По сравнению с кабинетом на втором этаже первый этаж казался более уютным, кабинет же выглядел слишком претенциозно, не под меня да еще и какой-то маленький, срезанный. Не желая менять привычку работать в пространствах, где много воздуха, я сразу определила, что буду писать за кухонным столом, ведь с этого места дом виден целиком, а в окне возле стола открывался вид на сад.

Сад оказался значительно больше, чем показалось на первый взгляд, обойти его весь – не меньше пяти минут. Там росло с десяток деревьев и ютилось несколько сараев. Ничего примечательного. Видимо, изначально предполагалось, что на территории будет еще один дом или, может быть, гараж, но проект забросили вместе с частью кирпичей по краю деревянного забора. Так и воздвиглось просторное закрытое место для прогулок интровертов. И снова – не для меня.

После отправилась на разведку. Если не считать сторожки через дорогу, которая пустовала, то в метрах пятистах от моего дома никто не жил. Справа проулок упирался в лес, если повернуть налево, то через сто шагов начиналась улица, где жила Нюра, с другой стороны – пустынная дорога к болоту.

Вся деревня – не больше ста домов, однако домики до чрезвычайности были разбросаны друг от друга, оттого деревня и улица растягивались, и создавалось впечатление, будто они больше, чем есть на самом деле.

Как же из этой крошечной деревни мог пропасть человек, да еще так, чтобы никто не знал, куда он делся? Неужели местные обитатели настолько замкнуты и разобщены? Куда ты пропал, Новиков Борис Романович?

Однако я мигом забыла о журналисткой миссии, дивясь вольности этого места. Кажется, будто российского жителя сложно удивить деревенскими видами, но я была городской от корней и до самых кончиков. Я не то чтобы не видела деревень, но все разы, когда родители или друзья вывозили меня на природу в Ленинградскую область или Карелию, я была так поглощена нескончаемыми задачами, учебой или работой, что не замечала окружающего мира. Да и те места, в которые меня вывозили, если честно, сильно отличались от Кандалки. Она была какой-то уж слишком художественной, словно ее вытащили из старого доброго фильма или, может быть, даже из сказки, помните, раньше много таких показывали по телевизору – про бабу Ягу и Кощея, и поместили на окраине России. А может быть, все дело в том, что я повзрослела? А повзрослев, изменила отношение к реальности, и теперь смотрела на нее во все глаза.

Да и как было не восхититься этими маленькими аккуратными домиками с побеленными наличниками, до блеска вымытыми крыльцами и дворами (о, это, кстати, отдельный секрет, как вычищаются такие дворы, но о нем я расскажу чуть позже)! У каждого двора, даже у домов дряхлых старушек, подстриженная лужайка. Про дряхлых старушек я вспомнила неслучайно, потому что как раз недалеко от их домов располагался небольшой рынок, точнее, не рынок, а прилавок-палатка, который я приметила еще по приезде. Эта палатка стояла прямо возле магазина, как я поняла, единственного в деревне. Палатка и магазин между собой не конкурировали, а скорее гармонично дополняли друг друга.

За деньги в палатке редко когда продавали, деревенские, в основном, товарами, обменивались. Кусок сала менялся на ведро яблок, кружевные скатерти и платки – на гвозди или рассаду. За деньги продавали тем, кто проезжал мимо, но по этим дорогам редко ездили чужаки.

На рынке я нашла разные экзотические вещи: металлические чайники, ковши, музыкальные пластинки и фотоаппараты. Один фотоаппарат приобрела себе, здесь же нашла нераспечатанную пленку. Я знала, что все буду снимать на телефон, это скорее было баловство, блестящее, вычищенное, с любовью хранимое старичком баловство.

Но больше всего в палатке было трав. «Они лекарственные» – сказал мне кто-то из местных. Я купила себе несколько пучков с самыми смешными названиями: чернобыльник, одолень-траву, чертополох.

– Что тут набираете? – спросила меня как из-под земли появившаяся Галя.

– Да вот травку всякую продают, я и взяла себе чай заваривать.

– Здесь выбора немного! А моя трава – лучшая на ближайшие тысячи километров, так что если вам понадобится, – согнулась, приблизила свое лицо к моему и доверчиво так произнесла, – для любых целей, приходите тогда ко мне я.

