Обычно я вставал чуть раньше Мэтта. Варил кофе, пытался готовить. В первый раз Мэттью, глотнув сделанного мною напитка, скривился, пробурчал «прости» и вылил кофе в раковину.

– Кажется, это была плохая идея, – решил он.

И делал завтрак на нас двоих.

– Колин, у тебя хоть какие-то ассоциации возникают? Что-то всплывает в голове? – спрашивал Мэтт с беспокойством.

Я подумал, что буду выглядеть совсем уж подозрительно, если ничего ему не скажу на этот счет.

– Знаешь, – начал я, – не уверен, что это воспоминание. Быть может, того со мной никогда и не случалось, но я часто вижу один и тот же сон: я ребенком стою посреди огромного зеленого поля, дует ветер, а потом в небе надо мной пролетают истребители.

– Самолеты? А как они выглядят, ты не помнишь?

Я пожал плечами.

– Может, эта просто сцена из какого-то фильма, что ты видел в свое время? – предположил озадаченный моими словами Мэтт.

– Трудно сказать.

– Да, пожалуй.

Раньше всех с работы возвращался Мэтт: в половине седьмого или в семь вечера. Ближе к десяти возвращался Джастин. Он выглядел усталым, дерганным, бросался к холодильнику, чтоб достать бутылку холодного пива.

– Колин, хочешь? – предлагал он мне.

У нас употребление алкоголя запрещено. Для всех гражданских лиц. Невозможно найти в свободной продаже спиртные напитки. Но был черный рынок спиртного, на существование которого политики закрывали глаза. Полагаю, они получали проценты от бутлегеров: в лучшем случае эти деньги шли в бюджет конгломерата, в худшем – на чьи-то частные счета.

– Нет, спасибо. Я думаю, что не пил раньше.

– Молодец, – кивал Джастин, чуть улыбаясь.

Не трудно догадаться, что именно к нему я испытывал симпатию. Пожалуй, дело тут не в том, что благодаря Джастину я спася. Если бы я познакомился с ним при других обстоятельствах, он бы тоже мне понравился. Наверное, мне импонировала его доброжелательность и некая скрытая сила духа. Странно: в наше время таких людей не найти. Все были запуганными трусливыми червяками, которые так и норовят спрятаться по своим маленьким домам и поскорее выключить свет, чтоб военная полиция не заглянула к ним, если они не соблюдают режим затемнения после десяти вечера.

– Что ты так на меня смотришь? – улыбался Джастин, а я ловил себя на мысли, что хочу проводить с ним больше времени. Наверное, я бы сумел рассказать ему правду о себе. Он бы понял.

– Кажется, ты кого-то напоминаешь мне.

– Неужели! Подумай над этим. Вдруг всплывет в памяти что-то.

Я остался на кухне, чтоб осмотреться вокруг. Здесь уютно. Мне нравился большой круглый стол, за которым мы завтракали все вместе в первый день. Мне нравилось, что верхний свет можно оставлять зажженным хоть на всю ночь. И мебель, – эти громоздкие шкафчики, ящики, – мне тоже нравилась. Интересно: такое есть в домах у всех или только у этих парней?

Алан приходил в разное время. Он мог вернуться в шесть вечера или в девять, или в полночь, или в час ночи, а один раз вообще вернулся под утро и проспал весь следующий день. Я старался не попадаться Алану на глаза. Сразу уходил из кухни, если к моменту его возвращения был там или если слышал, как он поворачивает ключ в замочной скважине, вырубал свет в гостиной и притворялся спящим.

– И долго ты собираешься бегать от меня? – спросил он, когда я хотел, как обычно, прошмыгнуть мимо него.

– Я не бегаю. Просто не хочу вас беспокоить.

– Так-так. Боишься, значит?

– Нет, я вас не боюсь.

Алан усмехался.

– Это смешно. Иди к черту, Колин. Идите все к черту, – он сел за стол и уставился прямо перед собой. Я сделал еще одну попытку свалить по-тихому, но Алан вдруг спросил меня: – скажи, пожалуйста, во сколько сегодня вернулся Джастин?

– В половине девятого.

Алан хмыкнул.

– Он должен был меня встретить. Мы не договаривались, но он должен был. Раньше всегда встречал. Если бы встретил, мне не пришлось бы тащиться на эту долбаную вечеринку. Я потерял вкус к ним еще пару лет назад. Напыщенные болваны, приторные коктейли, такие же приторные разговоры, и ни одного подлинного человека. Впрочем, забей. Тебе-то что до этого? Все равно ничего не понимаешь, – он грустно улыбнулся и сделал глоток кока-колы. Держа бутылку в руке, Алан внимательно её рассмотрел, как будто видел впервые.

– Кола, энергетики, сигареты и салатики. Дорогие шмотки, парфюм и глянец. Меня от этого всего тошнит. Колин, я просто мечтаю сожрать нормальный кусок мяса, а потом заесть его картошкой, и впихнуть в себя громадный торт из кондитерской Мэтта. Еще я мечтаю о тарелке спагетти и о пицце. А после – залезть в бесформенную футболку, старые джинсы, которые никогда не входили в моду, и завалиться на весь день с книгой. Да, именно так. В телевизоре мелькают все эти рожи, на журналы у меня аллергия, а книги – словно заповедник. Ничего, мне осталось продержаться недолго: еще пару лет, и я выйду из срока годности.

Я не знал, как мне уйти. Все, что произносил Алан, было для меня чуждым и таким непонятным.

– Что ты уставился? Хоть слово произнеси, знаешь, нужно что-то говорить, когда с тобой делятся мыслями!

– Но я же не просил… – тихо процедил я.

Алан нервно засмеялся.

– А ведь ты прав, мать его! Прости, – тут же добавил он.

– Решено: отрабатываю свой контракт, и пошли они все. Поедем в отпуск. Вот только… когда у Джастина истекает срок? Кажется, он не так давно с ними сотрудничает… – бормотал Алан себе под нос.

Он встрепенулся, встал из-за стола, пожаловался на дурное влияние алкоголя, что вынудило его к этому «трепу, да еще с таким овощем» и, махнув мне рукой, ушел.

4

Итак, что еще я узнал о своих соседях?

– Колин, мне кажется, достаточно. Ты пылесосишь этот несчастный ковер уже раз на третий. Шум мне мешает, так что прекращай уже, – говорит Мэтт, пользуясь моментом, когда я нажал на кнопку и отключил устройство.

Мэтту двадцать пять лет, он работает в кондитерской. Мэтт – спокойный, тихий и скромный. Он из маленького провинциального городка, его отец тоже был кондитером и планировал, что сын унаследует семейный бизнес, но Мэтт собирался пойти по иному профессиональному пути и стать писателем, но не срослось. Он рассказывал:

– Когда мне исполнилось семнадцать, я решил переехать в Лондон. Собирался поступать в колледж на литератора. Я довольно смутно представлял, что это за специальность и чему там учат. Помню, как сказал о своем решении родителям. Они переглянулись и заявили: Мэтт, у нас нет денег, чтоб оплатить твое обучение. Не проще тебе поучиться у отца, и со временем начать работать на него? Я чуть с ума не сошел от гнева, но на время покорился их воле.

Я выполнял в кондитерской все, чего требовал отец, он платил мне за работу. Я копил деньги, говоря родителям, что откладываю на путешествие в Европу. На самом деле, я собирался свалить в Лондон. Думал, на первое время хватит. Я не знал, чем именно я займусь в столице. Мне было все равно: лишь бы вырваться подальше от кремов, пралине и бисквитов. Я знал, что у меня есть кузен в Лондоне. Он как-то приезжал к нам, но мы не сумели подружиться.

Он тогда показался мне заносчивым и высокомерным. Он будто мнил себя слишком крутым для провинциального двоюродного брата, который еще и был младше его на два года. Единственное, что ему нравилось, это выпечка моего отца. Джастин был сладкоежкой, и остается им до сих пор. Да, мы с Джастином кузены. Не похожи, правда? Когда я собрался в Лондон, то обратился за помощью к нему. Я слышал из разговоров родителей, что Джастин живет отдельно и уже работает фотографом. Его номер я нашел в записной книжке матери. Помню, как нервничал, когда звонил. Не надеялся услышать что-то доброе от этого парня. Мой голос дрожал, я с трудом подбирал слова, но все же спросил: можно пожить у тебя первое время, пока я не обустроюсь?

А он такой: «Ладно, приезжай. Захвати только бельгийских вафель».