– Профессор, скажите речь! – попросила кто-то.

– Да, пожалуйста, – вторили ей остальные. – Ведь это Ваше достижение. Ваше и доктора Линтц.

– Я бы хотел с гордостью сказать, что к сегодняшнему запуску привели упорный труд, гений, и удача, – ответил профессор, помолчав, и откашлявшись. – Но доктор Линтц не даст мне соврать: к нему привела случайность, перепугавшая всех до полусмерти, лишившая доктора Линтц здоровья, и лишь чудом не обернувшаяся катастрофой. И глядя на взлетающую сегодня ракету, я не мог не думать, что если с нами начали происходить такие невероятные случайности, то нам стоит крепко задуматься и начать относиться к ним серьёзно.

– Вы хотите сказать, что ожидаете подобных происшествий с экспедицией? – изумился кто-то.

– Да, ожидаю, – очень серьёзно ответил профессор. – Хотя я об этом уже не узнаю, а даже если и узнал бы, то ничего не смог бы с этим поделать. Так что, относитесь к сказанному мной, как к бреду выжившего из ума старика.

С этими словами он развернулся и направился к выходу. Доктор Линтц поспешила за ним. У лифта он остановился и обернулся к ней.

– Я бы хотел вернуться на работу хотя бы ненадолго, – сказал он.

От неожиданности доктор Линтц потеряла дар речи.

– Знаю, что это поздно, но я бы хотел лично проверить кое-какие расчёты, – продолжил он. – По крайней мере, когда оттуда придёт сигнал на переселение, мы будем уверены, что обо всём позаботились.

– Конечно, профессор, – ответила она, опешив. – Вам здесь всегда рады.

– Не знаю, принесёт ли это радость хоть кому-то, но я считаю своим долгом убедиться, что нигде и ничего не было упущено, – закончил он. – До свидания, Авари.

– Если он найдёт ошибки в моих расчётах, то я это переживу, – подумала она, когда за ним закрылись двери лифта. – Но вот если это будут другие светила, может разрастись конфликт, и начнётся грызня. Нужно найти способ разрешить дело без жертв.

***

Зверь безмятежно и неспешно обходил свою территорию в поисках того, чем мог бы полакомиться. Чуткое обоняние вело его от кустов с ягодами к дуплам с пчелиными сотами, а от них к ручью, где можно было вымыть измазанную в меду лапу от налипших опавших игл и камешков и поймать вкусную рыбу или даже выдру. Потом он перешёл вброд ручей и принялся взбираться на склон, чтобы посетить дерево, увитое лианами со сладкими плодами. Он ступил на тропу, которую протоптал уже давно, и тут сверху раздался гулкий стук. Зверь поднял голову и всмотрелся в темноту, из которой вдруг прямо перед его глазами вылетел довольно большой камень, оторвавшийся от скал где-то выше. Получив удар по голове между ушей, зверь оступился и покатился вниз по склону.

Сознание медленно возвращалось к нему. Уже начало светать, и пора было забираться глубже в чащу, где его никто бы не беспокоил во время дневного сна. Голова болела, и в ноздри зверя бил запах его собственной крови. Она затекла в один из глаз, его щипало, и он почти ничего не видел. Зверь обиженно зарычал и вернулся к ручью, в который опустил голову в надежде, что вода облегчит его страдания. Вместо этого она начала щипать. Зверь жил один, и некому было зализать его рану, а поэтому он вернулся к своему лежбищу и просто лёг спать, потому что ничего больше сделать было невозможно. Сначала сон не шёл, а потом он заснул ненадолго и вскоре снова проснулся от боли.

Проходили недели, и рана на голове заживала, но боль не отпускала зверя. С той злосчастной ночи у него постоянно болела голова, и его миролюбивый характер начал портиться. Ранее упитанный и спокойный, зверь исхудал, стал раздражительным и легко злился. А хуже всего было то, что где-то поблизости поселилась пара таких же точно. Они избегали зверя, потому что он был больше и старше их, но он знал, что его и их территории теперь пересеклась. Зверю не хотелось ссор и драк и было лень искать и выгонять чужаков, но их присутствие на его землях и то, что они подчас поедали то, чем он надеялся позавтракать сам, всё больше раздражало его. Находя перья или хвост съеденной ими добычи, он ещё больше злился.

