Как я попал в Ригу?

Мой друг Димон вернулся из армии, и родня, жившая в глубокой провинции, выдала ему не толстую, но – пачку денег, чтоб он развеялся после казармы и прибарахлился. Там-то у них не было ничего, кроме совецкого невзрачного ширпотреба.

И вот Димон проездом оказался в Москве, ожидаемо застрял в ней, найдя меня, и мы пару дней пили портвейн под жареную картошку и плавленые сырки. Это было не то что вкусно, а и вовсе изысканно.

В один прекрасный вечер мы поехали во Внуково – проводить Димона на аэроплан. По пути взяли бутылку армянского и распили ее в автобусе. Моему другу было больно прерывать веселье и останавливать нашу теплую попойку, она была страшно драгоценной, после долгой-то разлуки. (Особенно с учетом того, что жизнь коротка, – о чем тогда никто из нас никто всерьез не задумывался, но вскоре я получил железное тому доказательство, увы.) При том что, да, я пару-тройку раз приезжал к нему в часть и привозил водки, и к ней – цивильную закуску. Мы заседали с Димоном в солдатской столовой, в углу, я – на шухере, лицом к залу, а он напротив меня. И по моей отмашке, когда в поле зрения не попадал никто из офицеров, он накатывал стакан и быстро заедал его шпротным паштетом. Я внезапно подумал тогда, что он алкоголик. И сразу обкатал новую мысль – недалеко я от него ушел, в этом смысле. После я перестал стесняться своего алкоголизма.

Однажды Димон, будучи рядовым, отбывая ту свою двушечку в лесном гарнизоне, заехал ко мне в общагу в форме – по пути из госпиталя, куда он со своим армейским другом обманом протырился отдохнуть, симулировав что-то, – обратно в часть. И вот эти два солдатика заехали ко мне отдохнуть, типа отдых на пути в Египет. Мы, конечно, выпили. Как раз тогда появилась дорогая водка – «Старорусская», по 4.12, а дешевую, «коленвал» по 3.62, было не достать. Друг моего друга, стало быть, и мой друг тоже – напился и истекал тяжелыми пьяными слезами:

– У меня уже год не было бабы, ну просто никакой. Мне бы какую-нибудь! Да любую! Хоть страшную! Я даже на трипперную согласен!

В общаге было много веселых и заводных девиц, и я, как дурак, задумал уболтать какую-то из них, причем не для себя. Беда была в том, что солдат действительной службы, рядовой, которому еще целый год мотать срок, котировался намного ниже, чем студент, пусть даже глубоко провинциальный и крайне стесненный в средствах, то бишь низкорейтинговый. Это меня как-то даже приподняло – в моих по крайней мере глазах. И я пошел решать поставленную задачу. Кто ее поставил? Жизнь и совесть. Я взывал к лучшим чувствам своих однокурсниц, обращаясь к тем, кто прошел уже огонь и воду и немало чего повидал на своем пути:

– «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины, чего-то там русские женщины…» Коня на скаку остановит, ну, сама понимаешь. Человек кровь проливает за вас, а вы его вот так динамите! Ну что тебе стоит? Это мое второе я! – выкладывался я и врал легко, весело, непринужденно.

– Твое второе я? Ну вот и еби его сам! А че ты ко мне пришел? Я тебе блядь, что ли?

Она, конечно, была замечательная блядь, но это был не тот случай, когда следовало называть вещи своими именами, да.

– Ну, причем же тут блядь?! Я взываю к твоему гуманизму! Я играю на тончайших струнах твоей души!

– Да ну тебя нах! Игрок, тоже мне, нашелся!

Я прошелся еще раз по этажу, надеясь найти совестливую девушку, которая утешит защитника родины, – но всё было тщетно. Вернувшись в комнату, я обнаружил спящего поперек кровати Димона – и его однополчанина, рыдающего на полу от неутоленной страсти к этому делу.

Утром я проводил их на Киевский вокзал, пытаясь издалека обнаружить патрульных и предупредить об опасности похмельных, в тяжелом состоянии, дезертиров. Всё обошлось. И вот через год Димон приехал в ту же общагу уже не как жалкий раб, но как свободный римский гражданин, ого!

И после того как мы по дороге в аэропорт распили ту последнюю бутылку – это был в те годы очень важный ритуал, алкоголь играл роль деликатеса, щастья, это была такая жидкая свобода, – Димон сказал:

– Я вот что решил: ты тоже летишь!

