негласным врагом для всех женщин Илиона, но не заморачивалась. Давно прошли те годы, когда она боролась со всем на свете, включая восьмерых приемных родителей, нескольких детдомовских воспитателей-тиранов и бесчисленных сверстников-мудаков. Сейчас главное зло — INVITIS, а главная цель — спасение человечества. Каждого человека — желательно. Все остальное не важно, — пронеслось в ее голове.
