Гермес кивнул, отодвинув вериги на груди пастыря. Он предвидел это. Тем или иным способом, мастер умрет — но он еще может принести пользу. Богобрат достал сбоку пожарный топор — и изо всех сил вонзил орудие в грудь пожилого азиата. Тот закашлял, захлебываясь кровью. Гермес ударил еще раз, и еще раз — пока священник не затих. Под кожей на животе Арго вспыхнуло яркое красное пятно — включился экстренный датчик.
Гермес забрался под стол, скрутившись калачиком. Осталось дождаться эвакуации. Если он сумеет. Бинты протекли, и с одежды капает кровь. Он потерял много крови. Двигаться не хотелось, и все же минут через пять он попробовал снять одежду, чтоб лучше понять характер ранений. Это не получилось, одежда прилипла, и пытаться отдирать — себе дороже.
Он хотел облегчиться, но не смог это сделать даже по-женски. Тогда, несмотря на отвращение, он помочился прямо под себя, в одежду, так и лежа в позе зародыша. Синхронно с мочой боль растеклась по всем клеткам организма жгучей лавой, и он почувствовал себя пружиной, сжатой до предела. И когда она разожмется — Гермеса больше не будет.
****
Спустя несколько километров мы пришвартовались на противоположном берегу. Неподалеку громоздился большой дом с малиновой черепицей — настоящая вилла. Цербер выскочил на твердую землю, радостно виляя хвостом. Мы едва за ним поспевали, особенно я со своими пострадавшими ногами. Танюша молчала, она выглядела уставшей. Признаюсь, ее молчание было воспринято мной положительно — я сердился и всю дорогу пыхтел сигаретами.
Ворота были закрыты, но я смог взломать калитку, спрятанную в зарослях винограда. Во дворе все говорило о запустении — мусор везде, заполненный грязной водой и листьями бассейн, перевернутый теннисный стол и разбитые стекла на веранде. Цербер проявил то ли смелость, то ли глупость, сразу побежав изучать внутренности дома. Его костлявая корма появлялась то тут, то там, помахивая хвостом, как длинным шлангом. Чудовище.
Внутри особняка также все напоминало о Вспышке. Сломанный дубовый стол в гостиной, грязная ванна со следами чего-то коричневого и буро-желтого, спальня, в которой стена была увешана вырезками из газет: «Смертельный инцидент в Мадурайском аэропорту: ЧТО ЭТО БЫЛО?!», «Индийский грипп получил название», «Британские СМИ сообщили, что Россия изолировала целый город». На статье с заголовком «Религиозные фанатики считают, что Викрам Матхаи — Антихрист» были выведены маркером три сатанинские шестерки. А над «Китайские ВВС бомбардируют Шанхай» — коряво нарисованные самолетики с летящими вниз бомбочками. «Военный карантин: викрамия зафиксирована в Лондоне и Стамбуле»… «Агенты Секретной службы застрелили инфицированного вице-президента США Майкла Бара»… у меня прямо пробежала перед глазами хроника Конца Света. Одна из газетных вырезок сообщала об ядерных ударах по Нью-Йорку и Мехико — получается, что в августе 2023 года в Межнике еще была пресса.
В одной из спален был скелет застреленной девочки лет девяти — она так и осталась в кровати, связанная, в платье и с плюшевым львенком, в окружении капельниц и тазиков. На стене красовалась огромная черная надпись — «ПАДЛЫ! ЧТОБ ВЫ СДОХЛИ НА КАМЧАТКЕ!!!». Очевидно, речь шла об эвакуации правительства, проведенной в августе-сентябре 2023 года — так, фактически, поступили власти всех стран, у которых была такая возможность. Самое любопытное другое: получается, что хозяин этого дома выжил вплоть до сентября — не каждый тогда мог таким похвастаться. Все-таки, наличие денег и дома-крепости помогло его обитателям прожить дольше остальных. Что богатому брод, то бедному — пропасть.
Я по привычке задвинул шторы, Танюша упала на диван в гостиной.
— Что-то на тебе лица нет, — я обратился к ней впервые за это время.
Навел на нее фонарь, и нахлынувшее предчувствие проблемы заставило меня замедлить продвижение света. Черт! Так и есть! Левая штанина была разодрана.
— Мне плохо, — ответила она. — Нога болит, и как будто опухла.
