Старшие наши подружки были во всём для нас с Зойкой авторитетом, мы охотно им подчинялись. Большинство наших игр строилось по сценарию жизни взрослых. Но подробности этого сценария устанавливали наши старшие подруги. Мы с Зойкой ещё были довольно бестолковы и не опытны, но раз сыграв в игру, мы её повторяли сами и вносили свои варианты. Игра превращалась в процесс.

Например, играем «в магазин». Весы мастерим, как делали старшие подружки: на круглую чурку кладём широкую дощечку. Набираем камни-гири.

А «продукты» творчески создаём из подручного материала. Тёмные козьи сухие какашки в форме маленьких шариков (они не пахнут к тому же) – это конфеты. Ясное дело, мы есть их не станем. Они – понарошку конфеты, только для игры.

Комки глины – это халва. Сухие стебли сныти (мы её звали почему-то «пекана») – это макароны. Песок (а он у нас был белым, из кварцевых пород) – соответственно сахарный песок. И так далее. Деньгами служили зелёные листочки берёзы.

И шёл торг, как в магазине. Обращение к продавцу на «вы»: «Взвесьте мне сахарного песку!» Слово «килограмм» мы не понимали. «Продавец» с важным видом произвольно взвешивала озёрный песок. «Покупатель» расплачивался берёзовыми листочками-деньгами. Всё, как у людей. И, как у людей, чрезвычайно серьёзно…

И вот сыграли взрослые на селе свадьбу, и мы тут же играем «в свадьбу». Выбрали «жениха» и «невесту» из подходящих девчонок. Обрядили их в соответствии с полом в мужское и женское платье. Невесте на голову водрузили фату из оконной занавески. Поскольку я хорошо запоминала разные мелодии (хорошая музыкальная память у меня была, и я не перевирала ничего, пела чисто), меня, как правило, делали «гармонистом». В качестве гармони служила подушка с кровати – её можно было сжимать и разжимать. Готовили угощение, натаскав из дома хлеб, пирожки – у кого, что было. В бутылки наливали воду или компот из ягод. Всё, как у людей.

Угощались, чокались стаканами с водой или компотом, пели истошными голосами, «как взрослые», плясали «под гармошку».

Однажды и Надька стала для меня Надей. Я её зауважала. Шутка ли? В неё «молонья» ударила!

Я помню из своего детства, что грозы случались страшенные, что иногда убивало скот и даже людей. Мама моя панически боялась грозы, и при приближении чёрной тучи бежала закрывать ставни окон, нас загоняла в комнаты, а сама усаживалась в тёмном углу и тряслась при каждом раскате грома. Рассказывала, что её сильно напугала гроза, когда она была маленькая. Ну а бабушка наша, если «вдарит гром», привычно крестилась и шептала молитвы.

При грозах на Урале не редки были и шаровые молнии. Видимо, сказывалось строение земной коры: под землёй залегали медные и железные руды, и небесное электричество притягивалось к земле по законам физики.

О «молонье», ударившей в Надю, рассказывали так. Надя стояла в комнате перед большим зеркалом, окантованным металлом. Примеряла какое-то платье. Вдруг в открытое окно влетел маленький синеватый шарик, который с тихим потрескиванием медленно поплыл к зеркалу. Заворожённая и впавшая в ступор Надя застыла с открытым ртом. Шарик подлетел ближе, задел Надино бедро – она почувствовала обжигающую боль, закричала. Шарик уже плыл по направлению к открытой на улицу двери. На вскрик Нади в дверях показалась бабушка с медным тазиком в руках – до этого она варила варенье из малины. Дальше у обеих как бы отшибло память. Очнулись – бабушка оказалась сидящей в тазике с вареньем на полу! Руки – в ожогах.

Рассказывая это, Надя приподнимала подол платья и обнажала бедро. Действительно: на коже видна была широкая красная полоса, как от ожога.

За давностью времени, может, я что-то перевираю, но красную полосу на бедре Нади и аханье взрослых я хорошо помню. И наверняка кто-то из рассказчиков для красного словца присочинил про тазик с вареньем и сидящую в тазике бабушку Нади. Но столь «живописные» подробности для того и сочинялись, чтобы привлечь внимание к Наде Панковой. От аханья взрослых и по своей ещё несмышлёности я испытывала зависть: ну, почему со мной ничего не происходит? Мне тоже хотелось чем-нибудь привлечь всеобщее внимание взрослых! И таинственно вплывший через окно синеватый шарик хотелось самой увидеть!

