В связи с чем скорость потребления божественного нектара существенно увеличилась.

Когда же его запасы иссякли, тонкая душевная организация Меркеля подверглась суровому испытанию во второй раз: ему было приказано метнуться в ближайшую лавку за новым бочонком. Причем, приказ поступил напрямую от Иезекииля и без каких-либо смягчающих интонаций. На слугу было печально смотреть. Но это в трезвом виде, а поскольку таковых рядом с ним не оказалось, ему не оставалось ничего иного, как беспрекословно подчиниться.

Забегая наперед, Меркель отсутствовал два дня. Не потому, что он так сильно обиделся, хотя это тоже, а потому, что чудотворный напиток на Небесах был не только в почете, но и в дефиците, и за ним пришлось сначала изрядно побегать, чтобы найти, а затем выстоять огроменную очередь, сравнимую разве что с очередью в Чистилище. Единственный плюс: эта очередь в отличие от той состояла исключительно из слуг знатных вельмож, отчего мало-помалу продвигалась.

Однако, что Смерть, что Иезекииль даже не заметили, как пролетело это время, настолько их поглотила ностальгия. И без божественного нектара они с превеликим удовольствием повспоминали интересные моменты из хронологии своей дружбы. Началось все, естественно, со знакомства.

Впервые Иезекииль встретил Смерть еще в свою бытность человека. В тот день, будучи жестоко избитым, он в предсмертной агонии просил Господа поскорее прекратить его мучения и забрать в Свое Царствие. Но вместо столь желанного, озаренного светом, посланца Небес, предвещающего окончание его мучений, к нему подошел какой-то оборванец в грязных серых лохмотьях. Тогда Иезекииль подумал, что это какой-то нищий или бродяга – доходяга, одним словом. Лицо его было скрыто капюшоном, но чрезмерно худощавые кисти рук, выглядывающие из-под того, что когда-то очень давно было одеждой, на иные мысли не наводили.

Как ни в чем не бывало, незнакомец подошел к Иезекиилю и сел на близлежащий камень. Это был совсем небольшой валун, но его это не смутило. Как не смутило и то, что практически у его ног истекал кровью мужчина, которого другие мужчины, в доспехах, привязывали веревками к лошадям.

При этом запомнился человек в сером не столько своей бесцеремонностью, сколько всемерной заботой о ближнем. Через совет. Солдатам он тут же начал подсказывать, как правильно завязывать узлы так, чтобы человеческая конечность не просто сломалась в суставе, а действительно полностью отделилась от тела, бедолаге – как морально подготовиться к боли, которая теперь его ожидала. Не к той, от избиения, что сравнима разве что с легкой внешней стимуляцией нервных окончаний, а к настоящей – от которой в считанные доли секунды можно сойти с ума, еще до полного отделения конечностей от тела. Причем это в лучшем случае, тогда как худшее настанет, если этого не произойдет.

Конечно, тогда Иезекиилю было совсем не до смеха, зато теперь он вспоминал те времена хохоча. Особенно, когда воспоминания дошли до того момента, как Смерть обматерил лошадей – за то, что они дернулись раньше времени, и в итоге его с ног до головы обдало кровью разорванного на куски арестанта.

Но самое смешное в этой истории другое: по большей части Иезекиилю удалось избежать тех невыносимых болевых ощущений, которыми застращал его Смерть. Вернее, как ему это удалось. Своим шестым чувством Иезекииль догадывался, что перед ним сидит не живой человек, да и не человек вовсе, но, когда тот излишне эмоционально начал выкрикивать ругательства, как обычный смертный, это на долю секунду отвлекло его мозг от происходящего и позволило не лишиться рассудка. А уже в следующее мгновение, по счастливой случайности, умереть от обычного сердечного приступа, не корчась от боли в луже собственной крови. Получалось, что Смерть сам лишил себя того зрелища, на которое специально пришел посмотреть, заполнив для этого неимоверное количество формуляров и испытав на себе все прелести бюрократического аппарата Небесной канцелярии.

– Если бы ты только видел свою недовольную этим фактом рожу! – весело воскликнул Иезекииль.

– Ты бы на свою посмотрел, когда понял, кто я такой, и для чего пришел к тебе на самом деле! – усмехнулся в ответ Смерть.

– Да я, между прочим, сразу и догадался, – похвастался Иезекииль.

