Елена Ивановна ввела особи смесь препаратов, снова усыпивших ее, и взяла анализы. Показатели были несколько нестандартными, о чем она переговорила с бодрым пенсионером по фамилии Крез. Затем повернулась ко мне.

— Ты долго будешь ходить хвостом? — спросила она, подключая краклобабу к проводам.

— Это моя работа, — ответил я.

— Ты уборщик, а не шпион, — она улыбнулась. — Кстати, тебе нужно поселиться в казарме.

— В КАЗАРМЕ?! — я скривился.

— Ты же не семейный, и не офицер.

— Возможно, скоро буду, — я расстроился, жить в казарме не хотелось.

— Офицером? Я бы на это не рассчитывала, — она прилепила последний датчик на живот твари.

— Цербера я тоже возьму в эту богадельню? — напомнил я о питомце. — Вместе с ним я как семейный.

— Иди, Господи! — засмеялась Кареглазка. — Придумаем что-то и собаке.

— Пожалуй, я мог бы жить здесь, — предложил я вариант, вдруг осенивший меня. — Валера говорил, что нужно убраться в одной из кладовок — перебрать вещи, перенести.

Я даже готов был поработать, хоть уже и вечерело — так сильно не хотел в казарму.

— Да, там нужно поубирать, — согласилась она. — Но там жить ты не будешь, это будет новая кладовая — вместо вот этого бокса. Иди, я потом обсужу с мужем твой жилищный вопрос.

****

Чулан был завален хламом с медчасти, вероятно, оставшимся здесь еще с тех времен, когда я ходил в школу: матрасы и подушки, старое постельное белье, несколько разбитых коек, тумбочек и зеркал. Я должен был это переместить на свалку за бараками.

В качестве грузчика я вначале успешно использовал Цербера — привязывая к нему подушки и белье. Вскоре хитрожопая псина разленилась и куда-то умотала. Тем более, уморился я — мои силы еще недостаточно восстановились, да и какого викрама, в самом-то деле?! Присев на сломанном стуле на трех ножках, я переждал приступ тошноты, связанный с контузией, закурил и пускал кольца под потолок, когда увидел в стене проблеск света. Все, что было странным, нужно было обязательно проверить, поэтому я внимательно оглядел светящуюся щель.

В первое мгновение я опешил и отпрянул, а затем все же вернулся. Оказалось, что через брешь видно соседнее помещение. И там оказалась… Кареглазка. И Цербер. Так вот, куда ты сбежал, вражина!

Елена Ивановна чувствовала себя с собакой абсолютно раскрепощено, она насыпала уродцу в миску что-то, напоминающее плов, и поглаживала, пока он ел. Она присела с животным как раз напротив червоточины, и я увидел, как двигаются ноги, то открывая, то скрывая точку соединения. В темноте капрона просвечивало белое белье — и этого было более, чем достаточно.

Меня охватило вожделение, и я стал усердно и с упоением «трудиться», когда чертов пес стал крутить хвостом, мешая обзору. Я жадно ловил глазами каждый кадр, почти не мигал, чтоб завершить начатое, но собака стала меня злить. Следующий раз, когда Цербер прикрыл Кареглазкину промежность, совпал с тем, что она поднялась — ей стало невтерпеж сидеть на корточках. Я выругался — тихо-тихо, но пес как будто услышал. Он повернулся в мою сторону, и залаял. Ученая также уставилась на эту стену. Да черт же подери! Я ведь уже почти!

Неожиданно лай раздался прямо перед дверью в кладовку, при том, что она не запиралась — замка не было, а шпингалет был сломан. Дверь распахнулась, и вошла Елена Ивановна с Цербером за спиной. Увидев меня, они словно поменялись эмоциями: псина уже гавкала с радостью от встречи с хозяином, а вот моя начальница… ее лицо приобрело сердитый вид.

К сожалению, я ее понимаю. Она застала меня с расстегнутыми штанами, хорошо хоть, что я успел прикрыться. Конечно, будь я девушкой, мне бы польстило, что я вызываю такие чувства у мужчин, да только вот… настоящие девушки не такие. Почему-то им не нравится быть объектами первобытных желаний. Кареглазка прошла мимо, чураясь близко приближаться, словно я могу оплодотворять по воздуху, и заглянула в то светящееся пятно, к которому я был прикован последние минут десять. Ее лицо приобрело бордовый оттенок, и она посмотрела на меня, в то же время, избегая встречи наших глаз.

