– Каким? – усомнился Бравус в приемлемости такого варианта. – Все срочные долгосрочные дела у меня здесь. Я же слуга.

Смерть задумался.

– Хорошо, тогда в отпуске, – тут же предложил он другой вариант.

– В отпуске? Я? Вы забыли, кто мой хозяин?!

– Ну не знаю… – нетерпеливо кинул Смерть. – Хорьки покусали – отлеживается у себя с лихорадкой.

– Здесь нет хорьков, – вздохнул Бравус.

– Впал в кому от укуса пчел.

– Вы серьезно? Вы хоть раз слышали, чтобы наши пчелы кого-нибудь покусали?

– Значит, для тебя сделали исключение! – отрезал Смерть. – Все, не беси меня, Бравус! У тебя есть своя голова на плечах и уйма времени, чтобы правильно ее использовать, а я тороплюсь. Так что пошли уже!

– Хорошо, пошли, – неудовлетворенно фыркнул Бравус.

Как и говорил Смерть, при входе их встречал пристав. Не такой старый как Синеус, а главное, совсем не любопытный. Оформление необходимых документов заняло не более минуты, после чего состоялась официальная передача души на реинкарнацию, которую пристав сопроводил в комнату для ожидания дальнейших процессуальных действий.

Проводив их взглядом, Бравус покинул здание Службы реинкарнации. И хотя двигался он по той же самой дороге, что и пришел, направление его движения было совершенно иным обратному. Ибо теперь его ждала абсолютно новая жизнь, а вместе с ней и новые горизонты, размышления о которых уже плотно засели у него голове.

Правда, засели у него в голове и размышления о повышенной ответственности, без которой теперь никуда; и еще неизвестно каких размышлений в ней было больше.

Комната, в которой оказался Смерть, в его представлении должна была быть иной. Более радужной что ли, все-таки перерождение, новая жизнь. Эта же была сопоставима, скорее, с комнатой для допросов: небольшое невзрачное помещение, тусклое освещение, стол, два стула, зеркальное окно на стене. Разве что наручниками не пристегивали, но обстановка и без того угнетала.

И хотя Смерть не знал, что конкретно ждет его дальше, поскольку работой Службы реинкарнации сверх служебной необходимости никогда особо не интересовался, переобустройство данного подразделения уже вошло в его планы на будущее. В части интерьера уж точно. И пристава он поменял бы на более сговорчивого, а то ни здрасьте тебе, ни добро пожаловать, ни рады вас видеть, ни чашку кофе не предложил, ни свежий выпуск «Хейвен ньюз», ни на один вопрос не ответил, молча затолкал его в комнату и захлопнул дверь. Понятно, что такое отношение, скорее всего, регламентируется должностной инструкцией, но здесь, в отличие от Чистилища, не такой большой «душепоток», чтобы настолько сильно устать отвечать на одни и те же вопросы и начать неукоснительно следовать уставу. Наверняка, основополагающим здесь является фактор личности, поэтому по возвращении Смерть твердо решил взять этого «товарища» на перевоспитание, а на его место посадить, например, Синеуса. Тем более, что тот давно просил найти ему работенку поспокойнее. Не открыто, конечно, но всем своим поведением.

Ожидание затягивалось.

Может, и не затягивалось, может, здесь это было в порядке вещей, но, в понимании Смерти, затягивалось, поскольку он привык к более интенсивному режиму работы. В глубине души он понимал, что повода для беспокойства нет, и вся эта ситуация для него просто в новинку. Более того, теперь все ситуации будут для него в новинку и реагировать на всё нужно спокойнее и вести себя сдержаннее… но ожидание затягивалось.

Вдобавок замкнутое пространство делало свое дело. Медленно, но верно. В какой-то момент Смерти даже показалось, что время не просто остановилось, а пошло в другую сторону: тик-так-тик-так… тик-так…тик…так…кат…кит… и он психанул.

– Да вы издеваетесь?! Сколько можно ждать?!

Озираясь по сторонам в поисках ответа, душа вскочила с места. Однако ответа не последовало. Что, к слову, было в порядке вещей, но откуда ей было об этом знать, поэтому она подошла к двери и настойчиво подергала ручку. Дверь оказалась запертой снаружи, что также было неудивительно. Душа постучала. Затем постучала сильнее. И еще сильнее. И еще, и еще – до тех пор, пока просто не начала тарабанить руками и ногами в дверь, после чего с яростным выкриком ударила по ней со всей силы кулаком. От отчаяния, нежели просто выпустить пар, но от этого резкая боль, прострелившая руку, снисходительней не стала.

