И все! Джастин, на самом деле, самый добрый человек на свете. Только это не поймешь сразу. Я сказал родителям, что кузен пригласил меня в гости. Они удивились: думали, что я с ним не общаюсь. Но дали добро на поездку.

Джастин встретил меня на вокзале, даже взял у меня чемодан. Устроил небольшую экскурсию по Лондону, и вообще, был очень любезным. Я только изумлялся произошедшей с ним метаморфозе: куда делся тот задающийся вредный подросток? Когда мы добрались до его однокомнатной квартиры, очень неуютной, запущенной и грязной, но тогда показавшейся мне просто лучшей, Джастин спросил:

– И чем ты будешь заниматься? Зачем приехал? Как у тебя с деньгами?

Я только мямлил что-то в ответ – о колледже и литературе…

– Дурак? Нет, здорово, конечно, когда следуешь за мечтой и все такое, но ты дурак. У тебя талант есть? Усердие? Сколько рассказов ты уже опубликовал? Знаешь, я терпеть не могу всех этих идеалистов и мечтателей, у которых кроме грандиозных планов ничего нет за душой. Если хочешь чего-то добиться, одной мечты недостаточно. Работать надо.

Меня его отповедь ужасно расстроила. Я только и мог, что надуться и демонстративно выкурить две сигареты подряд, пачку которых купил в первый раз – именно в тот день приезда в Лондон. Джастин рассмеялся моей неуклюжей попытке выглядеть взрослым.

– Мэтт, у меня нет никаких особых причин поддерживать тебя. Родственные связи ничего не значат. Впрочем, гнать тебя в шею тоже нет никаких резонов. Плати половину аренды и живи, сколько влезет. Только веди себя нормально, – вот и все условия Джастина.

Чуть позже я написал родителям письмо. Отправлял его с чувством приближающегося Апокалипсиса. Но отец и мать отреагировали до обидного спокойно. «Мэттью, мы ценим твое желание и право вести самостоятельную жизнь. Но надо было предупредить заранее. Надеемся, ты сумеешь обустроиться. Но помни, что ответственность целиком лежит на тебе, поэтому не проси нас о денежной помощи. У отца трудные времена: здоровье не то, кредит…»

Короче, они вовремя избавились от меня. Точнее, я вовремя смылся.

Первые пару месяцев я только и делал, что сидел в квартире Джастина и читал книжки. Джастина всегда не было дома, приходил он только под вечер, усталый и сердитый, и никогда ничего не рассказывал. А меня тем временем занимала его жизнь. Она представлялась мне невероятной, полной событий, и поэтому я часто просил его взять меня с собой на съемки.

– Скука, Мэттью, скука и рутина. Каждый раз – одинаковые фотомодели с одинаковыми прическами в одинаковой одежде. Одинаковые редакторы журналов, одинаковые интерьеры, все, черт возьми, похоже одно на другое, и я уже не различаю, где что и какого хрена происходит, – заявлял он.

Впрочем, пару раз он брал меня с собой. Когда делал съемку для какой-то фирмы по продаже недвижимости. Оказалось скучно и не так богемно, как я себе воображал.

– Мечтай, мечтай. Думаешь, это так интересно? – хмыкал он.

Он лукавил, между нами. Ему ведь доводилось общаться со знаменитостями или освещать разные важные события, а потом продавать снимки в газеты и журналы, или его приглашали на фуршеты с шампанским и бесплатной едой.

Мне, поневоле запертому в однокомнатной неухоженной квартире, не однажды доводилось испытывать жгучую зависть. Наверное, так мы жили полгода, пока Джастин не заявил мне:

– Долго ты собираешься сидеть на моей шее?! Найди работу, мать твою, Мэтт!

– Да я же ничего не умею…

– Разве? А как же торты, пирожные и пончики? – он растянул губы в ехидной улыбке.

Я понял намек и с поникшей головой принялся искать подходящую вакансию. Помню, как успокаивал себя: все это временная мера. Я накоплю денег на учебу, закончу колледж и стану знаменитым писателем. Возможно, мой опыт еще и пригодится мне.

