— Пойдём на север, к тракту, — просипел он.

Горло, жаждавшее воды, распухло и болело, но он продолжил:

— Добудем воды. И вернёмся в Тар. К каравану пристанем. Или ещё как…

Старался говорить уверенно, но отчего-то выходило словно в пустоту. Гасли слова, не взлетали. Сам себе не верил Амад. Но отчаянье отнимет последние силы. Да ещё что-то ноет в душе, как заноза, не даёт покоя. Что-то нужно сообразить, о чём-то подумать…

Если глотнуть воды, то он сразу поймёт, но воды пока нельзя. Жара сразу же вытянет её по́том. Надо ждать.

Через два часа пустыня дохнула — не прохладой, нет, но жар стал меньше, солнце повисло низко, слепя лучами.

Теперь можно. По три глотка.

И правда, разум прояснился, и он понял, что его мучило.

Всплыла перед глазами картинка: мужчина прыгает из огненного пролома и тут же падает с копьём в спине…

— А ведь это Хадад был, — шепчет он, вспоминая дадаша.

— Хадад, — подтверждает медовый голос, ставший скрипучим и жёстким.

Амад помотал головой, отгоняя страшное. Но голос Сарисса звучит непреклонно:

— В Тар нельзя.

— Почему? — тупо удивляется Амад.

Он очень хочет домой.

Там вода. Там верные дадаши. Конечно, жаль Хадада. И Казима. Но дома всё наладится. Почему нельзя?

Твёрдые руки встряхивают его, светлые глаза смотрят прямо в душу.

— Сурхан-Саяды будет мстить. Он не знает, что на караван напали не местные бандиты. У них бы духу не хватило. И сил. Но уничтожать он будет именно их. Он достанет всех. Даже маленьких дадашей с окраин. И стоит тебе появиться в Таре, как тебя узнают. Тогда место на площади тебе обеспечено. Тебя схватят, как и других. — Глаза Сарисса жгут хуже солнца, глядеть в них невыносимо жутко, но слушать ещё страшнее. — И будут снова гореть костры на площади… Но никому не будет весело.

— А-а! — понял, захлебнулся криком Амад, схватился за голову. — Бог, добрый бог! Спаси! Спаси их! Вайдотт! Добрый.

Он повалился на песок, забился, исходя хрипом.

Мир рухнул.

Остался только режущий ком в горле и тьма в распухших глазах. Он будто ослеп.

Если всё так плохо — пусть ничего не будет!

Он корчился, разевал в беззвучном крике рот, пытался вдохнуть, когда тонкая рука коснулась его бедной головы.

«Спи».

И он послушно упал в сон, непроглядный, как беспамятство.

Очнулся, укрытый галлабией Сарисса. Сквозь ткань сочился закат. День кончился.

Он попытался сесть, но не смог. У высохших губ тотчас оказалось горлышко бурдюка, плеснула тёплая вода.

— Пей.

Он слабо замотал головой:

— Нет. Это последняя.

— Ночью придёт ливень, наберём воды.

— Не время для дождей. Ещё два месяца.

— Пей. Вода будет.

Амад поверил. И когда они расстелили всю одежду на песке — верил. И когда подул холодный ветер, принося запах влаги, — даже не ахнул. Заслышав грохот приближающейся грозы, встал, растопырил руки, ожидая первых капель, но не удивился совсем. Сарисс сказал — придёт дождь, значит, так оно и будет.

Первые капли были резкими, благодатными и быстро перешли в отвесные, остро бьющие струи. Не успел Амад обрадоваться и выжать намокшую рубашку в бурдюк, как что-то больно стукнуло его по спине, потом по голове.

— Град! — перекрикивал шум грозы Сарисс. — Собирай в бурдюк!

И вправду, земля вокруг усыпана крупной и мелкой белой крупой и тяжёлыми ледяными шариками. Мгновенно стало холодно, но Амад, получив очередной удар, только рассмеялся. Хорошо!

Они бегали по полю, собирая водяной урожай. Набили полный бурдюк и залили его чистой водой, и сами успели обтереться мокрой одеждой с песком. Вот уж почистила всё эдакая баня! Холодновато, но чисто-чисто!

И душу омыла. Горечь осталась. Боль не улеглась…

Но жизнь продолжалась. Но тьма осела и унесла её ледяная вода. Отмыла Амада. До пупырышек.

Отстояв с четверть часа, туча улетела на юг и растаяла, открыв такие же чистые ясные звёзды.

Амад отжимал мокрую насквозь куртку.