Я разрезал одежду. Лодыжка воспаленная, на ней — багровый укус. Я машинально потянулся за пачкой сигарет, хотя уже успел напялить респиратор. Подсчитал в голове, сколько времени прошло после бегства с причала. Минут 15–20. Много, хотя инфицирование всегда проходит довольно индивидуально. Отрубить ногу? Не поможет, да и поздно.
Собака вернулась с экскурсии, учуяла беду, заскулила и полезла под стол — но так как ее рост был слишком велик, она лишь подвинула его по паркету. Она меня раздражала.
— Цербер, фу! Сядь, кому говорю! — и псина виновато спряталась за засохшей пальмой в горшке.
— Не называй его так. Он милый, — прошептала сестра.
— Хоть ты мне не указывай, а?! Какого викрама ты за ним выскочила? ДЕБИЛКА! — мои нервы были на взводе, хотя нужно было успокоиться. — Это на причале тебя кракл цапнул?
Таня кивнула, откинувшись на спинку дивана. Ей не нравился свет, бьющий в глаза, но тут уж простите — я должен был наглядно видеть, как инфекция лезет к ее изможденному лицу.
— Хватит светить в лицо! Себе посвети, мудак! Вали на хрен! СОЦИОПАТ! — она вдруг заорала, захрипела, что есть силы, ее бросило в пот: вонючий и липкий.
Танюша начала кашлять, а я схватил торшер и врезал ей по затылку. Она вырубилась.
Я запхнул ей в рот кофту бывшего жильца дома, валяющуюся тут же, на диване. Связал руки и ноги бечевкой.
Был ли я таким, как она говорила? Уверен, что нет. Да, я не испытывал какого-то особенного сочувствия к людям или животным — но и зла им не желал. Мне они были безразличны. Людей я бы с удовольствием не видел подольше, а животные… я бы предпочел, чтоб они и дальше жили в дикой природе. Я не умел и не хотел заботиться о ком-либо — с меня хватило и сестры.
Я свистнул Церберу, и он высунул морду из-за пальмы, виновато помахивая своим кнутом. Я еще злился на него, хотя злость в какой-то мере подавлялась ощущением предрешенности. Я знал, что этот день когда-то настанет, и сейчас уже не испытывал ничего. Чему быть — того не миновать. Я поищу псине жрачку — в то время, пока изучу поместье получше. Спина раскалилась от боли, толстовка пропиталась кровью, но перевязку я оставил на потом. У меня было мало времени.
****
Таня отключилась. Бессознательный мозг продуцировал расплывчатые визуальные образы, дымчатое воображение, четкие воспоминания и на удивление быстрые мысли… время текло совсем с другой скоростью. Но это не было сном или бредом — так функционировала нервная система, пораженная вирусом INVITIS.
Что теперь будет? Что будет с братом? Словно пазл из наэлектризованных частиц, разрозненные части соединились в одно целое. Улыбчивые ярко-голубые глаза, крупные черты лица, темно-русые вьющиеся волосы. Похож на папу, а глаза — мамины. Не красавчик, не урод, а его пухлые губы и нос с горбинкой даже нравились девушкам.
А вот его характер и образ мыслей вызывают отвращение. Гриша беспрестанно ворчит, и никогда не держит слово. Никогда не соглашается с коллективом. Трижды подумает, прежде чем рискнуть — и все из-за этого считают его трусом. Он обижается, но виду не подает, говорит: «Страх — это предохранитель для умных людей».
Обычный обиженный бунтарь. В обертке из хамства и грубости. Спрятавший все три тонны доброты глубоко-глубоко — в тетрадке с пошлыми стихами… «Если я вывалю на кого-то три тонны своей доброты — то он сразу умрет. Лопнет, как воздушный шарик. Разве это кому-то надо?», — говорит Гриша, смеясь. Или это было тогда — еще до Вспышки? Она запуталась…
Брату нужен человек, который никуда не уйдет… и ради которого он будет жить! — осознала Таня, открыв глаза. Подбежал пес — он лизал руки и лицо, жалобно тявкал…
Она поняла, что связана. В приступе ярости забилась в судорогах и освободилась от веревок. Ненадолго успокоившись, погладила Цербера, и надела на него свой ярко-радужный чокер. И зашлась безудержным кашлем.
— Береги Гришу, — наконец, прекратив кашлять, прошептала Таня, чувствуя, как разум погружается в холодную черную бездну. — И найди ему любовь, пожалу…