— Я не представляю, как ты будешь со мной работать!

Она выскочила, вильнув бедрами перед моим носом, и грохнув дверью, так что, я не уверен, услышала ли она ответ.

— А я прекрасно представляю! — крикнул я, и добавил уже тише. — Плохо, что это только фантазия!

****

Дионис ожидал увидеть отталкивающее зрелище, но — не настолько. Гермес-Афродита была прикована к постели цепями и накрыта двумя шерстяными одеялами. Зенон говорил, что она постоянно мерзла.

Если вы не видели умалишенных — явных, буйных, в стадии обострения — тогда вам не представить этого. Невольный трансгендер был безумцем. Глаза Божьей нареченной были залиты кровью, за которой не было белков, лишь черные расширенные зрачки. Красивое лицо, искусно созданное Эскулом, покрылось алыми пятнами — также как и шея, и все видимые части тела. «Чешется, — сообщил Зенон. — Чешется ужасно просто. Пытается содрать кожу. Кричит, что это не он. Не его кожа. Не его тело».

Все мышцы Афродиты были напряжены до предела, выкрутив тело в неестественную позу, шея вывернула голову на 130 градусов, словно это был не человек, а нечто, одержимое сатаной. И глаза — она не могла смотреть прямо, глаза выворачивались и закатывались под лоб. И еще она орала — безумным, противным голосом. Неужели все их труды насмарку?

— Афродита! — окликнул он затихшую девушку. — Дита!

Он, она или оно — подняло веки, пытаясь сфокусироваться на Дионисе. Не смогла, и зрачки снова исчезли наверх.

— Я вас всех убью! — выкрикнула Гермес-Афродита, и подавилась языком.

Зенон подбежал и извлек язык. Он незаменим сейчас. Что они натворили?

— Афродита, успокойся! — Дионис влепил ей пощечину по запавшей щеке. — Теперь ты невеста Сурового Бога! Ты должна быть послушной!

Из синдиков — в Божью невесту. В послушное человекообразное существо — рабыню Синдиката. Но пастырь не мог предложить другого варианта. В Божьем промысле женщины оставались на последних ролях. Наследие проклятой Ахамот. Афродита стала вырываться, вопя на весь паровоз. Затем она попробовала укусить блондина за лицо, а когда не получилось — плюнула.

— Будьте прокляты! — орала она. — Будьте прокляты! Прокляты! Вы умрете, когда я освобожусь! Будьте прокляты вместе со своим Суровым Богом!!! — последнее было оскорблением всего, на чем держался Синдикат, и это нельзя было игнорировать.

Священник огорченно уставился на энцефалограмму — неужели остается только этот выход? Буревестник сказал, что придется, если она сойдет с ума. На панели ожил телеком.

— Зенон, пастырь Дионис у тебя? — раздался четкий мелодичный голос Стикса.

— Да, священный приор, — ответил громила-медбрат.

— Пусть пройдет в первый вагон. Мы задержали выродка, он шпионил за нами, и повредил дрон.

Дионис кивнул медбрату и поспешил покинуть вагон, пугающий его похлестче пекла. Пастырь совершенно не подозревал, что наклонившись к Афродите, он кое-чего лишился. Иногда сумасшествие становится прекрасным прикрытием для ужасных проступков.

****

Казарма была отвратительным местом. Всю ночь я не сомкнул глаз от храпа и пердежа солдафонов. В сортире были похожие звуки, совмещенные с мерзкими запахами. Душевая выглядела так, словно в нее влетел слон и перебил всю плитку. Везде мерзко и противно. Честно говоря, я задолбался мыть руки. И хоть бы кто поддержал меня — ни одного единомышленника!

Наоборот, меня оборжали, когда я с тряпочкой и тазиком заходился дезинфицировать железную кровать, тумбочку и причитающуюся часть стены. Чертовы засранцы.

А, забыл — по соседству спит здоровенный толстый детина. Как только все захрапели — но не он, и не я — здоровяк засопел, двигая рукой под одеялом.

— Сука, прекрати фапать рядом со мной! — не удержался я. — Иди в парашу.

Детина заворочался, а затем приподнялся на постели.

— Ты меня не сучи, а то хребет проломлю, — просопел он.