Душу это не остановило.

– Значит, немой, тупой, еще и глухой? – сквозь зубы процедила она, потирая ушибленную руку. – Ну ничего, ты у меня еще и на зрение жаловаться начнешь!

Подойдя к зеркальному окну на стене, она помахала туда «здоровой» рукой:

– Эй, есть там кто-нибудь? Сколько можно ждать? Целая вечность уже прошла!

А налюбовавшись своим отражением, постучала:

– Вы, вообще, понимаете, что вы творите?! Здесь с ума можно сойти! Эй! Я жаловаться буду!

Тут Смерть поймал себя на неутешительной мысли, что на этот счет ему некому жаловаться. И на еще более неутешительной, что, судя по всему, «кукушечка» у него сдает. И что, если ему здесь так тошно, то каково приходится тем, кто еще только дожидается своей участи в Чистилище, где ожидание куда более продолжительное…

«Не зарекайся, еще не понятно, сколько тебя тут продержат. К тому же им там хотя бы поговорить есть с кем. Хотя, кого я обманываю, конечно же, им там фигово! И где уверенность, что после Чистилища души попадают на Суд уже не шизанутые!»

«Значит, по возвращении с этим тоже нужно будет разобраться».

«Каком возвращении?! Еще неизвестно, сколько ты тут проторчишь, реформатор!»

Закончив внутренний диалог, душа снова постучала в окошко:

– Эй! Есть там кто-нибудь?

В ответ тишина.

– Ладно, – с презрением произнесла она. После чего отошла на некоторое расстояние назад, схватила предмет скудного интерьера и метнула в окно.

Отпружинив, стул с металлическим лязгом упал на пол в полутора метрах от стены. Однако на зеркальной поверхности не осталось даже царапины.

С минуту душа простояла посреди комнаты неподвижно, затем в сердцах пнула ногой второй стул. Тот с грохотом составил компанию первому.

– Ну и черт с вами!

Опечаленный собственным бессилием, Смерть сел на стол, поджал колени к животу и, обхватив их руками, уткнулся головой вниз.

В оконном проеме за его спиной зажегся свет.

С того момента, как Бравус видел хозяина в последний раз, прошло почти десять лет. Не то чтобы он сильно скучал, но беспокоился: реинкарнация все-таки. Не каждый способен вот так все бросить и начать новую жизнь, даже вынужденно. Правда, он и сам начал новую жизнь, но это другое. Быть судьей Страшного Суда Бравусу нравилось. Он в одночасье получил практически безграничную власть, полную свободу действий, а главное, уважение. Теперь он мог делать, что хотел и когда хотел, не боясь быть осужденным, а тем более наказанным.

Конечно, статус Судьи был обременен целым рядом обязанностей, но они ни в какое сравнение не шли с теми обязанностями, которые угнетали его в бытность слуги. К тому же у него была Кларисса: умная, ответственная, она без лишних слов ввела его в курс дела, как только он передал ей записку от Смерти, а в дальнейшем не раз выручала советами.

Что и говорить, без нее песенка Бравуса была бы спета уже на первом судебном заседании, когда он то ли от волнения, то ли от переоценки собственных сил и возможностей, а может, и от чрезмерного рвения кому-то что-то доказать, решил пригласить сразу пятьдесят душ и устроить им перекрестный допрос. Уже на втором десятке Судья поплыл, напрочь все перепутав: свидетельские показания, показания самих душ и что как соотносится со сведениями, содержащимися в отчетах жнецов; и только оперативные действия секретаря предотвратили отправку тех душ, для которых предназначался Ад, в Рай и наоборот. И, надо заметить, это чуть не стоило Клариссе карьеры, поскольку она не только приостановила судебное заседание, сославшись на техническую невозможность дальнейшего ведения протокола, но и на время устранения этих причин выгнала всех из Зала заседаний, что на данной стадии судопроизводства было недопустимо, немыслимо и строго наказуемо. Оставшись с Бравусом наедине, она вправила ему мозги и на конкретных примерах объяснила, что и почему он делает неправильно, а также какие действия стоит предпринять для того, чтобы ситуация нормализовалась, и справедливость судебных решений не вызвала нареканий. Однако лично для нее это обернулось строгим выговором с занесением в личное дело, что не только мгновенно отразилось на ее профессиональной репутации, но и в дальнейшем, в случае повторения, грозило отстранением от занимаемой должности.