– Война будет только в этом конкретном времени. И в этом конкретном пространстве. Её, поверьте мне, не будет, например, в восемнадцатом веке.

Они снова все уставились на меня.

Я вздохнул. Господи, до чего ограниченные люди, которые привыкли мыслить одномерными категориями. Затем продолжил:

– Людей можно эвакуировать в иное время и в другое пространство, понимаете? Выбрать ту эпоху, где нет конфликта. А когда у нас здесь все закончится, мы вернем их на место.

– Вы сумасшедший?! Держите нас за дураков?! – возмутился министр обороны. – Разве такое возможно?!

– Если вы дадите мне шанс, мы с вами узнаем.

– Послушайте: ваша идея весьма интересная, но нелогичная, к тому же у вас нет стопроцентной гарантии, – дипломатично вставляет министр науки.

– У вас тоже нет стопроцентной гарантии, начнется война или нет, – я понимал, что, говоря так, ступаю на скользкую дорожку, но тогда мне было все равно. Словно у меня вместо крови был только адреналин. Я готов был заявить что угодно, лишь бы они позволили начать исследование.

– Вы предлагаете создать нечто вроде машины времени? И спрятать людей из зоны конфликта в каком-то другом месте прошлого?

– Можем спрятать их в будущем, если, конечно, наша планета не будет уничтожена, – ответил я коллеге.

Помню, как меня засыпали вопросами. Я отбивался. Наверное, я был достаточно убедительным или же они были в полном отчаянии, раз одобрили в итоге мое предложение. Сейчас я понимаю: никто не хотел брать на себя ответственность. Нет, даже не так: военные поняли, что я могу осуществить их давнюю мечту, воплощая собственную. Я врал: неважно, что случится с людьми, нашим конгломератом, врагами и союзниками, которых не было, – я был одержим идеей, которая, как я верил, если будет реализована, станет венцом всей научной мысли человечества.

Как долго люди воображали себе машины для пересечения времени и пространства, но не имели достаточно знаний и способностей для успешного их создания. Я хотел, чтоб с моим именем было связано начало новой эры. Кажется, тогда я всерьез размышлял над тем, что есть некоторые «ничьи» пространства, между условным настоящим, прошлым и будущим, и вот эти временные пустоты можно колонизировать, прорвав ограниченность нашего измерения. Они наверняка более емкие. Нет: они больше, чем пространство и время. Я хотел найти вечность.

Чем меньше оставалось дней до испытания, тем больше меня одолевала апатия. От начального энтузиазма и следа не осталось. Наверное, все дело в том, что я почти не спал, почти не ел, превратился в подобие помешанного, который был подчинен только одному: сделать, сделать, сделать…

Я быстро понял, что переместить миллион людей за раз, как я обещал, не получится. Но военным, на чьи столы каждую неделю клали отчеты с перечислением успехов и непонятных технических деталей, об этом не сообщалось. Об этом вообще никому не сообщалось. Нам бы переместить пять человек за раз – и то невероятный успех.

Полагаю, это решение вызревало в моей голове давно.

Тот сон. Он будто подталкивал меня к чему-то. И я начал, сам не понимая зачем, читать книги по истории.

Приходил домой под утро (если приходил) и хватался за энциклопедию, или чью-то монографию. Словно хотел понять: было ли время, которое можно назвать не таким ужасным, как наше?

Я пришел к выводу: каждая эпоха отвратительна по-своему. И, честно говоря, я не хотел бы жить когда-либо еще, кроме нашего десятилетия. Не по тому, что оно мне нравится. Есть другая причина – привязанность, ответственность, – если угодно.

Согласно проекту по эвакуации гражданского населения в случае удара противника, людей было решено перенести в начало столетия на малозаселенные территории Сибири.

По мере приближения дня испытания военные все больше давили на меня и мою команду. Они чего-то требовали, хотели вмешаться так, чтоб контролировать каждую деталь, а по мне выглядели назойливыми насекомыми в мундирах. Я пользовался своим положением и грубил им, зная: мне оно ничем не грозит. Военных все тайно ненавидели.

