– А мы, Люсенька, и не знали, что у тебя появилась сестрёнка! Да какая хорошенькая!

Я была большая, быстро сообразила, что тётеньки подсмеиваются над нами. Пришла домой и сердито объявила маме, что больше не пойду с Генкой гулять, если он наденет девчачье платье.

И старшие братья возмутились, дружно стали протестовать: нельзя Генку превращать в девчонку, пусть растёт мальчишкой! (Яйца курицу учат!) И больше Генка в сарафанах не ходил!…

Забегая далеко вперёд, могу теперь сказать, что из моего брата вырос замечательный мужчина, учёный-физик, доктор наук. Мы с ним в 2000 году побывали в Верхних Карасях, набрались смелости и попросили хозяйку дома разрешить нам пройти в дом. Хозяйка помнила наших родителей, а с маминой сестрой Клавдией училась в школе, потом сама учительствовала и теперь доживала свой век.

Заметили в доме изменения. Войдя из сеней, попали в прихожую, а не на кухню, как прежде. Печка передом была обращена в бывшую тёмную комнату. Кухня теперь там.

Большая или «мамина» комната так и осталась большой и светлой – между прочим, всегда такой была. Это гостиная. Диван на месте родительской кровати, на которой 54 года назад рождался мой младший брат. Печка-«голландка» напротив окрашена в белый цвет. На стене слева от неё портрет, видимо, умершего мужа хозяйки. Мимолётно глянули на не представлявший для нас интереса телевизор в углу, и я сразу перевела свои глаза и уставилась на толстый крюк, ввинченный в потолок. Весело обратила внимание брата на него:

– Ген! А на этом крюке полвека назад сосунком ты качался в люльке.

В спальню, бывшую «нашу» комнату мы не решились пройти – неловко как-то смущать хозяйку. Там через раскрытую дверь была видна неприбранная постель.

Сели на стулья по бокам от печки-«голландки» и сфотографировались на память. Для брата Гены это был последний визит в дом, в котором он родился.

Поскольку я – это Я, то всё остальное пространство было вокруг меня. Дом – это прежде всего наша семья: мама и папка, бабка, братья Герка и Женька. Пока без родившегося после меня Гены. А вне дома – двор со всеми нашими обитателями-животными. И дом, и двор – это ближний круг, осваиваемый мной в самый ранний период.

А дальше пространство расширилось до размеров улицы и прилегающих к ней зон. И оттуда в мой круг познания входили просто чьи-то «дяденьки и тётеньки» – наши соседи и их дети – мальчики и девочки, некоторые из них становились нашими друзьями. Мальчишки стали приятелями моих братьев. А у меня завелись подружки.

Улица и окрестные её территории стали главным местом игр и встреч с друзьями-подругами.

Наш дом стоял на главной улице села. В одну сторону дорога уходила к Непряхино, откуда мы приехали. В Непряхино находились местные органы власти, приисковое управление, а в Верхних Карасях крупного начальства не было. Село большое, но улицы не имели названия. Это в нынешнее время, навестив село в 2000 году, я узнала, что наш дом стоит на улице Свободы (надо же!) под номером 7А. А тогда письма приходили по такому адресу: Челябинская область, Чебаркульский район, Непряхинский поселковый Совет, село Верхние Караси, фамилия, имя, отчество адресата. Единственная почтальонша знала всех жителей наперечёт и кто где живёт. Но можно было оставить почту в конторе, куда все работающие на шахтах непременно заглядывали.

А вот где эта контора находилась, я что-то не помню. По малым моим летам она мне была не нужна. Видимо, помещение скучное и непривлекательное. Там, правда, некоторое время работала моя мама в должности счетовода. Наверняка контора существовала у шахты «Майская», а это было за речкой, довольно далеко, и туда ребятня обычно не бегала.

Главная дорога в другую сторону шла мимо нашего дома к речке, потом через мост-плотину к магазину, и, как ни странно, место для ребятни непривлекательное. Ну ничего там интересного! Убожество, а не магазин. В народе этот магазин назывался «Золотоскупка». Название это пришло со времени 20-х годов, когда после революции, Гражданской войны и политики военного коммунизма в нашей стране нормальные деньги обесценились и полки магазинов опустели. Кто сейчас не знает, коробок спичек стоил тогда миллион старых рублей. В стране небывалый голод, которому способствовала ещё и засуха. Советская власть как бы отступила от социалистических методов хозяйствования и взяла курс на проведение «новой экономической политики» (НЭП) с разрешением частного капитала и свободной рыночной торговли. Инициатором проведения новой политики был В. И. Ленин. В числе многих мер для пополнения золотого запаса и выхода из финансового кризиса были открыты магазины «Золотоскупка», где в обмен на сданные населением ювелирные украшения и драгметаллы, у кого они были, выдавались товарные ордера – так называемые боны, за которые в магазине можно было приобрести товары и продукты.