Впрочем, так бывало не всегда. В возрасте примерно четырёх лет я чуть не захлебнулась в речке, при этом неприятность произошла на глазах моей мамы и наверняка острее была ею осознана и пережита. Она полоскала выстиранное бельё на мостках правее мельницы, где было совсем мелко, а я зашла в воду недалеко от неё и близко от берега. Вода доходила до моих коленок. Мне захотелось «помочить головку», я наклонилась к воде и, видимо, от быстрого течения у меня закружилась голова, я упала лицом вниз, течение понесло меня, и вмиг я уже плыла мимо мамы. Она в три прыжка нагнала меня, вынесла на берег, усадила на траве. Помню, как от попавшей в дыхательное горло воды я не могла сделать вдох, потом ещё долго мучительно и, задыхаясь, кашляла. Мама хлопала меня по спине, что-то кричала, но я плохо реагировала на все её действия и кашляла-кашляла-кашляла.

Такая же история, только более «живописная» и в присутствии многих свидетелей, произошла с Наденькой Сабуровой. Она упала с плотины в водонакопитель перед мельничным колесом. Шлюзовое отверстие было приоткрыто, спускали лишнюю воду. Потоком воды Надю вынесло на колесо, с большой высоты сбросило в речку на мелководье, и течение понесло её дальше. Все бывшие при этом люди истошно закричали, засуетились. Мужчины побежали вниз вылавливать из речки Надю. Выловили, вытряхнули из её лёгких воду, привели в чувство. И ничего! Через час она уже бегала по улице как ни в чём ни бывало.

Меня при этом происшествии не было. Я болела и сидела дома. О приключении с Надей мне рассказала с оханьем и вскриками моя бабка. И в данном случае, пережив сама своё утопление, я не завидовала Наде.

Надю Сабурову – только теперь она носит другую фамилию – я встретила в 2004 году, когда гостила в Челябинске в семье моего покойного брата Евгения, и мой племянник, по моей просьбе, свозил меня и свою маму Риту на машине глянуть на наш карасинский дом. Нынешняя хозяйка дома Антонина Арсеньевна предложила сходить к Костиненковым – они– де приехали тоже из Челябинска.

– Да Надя-то тебя, Люся, должна знать, – прибавила она.

Не зная, о какой именно Наде идёт речь, мы отправились с визитом в указанный дом. Навстречу вышла дородная и красивая дама. Я представилась ей. Она ахнула и бросилась меня целовать, обнимать.

– Люся! Да неужели не вспомнишь меня, утопленницу-то?– восклицала она.

Я, конечно, всё вспомнила. И как мы отгоняли её из своей играющей компании, потому что она нам мешала. А она рассказала, что Надя Панкова живёт в Челябинске, абсолютно ослепшая, но как-то ухитряется обслуживать себя сама, хотя домашние ей во всём стараются помочь. И Нина Боронина жива, болеет, давление высокое, живёт где-то в Омске. Я же со своей стороны рассказала этой даме о моей подружке Зое Конюховой, которая вырастила двух «музыкальных» дочерей (обе окончили музыкальное училище), все живут теперь в Миассе, у Зои четверо внуков, и муж Юрий очень хороший – всё нормально.

Старшие-то старшие, но меня по возрасту отделяло – от Женьки всего один год четыре месяца, от Герки – два года восемь месяцев. И тем не менее они старшие. Ко мне относились несколько покровительственно, но не так, как взрослые, а чувствуя своё превосходство по отношению ко мне в силу своей принадлежности к другому полу. По их мнению, я глупая девчонка. Они – мальчишки. У них был другой круг интересов, свои игры, свои друзья.

Впрочем, в самом раннем возрасте мы не очень-то различали друг друга даже в половом отношении. Бабушка водила нас в баню скопом всех троих – ей так было удобнее. Пока моет одного, двое дожидаются своей очереди, сидя на порожке (не так жарко внизу у двери в предбанник). Все трое банную жару еле терпели. Да и вообще не любили сам процесс мытья. То едкое мыло в глаза попадёт, то бабушка не рассчитает и слишком крепко шваркнет по нежной коже мочалкой (мы называли мочалку вехоткой). А уж париться с веником – это и вовсе не для нас. Ну совсем непонятно было, для чего взрослые добровольно истязают себя распаренным берёзовым веником, нещадно нахлёстывая им по всем частям своего тела?