Утром услышал, как кричат пробегающие мальчишки:

– Вовка! Космонавта-четыре запустили!

Вот дураки, подумал он. Не четыре, а три. Титов – второй. Николаев – третий… Но дальше оказалось, что именно четыре. Попович полетел сразу за Николаевым, на другой день.

Не медицина была судьбой этого слабого, нервного, мечтательного мальчишки. Судьба, до своего исполнения, – тайна.

Детство кончалось… Сначала юношу, потом мужчину, жизнь проведёт Ярослава Нестерова и краем обрыва, и горними высотами, и душным тоннелем. И через долгий, странный карантин. И через подземное царство. Но даже оттуда выйдет он – откуда не возвращаются. В смерть его не отпустит посвящение, пребывающее на нём с возраста одиннадцати лет, когда он впервые увидел Её – девушку из далёкого будущего. Видимо, художник тоже был из посвящённых. Не говоря уж об авторе того романа.

Все мы родом из детства, сказал Антуан де Сент-Экзюпери. И был прав – детство выдаёт судьбу каждому. В запечатанном конверте. Это оно решает, кем будет человек и как он будет жить. Что он даст человечеству и что жизнь даст ему.

Немногих детство посвящает в рыцари. И они всю жизнь, часто сами не ведая того, идут к своему предназначению. Бывает, отказываясь и от очевидных благ. И даже сорвавшись в пропасть, разбившись – отлежатся, выползут, окрепнут и продолжают свой путь.

Она будет приходить к Ярославу в самые страшные моменты, помогая пройти через бескислородные подвалы жизни. То словом, то взмахом руки укажет путь рыцарю, попавшему в беду.

Капитан Владимир Амбурцев принял вахту от второго пилота.

Сутки за сутками «Сибэрд» шла от Фобоса к системе Юпитера. Штурман проложил курс через пояс астероидов по более пологой, «быстрой» траектории, хотя и несколько более опасной. Впрочем, противометеорные локаторы корабля, сопряжённые с лазерными распылителями, были вполне надёжны.

Капитан окинул взглядом знакомую картину созвездий на обзорном экране. Цефей, Дракон, Лира, Геркулес… Юпитер находился под нижним обрезом экрана, где-то в Лисичке. Амбурцев принялся за рутинную работу вахтенного – дистанционную проверку систем. Зелёные огоньки выстраивались шпалерами: всё исправно. На корабле был отличный бортинженер, Тимофей Тагрин. С ним вместе летали уже семь лет…

Тяжёлый удар выбросил Амбурцева из кресла. На какое-то время он потерял сознание. Очнувшись, обнаружил, что лежит на правом штурманском экране, весьма неудобно упираясь головой в кронштейн вычислителя. Кресла экипажа торчали на боковой стене, смотрели в разные стороны. Капитан понял: сместился вектор искусственной тяжести.

Он дотянулся до микрофона.

– Всем сохранять спокойствие! Пассажирам войти в термокамеры. Экипажу собраться в центральном посту.

Он залез в своё «убежавшее» кресло. Протянул руки к вставшему торчком пульту управления и, лёжа на правом подлокотнике, запустил контроль герметичности помещений.

В дверь просунулся бортинженер Тим Тагрин. Недовольно дёрнул усом при виде опрокинутого набок центрального поста – и спрыгнул на стену, ставшую теперь несколько косым полом. Он тут же зашипел, вполголоса выругался и схватился за колено.

– Нашёл время ноги ломать, – сказал ему Амбурцев.

– Нет, командир, – отозвался Тим. – Нога – это не сейчас. Это тогда, при взрыве.

– Был взрыв?

– Да. Рванули, похоже, кормовые маневровые.

– Отчего?

– Будем выяснять.

– Что пассажиры?

– Не знаю. Я сразу сюда…

Показалась седая голова второго пилота Эдвина Фарнзуорта. В отличие от Тима, он внимательно осмотрел ближайшие стены, определил, за что хвататься, и осторожно спустился. Выглядел он нормально. Амбурцев и его спросил о пассажирах.

– С ними порядок, Владимир. Мария немного испугалась. Они все спали в каютах. Штурмана нашего ударило.

– Что с ним?

– Швырнуло на пол в коридоре. Без сознания. Переломов, вывихов нет. Я его пока передал пассажирам.

