– Ты меня бросишь, да? – с отчаянной тоской снова спросила она.

Он поднял на нее глаза и, грустно усмехнувшись, ответил:

– Нет, я этого не сделаю.

– А что тогда? – теперь в ее голосе зазвучал страх, и он понял, что она боится его возмездия.

– Я дам тебе шанс.

– Какой? – в ее глазах блеснула надежда.

– Завоевать меня по-настоящему…, без всякого волшебства и приворотов.

– Ты думаешь, у меня получится? – спросила она, и ему показалось, что перед ним не зрелая женщина, а маленькая неуверенная в себе девочка.

– Это зависит от того, как ты будешь стараться, – ответил он, усмехнувшись. – Я думаю, что шансы у тебя есть.

Из ее глаз брызнули слезы, она прикрыла ладонями рот и закивала как маленький ребенок.

– Я буду стараться. Я …я очень буду стараться. Я …готова все для тебя сделать. Милый…, пожалуйста. Я…

– Давай спать, – мягко прервал он поток ее слов и чувств. – Я очень устал и хочу выспаться. Нам еще предстоит долгий путь завтра.

– Хорошо-хорошо. Конечно. Все для тебя, милый, – она замолчала и, сидя на кровати, стала наблюдать за тем, как он раздевается и готовится ко сну.

Когда он затушил масляную лампу на стене и лег на постель, она робко прильнула к нему и, взяв его руку, благодарно потерлась лбом о его плечо. Это было очень естественно, и он подумал в этот миг, что она совсем не вызывает у него чувства отвращения. С этой мыслью он незаметно для себя уснул.

В камине мягко потрескивали дрова. Огонь отбрасывал на лица людей красные блики. Будучи под впечатлением от рассказа, Серт терпеливо молчал, ожидая продолжения. Он уже понял, что старику Бывалому в силу своего возраста иногда необходимо делать паузы в своем рассказе, поскольку он, видимо, просто уставал говорить. Сейчас Данель, кряхтя по-стариковски, ворошил небольшой кочергой дрова в камине, и прошло минут десять, прежде чем он продолжил.

– Они все повыскакивали из камбуза и стали носиться по палубе, как безумные, шарахаясь от всего вокруг. Я сначала попытался их как-то урезонить, но все бесполезно. Они были совершенно невменяемы. Я вошел на камбуз, там ничего, кроме съеденной пищи. В общем, сплошная неразбериха. Но этот горшок с икрой мне сразу как-то не понравился. Цвет у нее был какой-то неестественно-фиолетовый, и запах… сладковато-приторный. Я подумал, может быть, туда дурь какая-то подмешана. Мне еще состояние тех, кого мы порешили на Бегемоте, показалось подозрительным. Они тоже вели себя как-то странно, и нам даже не сопротивлялись.

– В общем, когда я понял, что с экипажем сделать ничего нельзя, я спустил паруса. Не все, конечно, но основные, чтобы сбавить ход. Мало ли что. Эти шарахаются по палубе, кричат, показывают в пустоту пальцами и, судя по их словам, видят не пойми кого. Чудовищ каких-то. Кто-то сирен, кто-то драконов, кто-то крокодилов каких-то… А страшно было, жуть просто! Глаза у них расширенные. Зрачки суженные. В глазах неописуемый ужас. В общем, словами не передать. Я еще подумал, что, если это они съели какую-то гадость, то со мной ничего произойти не должно, но если это эта икра, то ее-то я все-таки съел немного, а значит и со мной может эта дрянь начаться. И тут начинаю видеть, как из-под мачты полезли какие-то паразиты. Я таких страшных тварей в жизни не видывал. Я и думаю: «вот и у меня началось, нужно срочно что-то делать». А что можно сделать в такой ситуации? Ну, я и взмолился опять к Неведомому Богу: «Спаси, мол, если Ты есть!» И тут меня как будто осенило: «Нужно выпить вина. Как можно больше крепленного вина!»

Старик замолчал, и Серт тут же спросил, как будто забыл, что Бывалому нужно иногда отдыхать.

– И что дальше, дядя Данель?

Посмотрев на парня с усмешкой, пират покачал головой, но все же продолжил рассказ.

– Дальше я мигом спустился в винный трюм и достал бочонок самом крепкого вина, которое только было на судне и…, стал пить-пить-пить…

– И-и…?

– Что, и? Ну, и опьянел вскоре.

– А дальше?

Бывалый засмеялся.

– Ты меня, парень, не торопи. Я сам себе знаю, как рассказывать.

– Ладно-ладно, не буду.