– Смелая идея! Роскошная! Шутка удалась.

– Да почему ж тебе не полететь?

– Денег нет. И одет я кое-как… Ботинки на босу ногу… Свитер на голое тело…

Это была такая алкоголическая униформа. «Полуголый торс». Хорошо еще не пиджак поверх человеческой кожи!

– К тому же я даже и паспорт с собой не захватил…

– Так студенческий же при тебе. Щас кассиршу уболтаем. Денег точно нету – но это у тебя, а у меня-то они есть, Боливар вынесет двоих.

Мы легко купили второй билет – и сквозь метель побежали по взлетному полю к далекому самолету. Время поджимало. Нормальные пассажиры уже давно доехали до своего борта на аэропортовском автобусе и дышали пластмассовым воздухом из самолетного кондея. Мы таки догнали самолет! Заскочили в него через овальную дверь, сидим в креслах рядом, смотрим друг на друга весело – афера удалась! В молодости победы, даже маленькие и бессмысленные, так кружат голову!

В Риге мы ночевали в общаге же, только не студенческой, а рабочей, там жила какая-то дальняя родня Димона, русские пролетарии-лимитчики в той бедной Европе. Хозяева наши ранним утром убежали на свой завод, а мы, иначе ж никак, пошли посмотреть на Домский собор. Рядом с ним стояло кафе «12 – или 13? – стульев». Как только мы его увидели, то, разумеется, сразу же захотели выпить хваленого их рижского бальзама, зашли – и немедленно сделали заказ. Это был такой как бы кальвадос Ремарка – для бедных. Модный, дорогой, дефицитный, но всё ж хоть как-то доступный напиток – в отличие от волшебного кальвадоса, которого мы не надеялись отхлебнуть.

– Два по 150 ludzu!

– Пардон, это невозможно.

– Как? Нету? Но должен же быть! – я к тому времени прочел израильское контрабандное, на тончайшей бумаге, издание шедевра Венички, и цитаты сами собой выскакивали из меня.

– Есть, но только как добавка к кофе.

– Ну тогда давайте нам 12 кофе с бальзамом. Если можно, котлеты отдельно, мухи отдельно.

– Что? Какие котлеты? У нас нет котлет, только пирожные.

– Ну, в смысле кофе отдельно, бальзам отдельно.

Справедливость – хоть какая-то – восторжествовала: мы получили поднос с кофейными чашками – и по стакану melnais balzams, что и требовалось доказать. Это было прекрасное утро…

Мы выпили и пошли гулять по центру: кругом были (не очень) древние камни почти настоящей Европы, и мы вдыхали ее воздух, который бил по мозгам не хуже бальзама. Было яркое, острое чувство, что мы за границей, в блистающем иностранном мире, а не в дешевом унылом Совке.

Как так получилось? Почему? Что за пропасть такая между нами? Кто нас раскидал по разным ее краям? Местные выглядели так, будто они – актеры и исполняют пьесу из чужой, богатой, ненашей жизни – про что-то такое мы говорили, бродя по городу. Я прожил почти всю свою – на тот момент – жизнь в дикой степи, кругом Гуляй-Поле, я вырос в глубине пролетариата – и вот на тебе, такое! На меня давила новая чуждая натура, эти декорации, выстроенные из тяжелого дикого камня, по картинкам из детских книжек с иностранными сказками – как вот по комиксам снимают полный метр. Всё не как у нас – и это чужое прекрасно! Как странно было думать о возвращении отсюда обратно в дальние края, в серый рабочий поселок с убогими бараками с сортиром на улице! Как это всё причудливо нарисовано на карте страны и жизни!

Мы до вечера шатались по пряничному этому городку, прекрасному и вроде неповторимому, не зная еще, что Европа такими населенными пунктами набита под завязку. Но первый раз – он всегда особенный! Мы в ходе экспедиции как бы теряли геополитическую девственность – вот что случилось с нами тогда.

Вечером, увидев в центре, на улице Ленина – как она теперь называется? – вывеску Vins pagrabs, мы спустились под нее в подвал, в полумрак, а там вместо одноногих, как в пивном стояке, столиков – стояли тяжелые дубовые столы, светили тусклые разноцветные лампы, горели свечки, и вместо теток в грязных халатах суетились пижоны-официанты при бабочках. Ну, чисто театр, кино про Запад, которое, вообще говоря, всё и снималось при Советах вот как раз тут, в Риге.