Однажды настал день, когда зверь и вторгшиеся на его земли чужаки столкнулись лицом к лицу. Он пришёл на водопой по своей любимой тропе и застал их обоих там. От такой наглости зверь не на шутку рассердился. Он издал своё самое грозное рычание, но с тех пор, как он получил удар камнем, оно звучало несколько сипло, с присвистом. Видимо, оно не произвело на молодых захватчиков должного впечатления, судя по тому, что они стали бок о бок и тоже зарычали в ответ, хоть и тоньше и слабее.

Зверь двинулся прямо на чужака и его самку и махнул лапой, чтобы ударить его. Конечно же, тот увернулся, и они вступили в поединок. Время от времени зверя кусала самка, и ему приходилось отмахиваться и от неё. Вдвоём, они одолели зверя, и ему пришлось уйти. Постепенно он потерял свою территорию и, ещё больше разозлённый и раздражительный, отправился искать другую. Конечно же, свободные земли не были такими же изобильными, как его старые угодья, и зверь продолжил худеть, а от этого его настроение испортилось ещё больше. Теперь из спокойного и миролюбивого он просто стал злым. Любое живое существо, которое, как ему казалось, вторгалось на его территорию, он старался прогнать или убить из страха, что оно прогонит его самого ещё дальше от родных мест.

Зимой, чтобы никто не беспокоил его, зверь переселился на гору неподалёку от своих старых владений. Там, как ему показалось, было тише. Он прожил так до весны, пока одним днём он не почувствовал во сне, как кто-то лизнул его в нос, как делала его мама, когда он был ещё детёнышем. От неожиданности он вздрогнул и проснулся, но рядом никого не было. Он уже собирался снова уснуть, как почувствовал незнакомый запах, от которого у него совершенно испортилось настроение. Это был запах живого существа, и зверь поспешил против ветра, чтобы прогнать его.

Частично собранные на орбите Гилана отсеки межзвёздного корабля были выведены на околосолнечную орбиту, близкую к его собственной. Уже туда было доставлено топливо и там же произведена окончательная сборка. Экспедиция с экипажем в составе двух тысяч молодых учёных и недавних выпускников погрузился в ракеты, которые должны были пристыковаться к кораблю и оставаться их домом всю дорогу до Солнца, и навсегда покинула Гилан.

Доктор Линтц осталась на Гилане и лишь наблюдала за отправкой экспедиции, хотя душой она была с ними и жаждала сама увидеть открытый ею мир. Вместо этого она лишь изучала телеметрию с корабля, пока тот разгонялся, покидая систему на витке, направленном в сторону Солнца. Используя инерцию, приданную ему самим Гиланом, корабль ушёл с орбиты и по быстро расходящейся спирали удалился в неизведанную пустоту. Сначала сигнала от него приходилось ждать часы, потом дни, и этот срок продолжал бы нарастать, достигнув в итоге двух с половиной лет.

В один такой перерыв между получением данных в кабинет доктора Линтц зашёл профессор Кунмаа. По старой привычке он пододвинул второе кресло и положил на него ноги. Было ясно, что разговор предстоял долгий.

– Что Вас беспокоит? – спросила доктор Линтц.

– Экспедиция, конечно же! – воскликнул профессор. – Что же ещё?

– Но она нас покинула. Мы больше ничего не можем изменить.

– Не можем изменить, но сообщать о новых открытиях и догадках-то мы можем!

– Если это будет одобрено, разумеется, – осторожно заметила доктор Линтц. – Между нами мы, конечно, можем обсуждать что угодно.

– Вот график зависимости температуры поверхности планет в той системе от расстояния от их Солнца, – сказал он, кидая страницу из плана на её стол. – Составитель подразумевал, что у планет такая же атмосфера, как у Гилана. Но состав атмосферы же может значительно отличаться! Разброс же, тем временем, незначительный. И все видели это и, тем не менее, одобрили!

– Согласна, – отозвалась доктор Линтц. – Мы рассматривали возможность отличия состава атмосферы, но приняли решение считать его схожим, потому что если бы он сильно отличался, жизнь на поверхности была бы невозможна.