Вот оно, настоящее счастье! Резинки респиратора натёрли за ушами — избавится от него, снять липкий комбез инфекционной защиты, мокрые от пота футболку с бельём, шагнуть под тугие, щекочущие струи душа. Старательно покрывать себя облаком апельсиновой пены и почти физически ощущать, как горячая вода уносит грипп и ветряную оспу.

Два часа до лекции. Инга влезла в хрустящий, свежий хирургический костюм, закрутила пучком соломенные пряди и вышла из красной зоны.

Теперь — самое трудное: объявить смертный приговор.

Спустилась на этаж. По коридору больницы шаркала рваными тапками пенсионерка в пижаме, сильно задирая правое плечо. Инга сразу выделила её среди пациентов, которые шатались по коридору с выражением крайней занятости на лицах и огибали дальней дорогой сердитую медсестру; схватила за рукав.

— Душечка! — обрадовалась бабушка. — Где тут автобусная остановка?

Смотрела она требовательно: ну что, в самом деле, такое — куда могла запропаститься остановка? Ехать же надо. Пальцы с узлами синих вен тряслись, мяли бланк направления.

— Пойдёмте. — Инга подхватила сухонькую, невесомую руку и маленькими шажками повела старушку за угол, через рекреацию.

— А скоро приедет? — вопрошала пассажирка. — Мне Танюшку в сад.

— Вы на кушеточку приляжете, отдохнёте, там и приедет, — успокаивала Инга. — Голова-то болит?

— Вот с утра уколола рыженькая, меньше тянет, а то всё грызло, грызло.

Пожилые люди, вполне разумные в знакомой на ощупь квартире, совершенно теряются среди казённых стен.

Со стариками Инга чувствовала себя проще: на сколько бы лет ты ни выглядела — для восьмидесятилетнего в любом случае будешь «внучка», тут все равны. Её жутко раздражал собственный внешний вид, невысокий рост, наивные карие глаза, словно она ещё в школе учится. Каждый новый знакомец с первого взгляда решал: «Блондинка-малолетка, IQ на уровне канарейки», и давай, докажи обратное, пробейся за снисходительную улыбку! А старикам ничего не надо доказывать, главное, о здоровье спроси — и подружитесь.

Перед железными дверьми с табличкой «Томография» металась крашенная хной медсестра. Увидев приближающуюся парочку, взмахнула пелёнкой:

— Ой, да где же вы нашли-то?!

— Людмила, так из больницы все пациенты сбегут. — Инга усмехнулась и поправила очки в чёрной массивной оправе.

Передать бабульку кудахчущей медсестре, взять в лаборатории биопсию — и к себе, в инфекционное. Час сорок до лекции, ещё на метро ехать.

Надо сказать ему... Сегодня же надо сказать.

В одноместной палате витал запах одеколона, древесно-мускусного, с кедром; даже сквозь маску пробился аромат. Алексей смотрел в окно, опираясь на подоконник. Его широкую мускулистую спину обтягивала синяя майка.

Бегал в парке и подцепил клеща, привезли с подозрением на боррелиоз, а когда пришли анализы... Инга проверила всё тысячу раз. Упросила прийти к ним, в «чумной барак», профессора Трушкина, мэтра онкологии. Но теперь уже сомнений не осталось.

— Алексей, мне нужно вам сообщить...

Он резко развернулся, улыбнулся смущённо, по-доброму. Из-за короткого бобрика уши сильнее торчат, а взгляд такой, точно сейчас схватил бы на руки — и закружил, да белого халата боится.

Инга глубоко вздохнула, чтобы успокоить колотящееся у горла сердце. Сказала почти ровно:

— Готовы результаты биопсии, там...

— Я знаю, — мягко перебил Алексей, накрыв одну ладонь другой. Говор у него питерский, мурлыкающий, и северная тонкая кожа обтягивает скулы. Желтоватая кожа: неудивительно, при таком-то диагнозе.

— Обследовался в частной клинике, две недели назад ещё сказали, что рак поджелудочной. И что его не оперируют.

Инга взорвалась, швырнула папку о тумбочку:

— Так чего же ты, гад, бегал? На Каширку надо было ехать ложиться, а теперь, с боррелиозом, тебя и не примут! Я ещё завтра с Трушкиным поговорю, может, он...