Новая экономическая политика за короткий период времени наполнила товарный рынок, нэпманы контролировали 75% всего капитала в стране. С приходом к власти Сталина частному капиталу пришёл конец, был взят курс на индустриализацию страны со всеми вытекающими положительными и отрицательными для страны последствиями. Но что бы ни происходило в стране, страна всегда нуждалась в пополнении золотого запаса. В 40-е годы в местах золотодобычи, кроме промышленно работающих шахт по извлечению из недр земли залежей рудного золота, широко применялся труд вольнонаёмных рабочих, работающих в старательских артелях в летний сезон. Старатели добывали золото в россыпях на промывке золотоносных песков и мягкого грунта в долинах рек. Добытое золото артель обязана была сдать в банк, а ей выдавали товарные ордера-боны: нечто вроде зарплаты. Частная продажа-скупка золота преследовалась законом – можно и тюремный срок получить, ибо золото было собственностью государства.

Ну и какие-такие товары можно было купить на эти боны? В нашем селе магазин «Золотоскупка» размещался в обычном деревенском доме, в тесноватом помещении. На полках товары, что сумели привезти из города: неказистые женские туфли, валенки, дешёвые ткани, какая-то одежда, кухонная посуда. На отдельном стеллаже – буханки чёрного хлеба, консервные банки, бутылки вина. Если вдруг привозили липкие конфеты-подушечки, они вмиг раскупались. И над всем этим убожеством – портреты Сталина и Калинина. Скука в магазине для нас, ребятни!

А во время войны была введена карточная система оплаты труда. Я помню талончики с надписями «мука», «жиры», «сахар», «крупа», которые приносила мама. На них и приобретались указанные продукты. После войны, в 1947 году, была проведена денежная реформа – появились деньги. Увы, в нашем сельском магазине по-прежнему был скучный набор товаров и продуктов. Если бы не корова и огород, трудно было бы прокормиться семье в послевоенное время.

Жарким летом особо притягательна для нас была речка. Купались до посинения и дрожи! Потом, стуча зубами, согревались на мягкой травке на берегу и снова ныряли и плавали.

Зимой же чаще ходили кататься на санках с горки. Но и помню, что как-то с санками мы, ребятня, пришли на речку, укрытую льдом. По гладкому льду мела снежная позёмка. Я поскользнулась, растянулась во весь рост на льду, и мне стало интересно: а что там подо льдом. Разгребла снег варежками, расчистила лёд. Он отливал синевой и был прозрачным. Но не как стекло. В его толще виднелись то пузырьки, то веточки и палки. Напрягая зрение, я всё же пыталась разглядеть – что там в этой таинственной воде подо льдом? И увидела – честное слово! – большую рыбину (щуку?), медленно шевелящую плавниками!

Летней порой мужчины иногда объединялись в небольшую группу, перегораживали реку неводом, а потом пойманную рыбу раскладывали кучками «по справедливости» и по справедливости делили её. Делалось это так: кто-нибудь из них отворачивался, прикрывая рукавом глаза, а кто-нибудь, указывая на кучку рыбы, спрашивал: «Это – кому?» Ответ, предположим, такой: «Это – Андрею Алексеевичу», то есть моему папке; означало, что эта кучка рыбы – наша. Я как-то присутствовала при дележе пойманной рыбы. Заметила в нашей кучке небольшую щуку. Она лежала неподвижно, словно мёртвая, и такая была красивая в серебристой чешуе! И мне захотелось потрогать её. Указательным пальцем я прикоснулась к «щучьему носику», а она – ам! – сомкнула челюсти на моём указательном пальце. Испуганно я отдёрнула руку. Лучше бы я не делала этого – щучка была небольшая, отпустила бы мой палец. А так её острые зубы содрали кожу на моём пальце, показалась кровь. Дома, показывая травмированный палец, я жаловалась бабке и братцам: