Лёлька – это двоюродная сестра Гальки, родственница по материнской линии. У неё другое имя, но тогда старшую девочку в семье принято было так называть. Она помогала матери нянчить младших детей. Лёлька, молоденькая симпатичная девушка с завлекательными ямочками на щеках, приехала из Вознесенки с семьёй дяди Фёдора. Устроилась работать, мечтала здесь выйти замуж – в опустевшей Вознесенке трудно было найти жениха, тем более в послевоенное время. Да вот, поди ж ты: «залетела» от удалого парня, который «в замуж её не взял»!

Рассказывала Галька и невероятные разные истории: про ворожбу, про чертей и домовых, про то, что происходит с человеком, когда он умирает.

– Ты думаешь, он насовсем умирает? Нет! Душа у него остаётся живой. И она, если человек жил хорошо и не грешил, попадает в рай – Бог её туда забирает, а если был грешником, то черти утаскивают душу в ад и там мучают её: варят в кипящей смоле, гвозди забивают в руки, расплавленное олово льют в глотку. Тут Галька сбивается: какие руки у души? Какая глотка?

И вообще на дальнейшем отрезке моей жизни двоюродная сестра Галька на какое-то время окажется ко мне ближе, чем подружки, которые будут меняться в связи с переездами нашей семьи по другим адресам. Братьев-то у меня волею судьбы было несколько, а сестра – сверстница мне, хоть и двоюродная – одна-единственная. И будучи сильно пожилыми, мы с нею не однажды отправлялись по родным местам на Урале – в Вознесенку и в Верхние Караси. Мы теперь старшие в роду Кузьминых. Нет никого на свете старших из наших семей. Грустно…

Круг моего общения расширялся; из этого общения, из рассказов моей бабушки я узнавала, что в селе живут другие наши родственники. Например, я тогда считала, что наша бабка – только наша, и фамилию она носила нашу – Кузьмина. И считала, что дядя Фёдор и Галька – это просто какие-то родственники. Но оказывалось, что дядя Фёдор такой же сын нашей бабушке, как и мой папка, а Галька такая же внучка, как и я. А до того, как бабушка стала нашей, в детстве и молодости у неё была другая фамилия – Густоева.

Сестрёнка Галька однажды позвала меня:

– Пойдём к Густоевым, они приехали из Вознесенки, будут жить в Карасях. С Зоей Густоевой я дружусь, она ведь родня нам.

– Какая родня? – удивилась я.

– Ну как же! Она нам с тобой сестрой приходится, только я не знаю какой – двоюродной или троюродной. Пошли! Зоя звала нас.

Вообще узнавать, «кто кому родня», и сейчас сложно, а тогда и вовсе лучше было не заморачиваться на эту тему. Познакомились, подружились – играем вместе. Вот, как, например, я с Зоей Конюховой дружу, хоть она мне не родня. Но меня всегда тянуло к новым сверстникам, прибывшим из далёких, как мне казалось, мест, поэтому я охотно согласилась познакомиться с новой для меня «роднёй».

Мы пришли в домик недалеко от речки. Встретила девочка немного старше нас. Повыше ростом, не очень складная в теле, я бы сказала – плоская, с невыразительным лицом, но с независимым «взрослым» видом. Словно давно нас знает, она распорядилась:

– Девчонки, мне надо суп поставить варить папе с мамой – они вечером с работы придут. Вы пока посидите, посмотрите мой альбом, что ли.

Надо же! Ей лет 10–12, а она такая уже хозяйка в доме. Шустро растопила очаг, поставила котелок с водой, предварительно вынув два чугунных кружка с плиты, чтобы дно котелка опустилось поглубже в очаг и вода быстрее закипела. Тем временем принесла из сеней и настрогала капусту, морковку, быстро почистила картошку, бухнула в закипевшую воду, поджарила много лука на сковородке с постным маслом и спустя какое-то время отправила и лук в котелок. Между делом сбегала во двор, накормила поросёнка, а дома подмела веником пол и вытерла лужу у стола от пролившейся воды, когда мыла в тазике овощи. Несколько крупных картофелин она нарезала плоскими кружочками, присолила их и положила на горячую чугунную плиту. Вкусно запахло печёной картошкой. Сняла картофельные кружочки с плиты на тарелку, поставила тарелку на стол.

– Нате, девчонки, ешьте, – позвала нас.

Суп тоже сварился, ухватом она отставила котелок на загнеток печки, закрыла кружками отверстия на очаге, пошуровала кочергой угли и головёшки в топке, чтобы быстрее догорели, закрыла дверцу. Присоединилась к нам. Всё это время, пока она готовила суп, они с Галькой говорили о том, о сём, а я смотрела на Зою и про себя удивлялась, как ловко, словно взрослая, она управляется.

Наевшись печёной картошки, мы с Галькой напомнили Зое, что она хотела показать нам какой-то альбом. Я думала – с фотографиями, какой у нас дома был.

Но это был самодельный «девичий» альбом, со стихами про любовь, с переписанными словами песен – и тоже про любовь. Страницы альбома в цветных рамочках, с завитками и цветами. Попадались и засушенные цветы между листками прозрачной бумаги. На некоторых листах альбома были наклеены открытки с любовными парочками.

Сестра Галька знала уже про этот альбом и доложила мне, что в этом альбоме «есть ворожба» – кого ты встретишь, когда вырастешь, за кого выйдешь замуж, «узнаешь свою судьбу». Конечно, я немедленно захотела узнать свою судьбу.

Зоя открыла последние листы альбома. Я увидела разлинованные таблицы, детали сейчас не помню, но что-то вроде этого:

Слева колонка с вопросами: кто он, его имя, какой цвет волос, какой цвет глаз, откуда он родом, кем работает, сколько будет получать денег, и т. д. и т. п. Последний вопрос: «чем дело кончится».

Остальное поле таблицы было заполнено вертикальными колонками с цифрами. Против каждого вопроса – горизонтально много, много разных цифр. Надо было наугад ткнуть в какую-нибудь цифру в колонке напротив вопроса, потом перевернуть лист – там такие же вопросы, но под цифрой обозначено, что на неё «выпало». Допустим в итоге «выпало»: Он – молодой парень, зовут его Василий, волосы светлые, глаза голубые, родом с Украины, работает трактористом, много зарабатывает…

На вопрос «чем дело кончится» в ответах можно было прочитать: свадьбой, рождением ребёнка, изменой, смертью, «разбитым сердцем» и т.д. «Разбитое сердце» потрясло моё детское сознание: как это?!

Некоторые листы в альбоме были с загнутыми уголками, на них нарисованы цветными карандашами кружочки, ромбики. Галька предостерегла меня:

– Не открывай! Тут тайна: плохо тебе будет!

Но любопытство моё было столь велико, что я улучила момент и отогнула уголки, когда Галька с Зоей ушли на двор. Да… Лучше бы не отгибала. Прочитала: «Кто откроет уголок: тот останется без ног». Или: «Не лезь без спросу, останешься без носу»». А то и вовсе: «Обманули дурака на четыре кулака!» Фу!

Закрыла альбом и стала дожидаться подружек.

Мы с сестрой зачастили к Зое. Почему-то в то время не помню, какими были дядя Ваня и тётя Нюра, Зоины родители. Иногда мы с Галькой даже оставались «домовничать» у Зои, предупредив своих родителей: «Зойке скучно одной, она нас позвала ночевать». И родители отпускали нас, малолеток, спокойно.

Зима, за окном темно и мечется вьюга, на столе горит заплывшая парафином свечка, надёжно поставленная в банку, а мы лежим на горячей печке, и Зоя рассказывает нам «страшные истории». И не обязательно про нечистую силу. Недавняя война оставила много страшного, вернувшиеся с фронта наши солдаты рассказывали всякую «бывальщину», наверное, и привирали при этом во время пьяных застолий. Дядя Ваня, отец Зои, тоже воевал, но он был неразговорчив и в пьяных застольях почему-то не пьянел, как остальные собутыльники, а бледнел и сидел молча.

Запомнился мне один рассказ Зои:

– Наши заняли один немецкий город, выгнали всех немцев, а город этот был старинный и в нём были старинные за´мки.

Я перебиваю подружку:

– Ты неправильно говоришь: не за´мки, а замки´.

– Не мешай, Люська. Это дворцы такие – за´мки. Какие у царей бывают, только у немцев дворцы другие, потому так и называются. Они с высокими башнями, а внутри всё в золоте, и стены, и диваны с креслами, на стенах огромные зеркала в золотых рамах, печи выложены цветными плитками, а по углам стоят такие железные памятники – рыцари называются. У них лицо закрыто железной маской, в которой есть прорези для глаз. Я видела кино про Александра Невского, так там русские воины сражались с такими же немецкими рыцарями…