– Да брешешь ты все! – возразил Смерть. – Я точно помню, что неприятный запах появился позже.

– Вообще-то…

Слово за слово, и диалог друзей перетек в плоскость выяснения отношений. Касаемо недовысказанного и уважения, в частности. Перетек ненадолго, до первых осколков дорогущей китайской вазы.

– Извини! – виновато произнес Смерть, понимая, что перегнул.

– И ты меня, – невесело вздохнул Иезекииль, разглядывая сотни поблескивающих на пробивающемся сквозь витражные окна дневном свете частей некогда единого целого, пытаясь принять невосполнимость потери.

Расставив иные неразбившиеся предметы интерьера по местам, и убрав в сторону осколки, они как ни в чем не бывало вернулись к воспоминаниям о своей следующей встрече. Сойдясь во мнении, что состоялась она при стечении довольно странных обстоятельств. Но при этом она стала для их дружбы судьбоносной.

Обстоятельства же были следующие:

Первое: Смерть ни с того ни с сего получает назначение на должность Единоличного Судьи Страшного Суда. К тому же он жнец, а такое ранее никогда не практиковалось.

Второе: своего приемника Смерти фактически приказывают (безапелляционно предлагают) выбрать из душ, томящихся в Чистилище. Что является даже еще большим новаторством, нежели назначение жнеца Судьей.

Третье: в числе таких душ оказывается Иезекииль. Вернее, необъяснимым образом остается. Поскольку, не будучи азартным ни при земной жизни, ни после и до сих пор, он накануне их встречи со Смертью как умалишенный начинает биться об заклад со всеми душами, находящимися на тот момент в Чистилище. Причем, по любому поводу, даже заведомо проигрышному. И неважно на что: интерес, желание или что-то еще. Что самое интересное, продолжается это ровно до того момента, как он проспоривает свою очередь на Страшном Суде. Затем все желание с кем-либо о чем-либо на что-либо спорить у него как будто отшибает, пелена перед глазами развеивается, а сознание проясняется. И пусть с душой, которой он проспоривает свое место на Страшном Суде, они попросту меняются местами, ибо ее очередь шла сразу же за Иезекиилем, именно это предопределяет его судьбоносную встречу со Смертью. То есть окажись он на Страшном Суде согласно своей изначальной очереди, они бы никогда не встретились, не подружились, и естественно, сейчас бы здесь не сидели и не разговаривали. А так Иезекииль по итогу конкурса получил должность мрачного жнеца и вместо Рая или Ада продолжил свою карьеру на Небесах.

При этом сам конкурс на замещение вакантной должности мрачного жнеца прошел без видимых отклонений, если не учитывать тот факт, что его временные рамки существенно сократили – с месяца до суток. Но с другой стороны, в нем участвовало всего десять душ и все кроме Иезекииля показали себя либо слишком порочными, либо до тошноты благочестивыми, так что мрачными жнецами им стать было не суждено ни при каких обстоятельствах.

Однако выбором лучшего из худших, как могло показаться на первый взгляд, это не являлось. И в компетентности своего приемника Смерть ни на секунду не усомнился, как и был уверен в том, что, если бы на тот момент в Чистилище было не десять душ, а сто или даже тысяча, его выбор все равно бы пал на Иезекииля: он идеально подходил для такой работы.

В чем Смерть еще раз сумел удостовериться в процессе передачи опыта. И хотя эти сроки также были ужаты донельзя, «учитель» с гордостью принимал присягу у «ученика», не сомневаясь, что за три дня, отведенные свыше, он передал ему больше навыков и знаний, чем кому-либо другому мог передать за полагающийся для этого год. До тонкостей, Смерть не сомневался, Иезекииль дойдет своим умом.

Не дошел.

Мрачным жнецом он пробыл всего час. Точнее, пятьдесят шесть минут и сорок с небольшим секунд. Ровно столько времени потребовалось Иезекиилю, чтобы сопроводить в Чистилище того, кого он сопровождать туда ни в коем случае не должен был. И хотя формально он был в этом не виноват, ибо действовал строго по должностной инструкции, а полученный им при обучении опыт объективно не позволял поступить иначе, данную ошибку признали непростительной, и его, как виновного, приговорили к немедленной отправке в Небытие. Лишь своевременное вмешательство Смерти спасло его от неминуемого распыления в Вечности…