– Так вот. Пока я пил, видел, как эти твари лезут ото всюду, из бочонка с вином тоже лезут, но я просто не верил своим глазам, а все пил и пил. А когда стал пьянеть, гадов видеть перестал, но перед глазами стало плыть, и я понял, что сейчас усну. Последнее, что я видел, это как Хомяк, убегая от сирены, выбросился за борт. Но я не уверен, что это мне не показалось уже во сне. А проснулся я от того, что меня кто-то тормошит. Я открыл глаза, смотрю, меня будит Дельфин, окатил меня, значит, ведром холодной воды. В голове шумит, меня мутит, пошевелиться не могу. Потом смотрю, а я привязан к мачте, а эти молодые с Бегемота вокруг меня ходят, в руках ножи, морды злые. Один Азара держит, а тот орет, у него явно истерика, а этот на него тоже орет. Я ему говорю: «Ты на малого-то не ори. С ним наоборот спокойно надо, тогда и он успокоится, а Дельфин мне как даст пощечину, и говорит: «Ты, сволочь, если не скажешь, что у вас здесь произошло, и куда все делись, мы тебя прямо здесь сейчас порешим».

Оказалось, что в живых остался только я один, ну, и малец Азар еще. Остальные непонятно куда делись, но я думаю, что они, либо повыбрасывались, либо повыкидывали друг друга. На борту остались только трое, Ворон, Пипс и Армиль, но на них было жутко смотреть. Ворон висел приколотый к мачте тремя баграми с отрубленной головой, Пипс вообще изрублен в куски, а Армиль жутко скрюченная, с вылезшими глазами и вывернутыми из суставов руками и ногами. В общем, я такого страха за всю жизнь не видывал. Как с ними могло такое произойти из-за этого зелья, ума не приложу.

Я им говорю: «Парни, вы что всерьез думаете, что это я?» А они мне: «А кто ж еще? Кроме тебя никого в живых не осталось».

В общем, рассказал я им, что сам видел, они мне, вроде как, поверили, но, хотя и перестали ругать, решили все-таки не развязывать, пока не прибудем на остров. Так мы и шли, два судна рядом. К вечеру прибыли. Собралось народа-а! От мала до велика. Никогда столько еще не видел на острове всех вместе. Вроде бы, радость великая, столько добра награбили, да еще и целое судно в придачу, но только никому радостно не было из-за того, что с атаманом и со всем его экипажем произошло. В общем судили, рядили, слушали, ругались, спорили, верили, не верили. Все думали, что со мной делать. Потом я им говорю: «Хотите, проверьте сами, что происходит с тем, кто ест эту гадость. Ее вон с горшка со стенок все еще соскрести можно». А Чеснок и говорит: «Ее еще три таких же горшка на Бегемоте есть». А они мне: «То есть, ты хочешь, чтобы и с нами произошло то же, что и с ними?» А я им: «Да, нет, зачем же? Главное не переборщить. Вот, я ее ел, со мной же все нормально. Вопрос в том, сколько съесть. Они на четырнадцать человек весь горшок сожрали, а я только пару раз откусил от маленького бутерброда. Но и я тоже стал видеть невесть что и, если бы не напился до предела, кто знает, может и я бы совсем с ума сошел?»

Старик на какое-то время замолчал и стал снова ворошить кочергой горячие угли, как будто это помогало ему ворошить его память. Серт терпеливо ждал. Подкинув еще дров в камин, Данель тяжело вздохнул и продолжил:

– В общем, вызвалось четыре добровольца. Каждому дали свою меру, пол-ложки, ложку, полторы и две. Тому, кому пол-ложки, соскребли с нашего горшка. Остальным дали из другого горшка, с Бегемота, который принес Чеснок. Договорились, что они будут рассказывать, все, что видят, но как только станет понятно, что они дошли до предела, напоить их вином, пока не свалятся пьяные. Как и следовало ожидать, тот, кто съел больше других, стал видеть ужасы раньше всех, но и остальные тоже ненамного отстали. Сначала они вели себя спокойно и просто рассказывали, что видят. Пауки, черви, змеи, скорпионы, жабы, в общем, гады гадами, по их описаниям, ужасные, просто жуть. Потом сирен всяких, а потом они стали видеть чудовищ и похлеще. Ввек таких тварей не придумаешь, в самом кошмарном сне не приснится. А что потом с ними стало происходить, непонятно, потому что еще через полчаса они полностью перестали нас узнавать, и судя по всему, видели вместо нас тоже каких-то монстров. Пришлось их силой скрутить и насильно напоить, что оказалось очень непросто, потому как они сопротивлялись изо всех сил. Тот, что съел меньше всех на утро был в норме, а тот, что больше всех пришел в себя только к вечеру следующего дня. И то, пришлось его еще раз напоить, так как он все еще видел невесть что.