Они улыбались, не переставая. Дэвид смешил Эндрю, а тот чуть ли не сгибался пополам – так ему было весело слушать истории своего друга.

Я думал, что буду ненавидеть Дэвида. Он ведь явно был таким, каким я никогда не стану. Что ж: я обречен всегда быть третьим лишним или пятым колесом (что даже хуже), и на фоне их дружбы буду чувствовать свое одиночество в десять раз острее.

– Ай! – завопил я. Я и не заметил, как Дэвид уселся рядом со мной: он не нашел ничего лучше, как оттянуть кожу моей щеки.

– Ты похож на прокисшую дыню. Или кислую капусту. Знаешь, она по запаху напоминает дерьмо. От тебя сейчас им тоже воняет. Если будешь все время ходить с такой рожей, нарвешься на неприятности. Я, конечно, не говорю, что ты должен постоянно давить улыбку, но, пожалуйста, не надо делать вид, будто на твоих хрупких плечах лежат все страдания мира. Ну, о чем ты задумался, Колин? Что тебя печалит? Не хочешь вставать каждый день в шесть утра и заниматься гимнастикой? – я даже не понял, издевается он надо мной или нет. Эндрю усмехался, но беззлобно.

– Я думал, что ненавижу тебя, – выпалил я.

Дэвид принялся хохотать.

– Мы с тобой знакомы всего-то час, если не меньше! Колин, невежливо так сразу заявлять людям, что они тебе несимпатичны. Согласно правилам этикета, ты должен был признаться мне в этом через год. А, черт с тобой. Мне от твоей ненависти ни жарко ни холодно, – Дэвид вскочил и кинулся к Эндрю со словами «пойдем искать еду!»

Они ушли, а я так и сидел, опустив голову на колени.

У Дэвида ушла ровно неделя на то, чтобы влюбить меня в себя. Казалось, этот человек не знал, что такое тоска, печаль, переживания, типичные для людей нашего возраста. Он относился к жизни очень легко, но эта легкость происходила вовсе не из равнодушия или безалаберности. «Я просто не воспринимаю всерьез эту бытовую суету и всю ту чепуху, что разводят люди вокруг себя. Знаешь, Колин, если исходить из предпосылки, что все не более чем игра, а наша повседневность не представляет собой высшую реальность, то, поверь мне, все сразу встает на свои места. Стремись к высшим материям», – дал он мне пространный совет и тут же засмеялся над собственными рассуждениями.

Эндрю говорил, что Дэвид гений. Пожалуй, так оно и было. Мало того что он обладал энциклопедическими знаниями, но еще с легкостью генерировал новые идеи, легко применяя накопленную им информацию, которая не висела на Дэвиде мертвым грузом, как часто бывает. Кажется, он знал все. «Я вырос в книжном магазине. Книги – мои первые друзья, мои учителя и, пожалуй, мои родители. Я родился из брачного союза романов Германа Гессе и британской энциклопедии. Думаю, вмешались еще и учебники по физике. Шучу, Колин, не смотри на меня так!», – заметил как-то Дэвид.

Иногда на лекциях он поднимал руку и давал словам профессора свои интересные и яркие комментарии, чем просто поражал всех нас. Дэвид мог спокойно сказать: «Простите, сэр, но то, что вы рассказывали нам в течение последнего часа, устарело еще двадцать лет назад. На данный момент существует три новых теории, которые в общем виде пытаются объяснить это явление…» Пожилой лектор только таращил на Дэвида глаза.

И никому даже не пришло бы в голову назвать Антерлинда «выскочкой» и «выпендрёжником». Нет: он обладал бескорыстностью, которая и подталкивала его делиться знаниями и мыслями просто так, потому что они есть у него и, раз они есть, то нужно, чтобы и у других они были тоже!

Ему доставляло неимоверное удовольствие помогать другим, рассеивать их заблуждения, объяснять им что-то, чего они не знали прежде. При этом даже самые трудные вещи он рассказывал с легкостью, так, что доходило даже до тугодумов вроде меня. Теперь я понимал, у кого Эндрю заимствовал ту свою привычку – помогать отстающим сокурсникам. Но все же Эндрю, как ни пытался это скрыть, смотрел на тех, кто обращался к нему за помощью, с неким превосходством или даже с затаенной насмешкой. У Дэвида ничего такого не проскальзывало и намеком. Он искренне расстраивался, если товарищ чего-то не понимал, и объяснял снова и снова, пока не убеждался: все, дошло.

Помимо прочего, Дэвид еще рисовал, писал стихи, играл на скрипке (правда, его игру я не слышал – об этом умении Дэвида мне рассказал Эндрю) и, кажется, пробовал сочинять музыку (я пару раз видел, как он на лекциях, которые его порой утомляли, чиркал в блокноте нотный рисунок).

Иногда я его боялся: неужели одному человеку может быть дано столь много? А еще он был крепок физически, легко справлялся с тренировками, в то время как большинство студентов, – жалкие хлюпики, – были готовы потерять сознание уже после забега на третий круг.

Неудивительно, что Дэвид быстро обзавелся почитателями, в число которых входил и я (вместе с Эндрю, который тоже многим был симпатичен).

Дэвид, к слову, наотрез отказывался носить выданную военную форму.

В первый же день военных занятий, когда капитан прохаживался мимо выстроенных в ровную шеренгу студентов, Дэвида вызвали в центр. Он был одет в джинсы, кроссовки и темно-синий свитер, из-под которого торчал воротник мятой рубашки. По нашему ряду прошелся шепот: «он сумасшедший!», «зачем наживает себе проблемы?», «а если нас накажут из-за него?», «да кто он вообще такой?». Я ущипнул за руку стоявшего рядом со мною Эндрю, а он в ответ лишь спокойно улыбнулся и сказал «сейчас увидишь».

Минут через двадцать Дэвид и капитан вернулись. Дэвид гордо вышагивал и, кажется, передразнивал походку военных. А капитан и слова ему на эти кривляния не сказал. Где-то раздались нервные смешки.

– Мистер Антерлинд, пожалуйста, примите мои извинения! Возвращайтесь в строй! – у меня, как и у многих, чуть челюсть не отвисла, когда я услышал слова капитана.

Дэвид карикатурно отдал ему честь и забежал на свое место.

– Антерлинд? Это случайно не родственник нынешнего министра технических инноваций? – спросил какой-то парень неподалеку от меня.

– Он его сын, – шепотом сказал мне Эндрю.

Через пару часов об этом знали уже все.

– Ну вот: теперь эта ватага начнет думать, будто у меня привилегия из-за отца, – несколько удрученно произнес Дэвид, когда мы в перерыве между военными занятиями, забежали в комнату. И тут же решительно сказал: – а пусть думают. Я докажу им, что не ношу форму потому, что заполучил это право из-за своих мозгов. И вообще не хочу, чтоб кто-то думал, будто я сижу на Олимпе и свесил такой ноги и болтаю ими, в то время как другие носятся внизу, как муравьи. Нет! Я стану для всех другом.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.