— Не надо. — Алексей покачал головой, с трудом удерживая покривившуюся улыбку. — Зачем мне эта химия, это насилие над природой? Всё равно ведь зря, только замучают. Знаешь что, Инга? А пойдём в кино. Вот прямо сейчас, на вечерний сеанс? Ты же можешь попросить у сестричек ключ?

Инга попятилась: в кино уже два года не ходила. Нет, её приглашали, почти каждую неделю, то коллеги, то студенты, то на балет звали, то в бар... Просто все часы в сутках были расписаны: больница, кандидатская, преподавание. Мир состоял из ярких открытий, диагнозов, поиска причин разной восприимчивости людей к вирусам — почему одни тяжело болеют и даже умирают, а у других не проявляется симптомов, но они становятся переносчиками? В генах ли дело, в общем состоянии организма — или, может, сам вирус выбирает себе жертв и носителей? Всё остальное казалось серым, пресным.

Но голубые глаза так смотрят... Этому двадцатилетнему парню осталось жизни на четыре месяца, и большую её часть он проведёт в тошнотно-зелёных стенах.

— Завтра, — решилась Инга. — Сейчас я должна бежать на лекцию, а завтра...

Она даже не успела двинуться — Алексей прянул вперёд, сорвал с её лица маску и впился прямо в губы своими, холодными и влажными.

Инга забилась, вырвалась и бросилась за дверь. Сама не помнила, как добралась до ординаторской, переоделась в терракотовый пиджак с юбкой, выскочила из больницы, спустилась в метро.

Думала только об Алексее. Каждую минуту хваталась за телефон, находила его номер и застывала, не зная, то ли стереть, то ли позвонить. В который раз смочила салфетку, сунула флакончик со спиртовым гелем в карман юбки и протёрла губы: они распухли, горели. Конечно, ни рак, ни боррелиоз не передаётся от человека к человеку, но всё равно... Странно. Неправильно.

Хотелось ещё раз попробовать и понять: что именно странно и неправильно.

Наглый тип. А казался таким интеллигентным, стеснительным. Понятно, что от избытка чувств поцеловал, коротко, по-братски — но всё же. И знакомы ведь всего ничего, неделю назад он поступил, и поводов Инга не давала. Ну, забегала по три раза на дню, так ведь болезнь редкая, а тут ещё запущенная онкология.

Его в Центр Блохина, на самом деле, и нет смысла отправлять: там уже не пойдут на операцию, только поддерживающая терапия, облегчение боли...

Может ли быть такая несправедливость?! С трёх лет бредить медициной, пробиться в Сеченовку, окончить курс за три года вместо шести, одолеть ординатуру — и не иметь никакой возможности спасти одного-единственного человека. Зачем тогда сидеть над справочниками полночи, зачем все отпуска проводить в морге и лаборатории, отказываясь хоть раз взглянуть на море? Синяки под глазами и после выходных видны, как не замазывай тональником...

Она читала с кафедры в большом зале «Основы инфектологии». После сидела в университетской библиотеке, нервно постукивая по лакированному столу человеческой черепушкой из пластмассы.

До чего же студенты иногда попадаются тупые! Потом из них выходят такие же тупые интерны, а лечат как? Правильно мама не хочет в кардиологию ложиться. Инга вздохнула:

— Можете ещё раз перечислить мне, Никифоров, патологии развития теменной кости, которые вызывает в перинатальный период данная инфекция?

Возвышавшийся над ними стеллаж с анатомическими атласами поглощал все звуки, приходилось напрягать голос. Васю, нападающего университетской сборной по хоккею, сам декан, Павел Саркисович, просил подтянуть. Но разве можно поставить тройку, когда тут и на кол знаний нет?

Она закрыла лицо рукой, чтобы не видеть странный, кошачий взгляд: совсем не так ученик должен смотреть на преподавательницу. Уверен, что перед его квадратным подбородком любая девчонка растает? Решил оценку не зубрёжкой добыть, а неотразимым обаянием?

А ведь он сильный. Если начнёт приставать, то и на помощь позвать некого, библиотекарша час как ушла — давно смирилась, что Инга засиживается допоздна, у них был заветный горшок с драценой, где уговорились оставлять ключ. Охранник внизу, не дозовёшься.