– Если ты начнешь своевольничать, или устроишь что-то, так я заставлю тебя пожалеть, – пригрозил Алан, сопроводив свои слова улыбкой.

Будто из ниоткуда возник Джастин и треснул Алана по голове. Последний скривил губы, и обиженно смотрел на Джастина, потирая затылок.

– Ты зачем человека пугаешь, сволочь? – завопил Джастин.

– Я просто хотел поговорить с ним. Он согласился на мое предложение, между прочим, – Алан снова будто пропел фразу.

– Колин, – Джастин заглянул мне в глаза, – вовсе необязательно тебе выкладываться на полную. То есть… ты вообще–то умеешь готовить?

Я уставился на них. И вдруг захотел вернуться обратно на улицы Лондона.

– Должен же у тебя быть хоть какой–то статус в этом доме. Чем тебя не устраивает роль прислуги? – Алан вскинул бровь вверх.

«Я разве вообще давал согласие? Они уже решили все за меня?»

– Или ты всерьез подумал, будто мы поможем тебе просто так, чисто из альтруистических побуждений? – продолжал заваливать меня вопросами Алан.

– Я исходя из них и действовал! Говори за себя, – Джастин подтолкнул его плечом.

– Господи, да скажи ты что-нибудь. Терпеть не могу, когда молчат. Что ты пялишься на меня? В любом случае, ты можешь уйти. Весь Лондон твой, – прыснул Алан и ушел.

– Не обращай внимания. Выработаешь противоядие от него… со временем, – Джастин вздохнул.

– Я не останусь у вас надолго, – тихо ответил я.

Джастин улыбнулся.

– Пусть так. Кстати, ты очень милый, оказывается. Я не ошибся.

– Спасибо, – я пожал плечами. Странный комплимент. Странный потому, что его произнес молодой человек.

– Ты будешь спать в гостиной. Я уже все тебе постелил.

Я, в который раз, поблагодарил его.

– Мне неловко, что я потеснил вас, – пробормотал я, когда мы шли по коридору, чтоб разойтись по своим комнатам.

Джастин будто удивился.

– Нисколько. Гостиная у нас свободна. Мы с Аланом и так живем в одной комнате, если вдруг ты подумал, что кто–то уступил тебе место.

– А, вот как…– протянул я.

– Ну, спокойной ночи, Колин. Надеюсь, тебе приснится Ирландия, и ты вспомнишь хоть что–то.

– Доброй ночи, Джастин.

Я рухнул на диван и уставился в потолок. Глаза отяжелели, и я вот-вот готов был уснуть. «Зачем я все это делаю?»

Меня затягивало в трясину сна. Я будто плыл в лодке, что покачивалась на волнах. Легкий ветерок принес мне ответ: чтобы выжить.

Опять тот сон.

Кажется, здесь остановилось время. Трава все еще зеленеет, и волны суховатого летнего ветра заставляют её трепетать.

Я знал, что женщина, которую я видел раньше, сегодня не придет. Она мобилизована для работы на военном заводе. Мужчин призывают в действующую армию, а женщин – клепать устройства, которыми мужчины будут убивать мужчин иной действующей армии.

Она так похожа на мою мать, но все-таки не стала ею. Своими тонкими, когда-то нежными, а ныне огрубевшими руками, она сделает бомбу. Бомбу обрушат на город, и тысячи детей погибнут в огне, сгорев заживо. Таковы правила.

Я надеялся: сегодня военные самолеты не пролетят над моею головою. Они не посмеют нарушить сладостный покой летнего дня.

И тут я понял, что все эти минуты был не один: меня держал за руку какой-то парень. Он был уже взрослым, и вполне мог сойти за моего старшего брата. Я ощутил спокойствие – наверное, оно передалось мне от него через прикосновение. Сам же я был полон тревог. Детство военного времени совсем не похоже на беззаботную пору.

– Здесь красиво. Жаль, что я должен покинуть эти места уже осенью, – произнес юноша тихо. Я не смотрел в его сторону. Мы с ним словно бы возвращались к давно прерванному и отложенному на потом разговору. Быть может, мы начали его несколько лет назад, и теперь будто всполошившись, поняли: пришла пора объясниться, как бы больно не было.

– Ты же не хочешь. Зачем? Зачем ты бросаешь меня одного? – я попытался вырвать свою маленькую ладонь из его руки, но юноша удержал меня.