Я не понимала, зачем мне могла пригодиться трава в таком количестве, однако же в гости обещала прийти.

*

Это маленькое поселение поражало спокойной атмосферой и незамысловатостью, тем удивительнее было увидеть здесь далеко не глупого, но слегка сумасшедшего Ивана.

Почему сумасшедшего, потому что в первую нашу встречу парень боролся с бычком Борисом, ну как боролся, бычок катал его по земле, а Иван кричал прохожим, что все в порядке. Когда, наконец, Иван поднялся на ноги, то объявил, что пропавшего Новикова не знал, потому как сам недавно вышел из тюрьмы. При этом он умудрился мне рассказать о какой-то книге, в которой доказывается, что однажды животные захватят мир. Я постеснялась спросить, не по этому ли он пытается побороть бычка, но именно с того дня стала внимательно следить за Иваном.

Улыбался он нечасто, но угрюмости в нем не ощущалось, когда я ловила его взгляд, в нем чувствовалась открытость, ясность. А взгляд приходилось именно ловить, потому как в глаза смотреть Иван не любил, вроде как страшился, не расценят ли прямоту за вызов, слишком уж он не желал выставляться. Позже замечена в нем была еще одна черта – какая-то неуместная целомудренность, никак не сочетающаяся с огромным тридцатилетним мужчиной в двадцать первом веке. В первое время я даже думала, что он стыдится обсуждать личные темы, поскольку чрезмерно ему нравлюсь, но оказалось – я ни при чем, вести разговоры «о женщинах» было вне его мира. Эта деликатность, конечно, тоже не могла не вызвать во мне любопытство. Но говорить с ним было тяжело, его ответы я не всегда понимала, как он, в свою очередь, не разбирал моих вопросов. То, что он опасался меня – было очевидно. Помню, как однажды пригласила Ивана в гости, на его лице выразился ужас, он даже не попрощался тогда, побежал в другую сторону. Весь следующий день смотрел на меня с недоверием.

Его холодность, нелюдимость, некое равнодушие манили меня, ведь, по сути, я должна была интересовать его больше, чем он меня.

Я хотела пригласить его куда-нибудь, чтобы пообщаться, пооткровенничать, но в деревне не было возможности сходить ресторан или кафе, поэтому решилась на крайние меры – самой зайти к нему в гости.

Дом Ивана оказался довольно ветхим, покосившимся, видимо, совсем-совсем старым, но окна были намыты так тщательно, что отражали каждую прожилку листьев малины.

– Чего вы тут стоите?! – обратился ко мне проходящий мимо товарищ Зверев. – Вы, верно, не знаете, кто живет в этой хибаре?

Я резко обернулась и окинула старика самым неприятным взглядом, на который была способна.

– Знаю.

– Ничего вы не знаете! Если бы знали, какая у него репутация, то не стояли бы здесь!

– Все я знаю, – повторила я сухо.

– Что ж, значит, вы ничем не лучше, если знаете, а все равно стоите, – он сплюнул и поспешил уйти.

Постучала в ворота, мне открыла худенькая женщина, я крайне удивилась, поскольку никак не могла подумать, что Иван может быть женат. Несмотря на изумление, профессиональная наглость сама втолкнула меня в открытые двери. Когда я вошла в дом, то увидела, что Иван обучает какого-то мальчика английскому языку. Почему-то я была убеждена, что ребенком-то Иван точно обзавестись не мог, и сразу же успокоилась.

Хозяин дома, заметив меня, вскочил с места, на лице его отразилась грусть и смущение, мне и самой стало неловко, сложно даже вспомнить, когда я ощущала себя так в последний раз. Присесть мне не предложили, и я сама взяла табурет. Иван внимательно следил за каждым моим жестом, не осмеливаясь ни прогнать меня, ни продолжить урок.

– Я не помешала? – спросила я громко.

После долгой паузы женщина неуверенно произнесла:

– Наверное, нет.

Женщина налила чай, а мне и это не понравилось, слишком уж свободно хозяйничала в доме Ивана, но я, конечно, промолчала, силясь не выдать выражением лица возмущения. Похоже, аскетизм у Ивана был во всем: не только в одежде, но и в доме, будто бы намеренно не хотел ни к чему привязываться.