– Но автор рассмотрел лишь концентрации кислорода, азота и углекислого газа! Что если вместо них на тех планетах аргон? Теплопередача атмосферы будет отличаться.

– Но это же маловероятно, – возразила доктор Линтц.

– Маловероятен был и твой метеорит.

– Это правда. Но ведь Вы пришли не только ради одного графика.

– Вот именно! Вот оценка затрат на создание сети энергоснабжения. Она подразумевает наличие концентрированных залежей радиоактивных элементов на поверхности коры, как на Гилане. С какой, скажите мне, радости они решили, что те планеты точно такие же?

– Но…

– Никаких но! Мы не должны были подразумевать это. Смотри дальше: вот проект орбитальной электростанции. Её срок службы предполагает построение сети эквивалентных электростанций на поверхности за пятьдесят лет. А что если за это время не удастся разведать и разработать залежи урана? Что если в коре планет просто отсутствуют необходимые нам элементы?

– Но из какой ещё материи могли образоваться эти планеты? – ввернула, наконец, возражение доктор Линтц. – Ведь все показатели самой звезды близки к показателям нашей, а отличается она лишь возрастом.

– Да что вообще мы знаем о возрасте звёзд? – усмехнулся профессор. – Мы лишь подразумеваем, что знаем расстояние до звёзд и их массу, исходя из целой цепи предположений и подразумеваний, тогда как реальность может оказаться совершенно иной. Мы считаем, что светимость и угловое смещение звезды однозначно коррелирует с расстоянием до неё, а из этого мы делаем предположение на основании её спектра о её массе, диаметре и возрасте. А ведь на самом деле они могут передвигаться по вселенной со скоростями в таком диапазоне, который нам и не снился. Мы твёрдо верим в спектр и считаем, что он царь и бог, а на самом деле между нами может находиться облако газа или металлической пыли, поглощающее целые линии, целые диапазоны частот! Мы можем ошибаться обо всём во вселенной! Вся наша наука построена на подразумевании и растяжении его в тонкую нить, которая порвётся, стоит ей зацепиться за другую реальность. Как Вам такой бред?

– Это не бред, – вздохнула доктор Линтц. – Так думают многие, но боятся раскрыть рот и возразить, потому что основоположники доктрин считаются непререкаемым авторитетом, хотя единственная причина, по которой они таковыми считаются, состоит в том, что они были первыми, и их работа заполнила вакуум. Даже их расчёты никто больше не проверяет, потому что на это ни у кого нет ни времени, ни желания.

– Ну тогда я разыграю козырь, – заявил профессор. – Гравитация.

– Её-то мы предусмотрели, – улыбнулась доктор Линтц.

– Планетную и солнечную! – воскликнул профессор. – А межзвёздную?

– Источников гравитации в межзвёздном пространстве не ожидалось.

– Вот именно! Все считают, что планеты только могут обращаться вокруг своих звёзд. Но что если это не так? Что если пространство бороздят планеты звёзд, умерших по какой-то причине? Да ну их, эти звёзды! Что если в облаках пыли образовывались не только звёзды, но и одинокие планеты? Что если экспедиция попадёт в гравитационное поле какой-нибудь такой? Да что там поле! Что если она просто врежется в неё на полном ходу?

– Вероятность… – начала говорить доктор Линтц, но осеклась.

Они оба некоторое время молчали.

– Видишь, ты слишком хорошо познала на собственной шкуре, что о вероятности можно забыть, – продолжил профессор. – Я почти никогда не рассказывал тебе байки из моей собственной жизни, хотя у меня их накопились вагон и маленькая тележка. С высоты своего опыта я могу с уверенностью утверждать, что вот сюда, в твой кабинет, меня привела целая цепь невероятных случайностей. По всему выходит, что я должен был закончить свою жалкую жизнь в юном возрасте, потому что я всю свою молодую жизнь вёл себя, как безбашенный сорвиголова. Сначала я должен был утонуть и чудом спасся. Потом меня едва не сбила машина, когда я дурачился с друзьями. Дальше, я сорвался со спортивного снаряда и чудом не сломал себе шею. Потом я оступился и упал, едва не разможжив себе голову об угол мебели. На меня напали хулиганы, и лишь появление каких-то прохожих предотвратило удар ножом вот в это пузо. Из каждого инцидента я выносил какой-то урок, и теперь вижу, что именно они привели меня на эту работу и сформировали мой характер. Но были и другие случаи. Когда-то давно, ещё до космоса, я работал на оптового поставщика продуктов питания, и во время тестирования системы среди тестовых данных мне случайно попалось название корня одного экзотического растения. Не узнав его названия, несмотря на мои хорошие знания ботаники, я начал читать про него и обнаружил, что он мог быть очень полезен моей жене в виду её состояния здоровья. Это долгая история, но именно этому я обязан тому, что пришёл работать в нашу лабораторию.

– У меня то же самое, – помолчав, призналась доктор Линтц. – Цепь случайностей и препятствий, с которыми я ничего не могла поделать, как ни старалась. Оставалось только сдаться, и вот тогда всё происходило наилучшим образом. И что теперь?

– Теперь нам остаётся только ожидать следующей.

– Мы можем хотя бы предположить, какой она будет? Хотя бы, в какой области?

– Я говорил тебе, что уверовал в сверхъестественное? – напомнил профессор Кунмаа. – Так вот, я твёрдо уверен, что высшая сила заманила наших людей к той звезде, но не просто, чтобы устроить им экскурсию, а чтобы испытать и их, и нас. Будут проблемы. Всё должно в итоге наладиться, но проблемы будут и большие.

Наступил момент, когда у доктора Линтц появилась возможность повлиять на профессора и уговорить его не поднимать шум. Она постаралась сделать это в самой мягкой форме. К её удивлению, выслушав её, он просто махнул рукой:

– Я вернулся не для того, чтобы устраивать бунт на корабле. Я только себе и тебе хотел помочь разобраться, лишь нас двоих убедить в том, что следует быть готовым к сюрпризам. Остальные пусть сами заботятся о себе. Следующие четыре с половиной тысячи лет нам с тобой придётся лишь сидеть и читать отчёты, передаваемые экспедицией. Ни развернуть их назад, ни изменить ничего всё равно нельзя.

– Профессор, Вы говорите о высшей силе. Но мы же учёные! Каков может быть механизм её влияния на наш мир?

– Представления не имею. Я просто знаю, что в нужный момент в материалах образуются трещины, нарушается течение электрических токов по проводникам, химические реакции идут не по учебнику, и происходят все эти странные вещи. Как оно умудряется влиять на всё это, для меня загадка. Подозреваю, что для этого нужно иметь возможность индивидуально управлять элементарными частицами. Кто способен на такое в таких масштабах, я не берусь судить. Но что-то определённо есть где-то или везде, и его или её могущество безгранично. Точности этих тайных операций позавидует наш самый тонкий прибор, способный выстраивать узоры из атомов.

Вскоре после этого разговора доктор Линтц с мужем и детьми отправились в тот самый заповедник в горах, о котором она вспоминала в разговоре с коллегами. Они разделились. Муж с детьми остались на поляне для пикника, чтобы накрыть стол, а она поднялась к смотровой площадке на склоне, с которой открывался вид на окружающие леса и горы.

– Меня гложет и не отпускает мысль, что следовало сообщить экспедиции об инциденте с метеоритом, – подумала она. – Они же не знают. Да, это может ничем им не помочь, но может и подсказать им, как действовать в похожей ситуации в будущем. Пожалуй, следует обсудить это с профессором, когда появится возможность.

Едва она села на скамейку, как зазвонил телефон. Она взглянула на экран и увидела номер профессора Кунмаа.

– Привет, Авари, – сказал он. – Наслаждаешься видами?

– Да, – ответила она. – Это лучший отдых.

– Я тоже неплохо провожу время в коттедже, – усмехнулся он. – Смотрю на набегающие на берег волны и ничего не делаю.

– Но мне кое-что пришло в голову насчёт экспедиции, – вдруг вспомнила доктор Линтц. – Как раз думала об этом, поэтому кстати, что Вы позвонили.