– Таков мой долг. Я хочу принести пользу.

– Кому? Ты здесь нужнее! – я гнул свою линию.

Мой спутник вздохнул и ничего не ответил мне.

– Тебя же убьют! Они убьют тебя! Там всех убивают! Сын соседки убит, муж другой соседки – тоже. И кому от этого польза?

– Не все гибнут. Многие возвращаются обратно, – устало сказал он.

– А если ты не вернешься? – я чувствовал: мои губы дрожали, а глаза защипало – вот–вот, и я заплачу. Как не хочется, чтоб он заметил мои слезы!

– Я буду верить, что окажусь среди тех, кто выживет, – я, хоть и не видел его лица, понял: он широко улыбнулся, а его улыбка – подобна лучу солнца, что пробивает себе дорогу сквозь пелену черных туч. «Если он погибнет, я никогда больше не увижу, как он улыбается», – подумал я. Уж лучше бы в этот летний день, пропахший травой и цветами, надо мной промчалась стая военных самолетов. Осознавать, что ты вот так дорожишь другим человеком, оказалось очень больно.

– Дурак! – я все же вырываюсь и убегаю вперед. Хочу спрятаться и заплакать. Но вот он хватает меня и берет на руки. Он сильный.

– Послушай: мы должны победить. Война скоро закончится, а людей для её продолжения почти нет. Меня в любом случае призовут – это вопрос времени. Лучше уж я уйду сейчас: успею пройти подготовку, чтоб не оказаться тем самым новичком, которого прибьют в первый же день. Ясно?

– Но ты ведь инженер! Они не должны заставлять тебя воевать! Ты ведь собираешь технику и, если ты пойдешь на войну, кто станет собирать самолеты? Пусть отправляют кого-нибудь другого…

Я начинаю рыдать в голос и прижимаюсь к его груди. Я слышу, как бьется его сердце. Зачем? Кто внушил ему эти глупые мысли о долге? Что такое «долг»? Разве не его долг быть здесь, с нами?

– Прекрати хныкать. Это не дело, – он ставит меня на землю. Опускается на корточки и срывает маленький лиловый цветок – клевер.

– Я тоже хочу жить, как ты, или кто-то другой. Как этот цветок, что я сорвал. Все хотят выжить.

Эти слова он произнес с некой ядовитой горечью.

Все это время я старался не замечать, что у этого юноши, которым я так дорожил, вместо лица было кровавое месиво, словно кто-то выпустил целую обойму пуль в него.

– Прости, – шепчу я, даже не замечая, как шепот перерастает в крик. Мой вопль разносится по зеленому полю, которого, я знаю, никогда не существовало в действительности.

– Сон – ключ к пониманию того, что происходит в твоей голове на самом деле. Днем ты занимаешься самообманом, но ночь такой ерунды не потерпит. Вот ты, Колин, сегодня ночью орал и разбудил всех нас, за что тебе, конечно, большое спасибо. Стало быть, увидел что-то такое неприятное? Ну-ка, скажи: какой сон тебе приснился? – произнес Алан, выпустив из легких струю сигаретного дыма.

– Оставь его в покое. Видишь же, парень немного не в себе, – заступился за меня Мэттью.

– Вижу, поэтому и спрашиваю. Если он собирается кричать так каждую ночь, я буду заклеивать ему рот скотчем, вот и все.

Мы вчетвером сидели за столом и завтракали. Была половина восьмого утра.

Мэтт доедал приготовленную Джастином яичницу с беконом, то же самое блюдо досталось и мне. Сам Джастин ел намазанный каким–то джемом хлеб, запивая его чаем. Только Алан ничего не ел.

– Странно: вы сегодня так рано. Я привык, что обычно вы оба выдвигаетесь не раньше одиннадцати, – заметил Мэтт, обращаясь к своим друзьям.

– Да уж, я сам к этому привык. Форменное издевательство – заставлять людей работать с девяти утра! – возмутился Алан.

– Работать, – слишком выразительно фыркнул Мэттью.

– Давай, что на этот раз скажешь по поводу моей профессии? – прошипел в ответ на реплику Мэтта Алан.

– Ничего.

Джастин посмотрел сначала на одного, потом на другого, покачал головой и уткнулся в книжку в мягкой обложке.