– А вы сами, Эдвин?

– Я ничего… Успел дойти до каюты, вошёл – и тут кинуло прямо на скай-мат.

– Удачно отделались… Так, разгерметизация в корме. Жилые отсеки целы.

Пошли в кают-компанию.

– Полезли… – буркнул Тим. Все гдянули на вытянувшийся примерно по горизонтали дверной проём. Амбурцев взял микрофон.

– Пассажиры! На корабле опасности нет. Всем приготовиться к невесомости. Закрепиться.

Он подождал немного и выключил установку искусственной тяжести.

– Поплаваем… – сказал Тим. – Как Юрий Гагарин.

Амбурцев насмешливо посмотрел на него.

– Юрий Гагарин, между прочим, не плавал. Он весь полёт лежал в кресле, пристегнувшись.

Профессор Аугусто Тартини – невысокий, лобастый, смуглый, и его жена Мария – яркая брюнетка типично итальянской внешности, и третья пассажирка Лена Мулёшкина, все они закрепились возле дивана, на котором вытянулся пострадавший штурман Морис Терранова. У этого молодого человека всё было длинным – ноги, руки, лицо, брови, глаза, рот… Короткими были только чёрные волосы.

Фарнзуорт достал из нагрудного кармана диагностический приборчик.

– Дамы могут удалиться, – сказал капитан.

Мулёшкина обхватила за пояс Марию, оттолкнулась пальцами, и пассажирки выплыли в коридор. Лену жизнь в невесомости не затрудняла.

Капитан и второй пилот раздели Мориса. Амбурцев медленно водил датчиком прибора в сантиметре над телом больного. Фарнзуорт следил за стрелками и индикаторами, кивал головой, иногда тихо говорил:

– Здесь притормозите, Владимир… Так, ясно. Дальше…

Во врачебной подготовке капитан Амбурцев спокойно отдавал пальму первенства своему второму пилоту. Эдвин Фарнзуорт был настоящим врачом, окончившим медицинский институт. Непонятно, что понудило (или привлекло) его сменить белый халат на комбинезон пилота.

Он щёлкнул выключателем, выпрямился во весь свой внушительный рост.

– Ничего особенного… Сотрясение мозга второй степени. Ушиб мягких тканей головы. Локальная гематома. Кости целы. Внутренние органы без повреждений. Покой, антидол, электромассаж, витамины. Аугусто, вы с женой не откажетесь поухаживать за ним?

– Конечно, маэстро! Какой может быть разговор!

– Вообразите, что перед вами марсианин, – ввернул Тим, имея в виду специальность профессорской четы. Аугусто и Мария были ксенобиологами.

Скорее всего, «Сибэрд» встретилась с целым роем каменных глыб, какие не редкость на периферии пояса астероидов. Локаторы и лазеры сработали в пределах своих возможностей, засекли и распылили почти девяносто процентов роя. Но один из оставшихся метеоритов на встречно-пересекающемся курсе задел корму планетолёта. От удара сдетонировало рабочее вещество двух маневровых двигателей. Корму разнесло. Разгерметизировалась часть технических и складских отсеков, был повреждён маршевый двигатель. Во всём корабле многое пострадало просто от сильного толчка. Например, стала чудить по мелочи каютная электроника.

– Паразит Мишка! – ворчал Тагрин. – Какую рисковую трассу проложил…

– Ладно тебе, – сказал Амбурцев. – Ему же и больше других досталось.

– Да я так, командир… Вообще-то он мне нравится. Ушлый парень. Опыта наберётся…

– Завтра осмотрим корабль снаружи. С утра надеваем универсалы – и на улицу. В центральный пост Лену посадим. Нарушение, но что делать…

– Да какое нарушение, командир… Она космонавтка. Временно примем в экипаж.

…Лена сидела в кресле первого пилота, перед главным экраном. По освещённой прожекторами выпуклой поверхности корабля перемещались фигуры лётчиков «Сибэрд» в белоснежных СУОТах. Красивое слово – СУОТ, хотя значит всего лишь «скафандр универсальный, общего типа»… Она могла профессионально оценить ловкость, с которой ребята вышагивали на магнитных подошвах по корпусу корабля. За их спинами летела наискось картина звёздных миров: «Сибэрд» вращалась. Стабилизировать положение корабля можно было только после наружного осмотра.