Это случилось за неделю до того самого 16 июля 2091 года. Когда я в очередной раз давал отпор одному солдату из министерства обороны, в довольно резких выражениях намекая на отсутствие у касты военных мозгов, он, схватив меня за запястье, начал:

– Думаешь, кому-то есть дело до этого расплодившегося мяса? Думаешь, мы хотим их защищать? От кого их защищать, как ты думаешь? Думаешь, нам кто-то угрожает? Ха! Да мы сами всем угрожаем, мы! Это мы нападаем на их города, и держим их в страхе, и они, со своими убогими технологиями, ничего нам противопоставить и не могут. Все их ученые давно работают на нас. Да что там: все вы, все, до последнего человека, работайте на нас и даже этого не видите! А теперь, с твоей чудо – машиной, нас никто не одолеет. При любой угрозе, при любом неповиновении, мы просто отправим нарушителя куда-нибудь вглубь времен, где он и сдохнет. И никаких переполненных тюрем, никаких трупов, никаких следов! Никаких доказательств наших преступлений! Идеальная машина для репрессий! Давай, гений, работай дальше!

Он толкнул меня. А я будто онемел. Казалось, что я механизм, который остановился, растеряв всю свою энергию.

– Что, съел? Сидишь тут, как лабораторная крыса, и не знаешь, что творится вокруг тебя. Пройдись по улице, приглядись внимательнее. Хотя, мы – военные и ученые, – мы все заодно. И если нас когда-нибудь свергнут и будут судить, то осудят всех вместе. И тебя с нами, тоже, – он тыкнул в меня своим пальцем. – Смотри, как бы твое изобретение не использовали против тебя.

Когда он вышел, я опустился на стул. Мысли, словно спутанные провода, не были отделимы одна от другой. Шея покрылась коркой инея, а самого меня бросило в жар. Я – идиот, допустивший огромную ошибку. Плевать. Я разогнал своих сотрудников, сказав, что всем нам нужен отдых, и запер лабораторию.

Я не знаю, что происходит вокруг меня? Пусть так.

Значит, все дело во власти и карательной системе? Я догадывался. Любого неугодного отправят восвояси. Они думают, что могут отправлять их прочь целыми городами. Может, еще и надеются, что это устройство позволит распылять людей по времени и превращать их в блуждающие сгустки молекул, словно никакого физического тела и не было? Может, проще всю планету выкинуть за борт?

А может… мне самому выброситься с корабля, которому суждено утонуть?

Океан, океан…

Кстати. Потом я ни разу не видел того военного, хотя он был одним из тех, кто курировал нашу исследовательскую группу. Мне сказали, что он досрочно был отправлен на пенсию. Мол, «человеческая природа несовершенна, иногда люди на подобных постах сходят с ума, но это скорее исключение». Министр обороны предупредил: если кто-то из министерства рассказывал мне что-то странное, я не должен верить. Убедительно.

Я сохранял спокойствие. Строил уверенную и чуть горделивую гримасу, взирая на суету, что устроили военные, политики и коллеги.

Кто-то говорил, что вокруг разработки ходят невероятные слухи, и вряд ли есть возможность их пресечь.

– Лучше поддерживать догадки. Чем дальше сплетни от истины, тем лучше, – заключил один из собеседников.

– Волнуйтесь, Морган? – глава отдела химических разработок поймал меня за локоть.

– Нисколько. Я уверен в своем изобретении, и знаю, что все пройдет успешно, – я через силу улыбнулся ему.

– Ты постарел, Морган. Попросишь после всего отпуск?

– Думаю, отдых мне не помешал бы, – я потер шею.

– Удачи. Очень благородно с твоей стороны выступить добровольцем.

– Кто же еще, кроме меня, годится на эту роль?

Я взглянул на часы. Десять минут до начала. Интересно: механизм моих наручных часов выдержит?

Меня подозвали к группе военных.

– Я надеюсь, все пройдет, как надо. В случае провала, Морган… – начал министр обороны, не закончив свою фразу. Вместо слов он решил одарить меня выразительным взглядом. – В случае провала вы будете нести персональную ответственность за гибель сотен тысяч людей…