Сарисс блестел в темноте золотым поясом и мокрой кожей.

— А к-куда же тогда идти? М-может переждать где, а потом вернуться? Не вечно же он будет злобствовать?

Зубы Амада выбивали дробь.

— Куда вернуться?

— В-в Тар.

Сарисс промолчал.

— Вернёмся. Найдём д-других дадашей.

— И что?

— Будем грабить караваны, — как-то не очень решительно произнёс Амад.

После недавних событий эта благородная деятельность впервые показалась ему не вполне праведной. Но ничего другого он не умел, а к званию главаря шайки шёл долго и трудно, и вот так взять и отказаться от достигнутого он не мог. Даже в мыслях.

Нужно было вернуться и начать грабить.

Сарисс некоторое время молча возился в темноте. Потом начал задавать нехорошие вопросы.

— Где твои родители?

— Не знаю. Я не помню ничего. Может б-бросили… Или их убили…

— Тяжело быть сиротой.

Амаду такое сочувствие понравилось, но не успел он ответить, как прозвучал новый вопрос:

— Ты убивал?

Амад аж крякнул! Убивают все, куда деваться… Как выжить мужчине, не убивая?

— Ты убивал и оставлял других детей сиротами.

— Я?!.. Я никогда не убивал людей с детьми!

Сказать, что таких людей ему не попадалось, он забыл. В «его» караванах не бывало детей и женщин — такие хорошо охранялись.

Сарисс молчал.

Ему легко судить! Жил в каком-нибудь гареме, горя не знал. И вообще, похоже, красавец ничего о настоящей жизни не знает!

— Ну… Бывало всякое, но я же не хотел! Так получалось, — почему-то начал он оправдываться. — Такая жизнь.

— Не хотел?

Голос Сарисса стукнул ледяным шариком в висок.

— Нет. Не хотел.

— Вольная птица дадаш. Не делай, чего не хочешь.

Амад так и застыл с разинутым ртом. Ай да гариб! Всё вывернул наизнанку!

— Ладно, — перевёл он разговор. — Куда же нам сейчас идти?

— На юг. Я видел, когда гнал тучу, одно место неподалёку… Странное. Но там есть зелень, вода. Много воды.

— И люди есть?

Сарисс ответил неуверенно:

— Кажется, есть.

Конечно, есть! В хорошем месте всегда кто-то есть.

— Надо было рассмотреть. Что за люди. Чем занимаются. Люди в-всякие бывают.

— Я видел с высоты, как птица. И ещё что-то… непонятное. Прямое… Я был занят тучей.

— Ничего, сами посмотрим. С земли. Хорошо, что вода есть. Вот бы ещё тучу с лепёшками!

Сарисс хмыкнул.

— Ну может, какой другой еды? — Живот у Амада уныло взвыл.

— Могу гадюку подогнать, — рассмеялся Сарисс.

Но Амад задумался всерьёз. Гадюка — мясо. А мясо — это хорошо.

— Подгоняй!

— Мне придётся её подманить, обмануть.

— Ну обмани.

— Ты хочешь, чтобы я прямо сейчас начал обманывать? — вкрадчиво спрашивает Сарисс.

Амад готов кивнуть, но до него доходит, что карьеру обманщика Сарисс может начать не с гадюки, а с него самого.

— Нет, — буркнул, — не хочу.

В темноте послышался смешок.

Что за человек такой?! Ни слова в простоте!

Они уже шагали на юг, как вдруг Амада осенило:

— А что же ты Ветерка не вернул?! Ведь смог бы!

— Он побежал друга спасать.

Амад остановился. Казим? Жив?!

— Живы ли? — с дрожью спрашивает он.

Сарисс молчит. Но Амад уже сам понял: тонок волосок. Даже дыхание может порвать его. Вот и молчит ведун-волшебник. Не нужно донимать судьбу.

Но Амаду можно.

— Удачи… Удачи им… Добрый Бог…

Не удержал, упустил слезинку. Она упала на песок, и пустыня приняла солёную каплю так же, как принимала все прочие, — безразлично.

Шли голышом, неся в руках влажную одежду и сладостно хлюпающий бурдюк.

Стесняться всё равно некого, да и темень непроглядная. Хотя Амад пытался кое-что разглядеть у спутника.

Полоса мокрой земли закончилась, и на ровном участке они шли побыстрей, но Амад всё никак не мог согреться — задул аяз, предрассветный ветер, заставляя тело вздрагивать, а зубы — выстукивать дробь. Скорее бы взошло солнце, согрело!