Поразительно, но я быстро нашел работу в одной довольно крупной кондитерской. Меня обучили вещам, которых я не умел, и поставили на готовку десертов. Я был наивным: временная мера. Как ты мог догадаться, Колин, я продолжаю работать там до сих пор. Конечно, я поднялся по карьерной лестнице: от простого кондитера до менеджера. Терпеть не могу свою работу.

– Но как вы подружились с Джастином? Как я понял, вы поначалу не были такими уж близкими приятелями, – спросил я.

– Тут все просто: мы привыкли друг к другу, – он мягко улыбнулся. – Как-то так вышло, что мы друг друга не бесили. А это самое главное. У меня характер уживчивый, гибкий, я с кем угодно могу найти общий язык. Джастин тоже неконфликтный и терпеливый, если его не доводить, конечно.

На кухню зашел Алан. Он посмотрел на нас, взглядом придирчивым и строгим, но ничего не сказал, а лишь достал из холодильника банку с каким-то энергетическим напитком: он поглощал их в громадных количествах.

– Алан, слушай, а когда ты последний раз ел? Я видел тебя за этим занятием ровно год назад, – Мэтт вскинул бровь.

Алан открыл банку, сделал большой глоток, понуро взглянул на Мэтта и только затем изволил ответить:

– Других забот больше нет?

– Да я же волнуюсь!

– Поволнуйся о ком-нибудь еще, – фыркнул Алан и быстрым шагом удалился.

– Он странный, ты думаешь? – усмехнулся Мэттью. – Но Алан нас однажды буквально спас. Та наша с Джастином квартира сгорела, и хорошо, что никого в тот момент не было дома. Алан предложил пожить у него. Первое время, пока мы не найдем чего-то подходящего. А мы здесь остались. Кажется, это всех устраивает.

– Похоже на то.

– Еще бы. Квартира гигантская, Алан не зарабатывает так, как раньше. В течение года с ним расторгли контракты почти все. Он бы не потянул аренду самостоятельно. Но не в этом дело, конечно.

– Понятно.

Мэтт кивнул.

– Алан – фотомодель, и вредный, как чёрт знает что, и смог сработаться только с кузеном. Они какое-то время сотрудничали, потом подружились. Вроде как у них много общего. Я имею в виду, оба такие целеустремленные, пробивные, честные. Куча слухов про них ходила и ходит. Кажется, их это мало заботит. А нас и подавно. Верно?

– Верно.

Я вышел из кухни, оставив Мэтта наедине с его мыслями и историями. Я кое-что вспомнил. Сегодня мне приснится сон о прошлом.

Теперь каждую ночь я жду сна о зеленом поле. Мне неинтересна природа или военные самолеты; я хочу вновь поговорить с тем молодым человеком, лицо которого расстреляли в упор.

Мне кажется, внутри каждого из нас есть комод, где хранятся воспоминания. В нижних ящиках его лежат те записанные на пленку памяти моменты нашей жизни, о которых мы по разным причинам предпочли забыть. Но вот ты входишь в старую комнату с обшарпанными стенами, куда однажды убрали этот предмет, и медленно подходишь к громоздкому деревянному комоду, не сводя взгляда с тех ящиков. Ты выдвигаешь их, внимательно изучая содержимое, потому что больше не в силах «забывать».

Я видел сон. И это был сон-воспоминание.

Признаться, я удивился, когда раскрыл глаза и увидел, что нахожусь не посреди зеленого поля, а в какой-то просторной полупустой комнате. Было утро, и яркие лучи ловко пробивали себе дорогу сквозь большие окна без занавесок. Странно: всегда можно отличить свет утреннего солнца от света солнца дневного или закатного.

Я поднялся с кровати и огляделся вокруг себя. Свежевыкрашенные синие стены, один письменный стол и три стула, обеденный стол, шкаф и двухэтажная кровать, на первом этаже которой я и задремал. Сбоку я заметил еще одну постель, на которой не было ничего, кроме осевшего матраца.

– Ну и обстановка, – вздохнул я. – Даже в нашем студенческом общежитии было лучше. А еще говорят, что армия самая привилегированная организация государства!

Я улыбнулся, тихо радуясь своей смелости: не побоялся вслух покритиковать армию.

В голове тут же всплыли слова министра образования, который по случаю вчерашнего выступления перед курсантами сам нацепил военный мундир: