— Что было потом с моим родом? — спросил он на утро следующего дня, когда чуть пришел в себя после нескольких сэтов сна. — Вернее с теми из них, кто имел такую же ауру?

— Вольмир до конца своих дней оставался верен себе. Он считал, раз люди столько аров старались уничтожить этот мир, теперь они должны потрудиться, чтобы вновь его воссоздать и сделать лучше. Он со своей семьей ушел на юг в мертвые равнины и стал восстанавливать эти земли. В те ары в роду Иланди вновь стали рождаться дети с серебряной аурой. Элиас возрождался, оживал, постепенно забывались ужасы кровавых дней.

— И надобность в Изменяющих вновь отпала, — скептически заметил Дим.

Иофар улыбнулся.

— Они сделали свое дело. В те ары, когда правящий император пришел на землю Иланди, в их роду не родилось не одного Серебряного, но было столько последователей и преданных людей, что правитель не стал рисковать и оставлять такую силу за спиной. Потомок того самого вождя предложил главе семьи быть рядом с ним. Осыпал почестями и привилегиями, приблизил к себе. Так началась эпоха Великого Дома Иланди.

— Которые забыли, кто они и откуда берет начало их род, — горько добавил Дим.

Весь день он провел на террасе, читая старые рукописи, воспоминания, описания далеких дней. Исписанные страницы, витиеватые фразы, уже почти забытая форма письма, незнакомые буквы, которые не дошли до сегодняшних дней, дыхание прошлого с этих полу истершихся, полу истлевших листов.

В одном из свитков Дим нашел откровения самого Вольмира. Он размышлял о своем даре. Его давний предок писал, что стихии не любят, когда их рвут на части. Что если Изменяющий хочет стать истинным, чувствовать мир, быть наравне он не должен пользоваться хьяртом. Он сетовал на то, что у него вообще есть этот орган. Серебряные сами по себе стихия, они должны быть частичкой мира и только тогда они достигнут наивысшего умиротворения и спокойствия.

Чем глубже погружение в суть мироздания, чем сильнее слияние, тем больнее бьет по хьярту. Но без этого единства им никогда не стать тем, кем их создала природа.

Димостэнис жадно впитывал в себя каждое слово. Он бы мог поспорить с тем Серебряным и сказать, что не желает приносить себя в жертву своему дару. Однако сейчас ему было важно убедиться в другом. Наконец среди строк он нашел то, чего искал. Вольмир писал, что если пользоваться только истинным даром и не разрывать силу стихий на нити, то хьярт перестанет реагировать на работу энергетических потоков.

Дим оторвал глаза от рукописей и перевел взгляд на бесконечную синюю гладь. Если не углубляться в общение со стихиями, не единиться, он снова почувствует свой хьярт. И его прежние способности вернутся. Всполохами то вспыхивающих то гаснущих искр, рваной аурой, спонтанностью проявления дара. Но только так он будет чувствовать себя собой.

— Я благодарен вам за те знания, которые вы мне подарили, — в этот раз старец не стал звать его в свои комнаты, они разговаривали на террасе, — но я даже не Серебряный и уж тем более не Изменяющий. Мне нравится управлять стихиями и рвать энергетическое поле мира на части. Не скрою, мне пришлось прибегнуть к тому дару, который мои дальние предки называли истинным и сделать то, что однажды совершил Вольмир, но я до сих пор не могу отойти от этого ужаса и кошмаров, которые возвращаются каждую ночь. Видимо сегодняшнему миру не нужен Изменяющий.

— Конечно, ты имеешь право считать, так как ты хочешь, но я думаю, ты смотришь на это однобоко.

— Я вас не понимаю.

— Когда ты призывал свой дар, ты думал о том, что ты должен уничтожить?

Дим покачал головой.

— Я думал лишь о том, что я должен спасти людей, которые стоят за мной, которые верят мне и ждут, что я смогу их защитить. Я думал о многих других, которые будут погибать, если дать разгореться пожару войны.

Хранитель улыбнулся.

— Ты еще молод и очень порывист, а еще сильно обижен. Ты закрылся от всего и всех, не слышишь сущности мира и не хочешь этого. Это мешает понять тебе главную истину. Самую важную особенность твоего дара.

— Подскажите мне?

— Ты сам уже сказал. Серебряные, Изменяющие, в первую очередь они — защитники, в этом суть. Стихии не откликнулись бы, если ты призвал их для другого. Такие как ты приходят в мир, чтобы противостоять бедам и разрушением, и тем, кто привык одерживать победы любой ценой.

Димостэнис не был окрылен. Для него этот дар обернулся оковами, которые он добровольно надел на себя, а еще вернее обузой.

— Вас долго не было, — произнесла Кари, когда они встретились после его возвращения от старца. — Вы не жалеете о том, что встречались с Иофаром?

— Жалею? — удивился Димостэнис, — конечно нет. Наоборот, благодарю вас, ваше высочество.

Вернувшись на постоялый двор, он нашел приглашение от княжны Эйлин. Она встретила его на открытой террасе ее личных апартаментов во дворце. Весь пол был устелен подушками, посреди которых стоял чайник с напитком и чашки. Рядом с княжной находился сосуд, со вставленной в него чашей с курительной травой, соединенная с трубкой, конец которой уходил под воду. Вторая трубка выходила из сосуда выше уровня воды, через которую княжна втягивала в себя дым.

— Это аргиле, — произнесла женщина, заметив его вопросительный взгляд. — У вас в империи такого нет?

Дим пожал плечами.

— В Астрэйелле это делается проще. Листы этого растения, — он втянул носом запах, — заворачиваются в бумагу и поджигаются с одной стороны.

Княжна щелкнула пальцами, и через мгновение появился прислужник. Она сделала несколько знаков, после чего мужчина удалился, а когда вернулся, в его руках была еще одна трубка, которую он присоединил к сосуду со стороны гостя.

— Мне иногда просто хочется выкрасть несколько сэтов спокойствия, — поднесла она трубку к губам. — Сидеть здесь, наслаждаться тишиной и забыть хоть ненадолго о заботах и суете. Попробуйте, сэй Иланди.

Димостэнис опустился на подушки напротив княжны, взяв в руки вторую трубку. Кари слегка приподнялась и плавно дотянулась до чайника, разливая напиток по чашкам.

— Придаст мягкости, — она вновь откинулась назад. На женщине были широкие штаны из полупрозрачной тонкой ткани, блуза с широкими разлетающимися при каждом ее движении рукавами, платок, накинутый на волосы, защищающий их от ветра. Ее движения были плавными, словно скользящими, глаза блестели в неярком свете огневиков.

Дим поднес трубку к губам. Он никогда не позволял себе ничего подобного, он даже вино не особо жаловал. Ему нравилось ощущать уверенность своих движений и ясность разума. Но сегодня он решил, что это ему не повредит. Может, поможет избавить от тяжких дум, навеянных полученными знаниями.

— Ваше высочество, — Димостэнис решил, что надо наконец выяснить, чего от него хотят. В голове непривычно стоял шум, затмевая мысли.

— Как же наш договор? — перебила его княжна, — я же попросила называть меня Кари.

Ее глаза откровенно следили за ним. Она задержала взгляд на его пальцах, держащих трубку, губах, выдыхающих дым. Призывно посмотрела в глаза, прикрыв свои и слегка запрокинув голову. Каждый жест манил и притягивал. Огонь в лампах неярко мерцал, аромат благовоний приятно щекотал ноздри, тело терзала истома, приятно разлитая в каждой клетке.

— Вы тоже называете меня сэем Иланди.

Она тягуче встала и приблизилась к нему, опустившись на колени в непозволительной близости.

— Мне хотелось бы, чтобы мы с вами стали друзьями, Димостэнис.

Тени падали на ее лицо и сейчас как никогда она казалась ему настоящей хищницей.

— Вы позволите мне? — она взяла трубку из его рук. — Вы держите слегка неправильно. Надо брать чуть ближе, тогда аромат не будет уходить мимо.

Кари плавным движением поднесла трубку к его рту, не убирая пальцев, и он почувствовал мягкое прикосновение к своим губам.

Она его соблазняет? Всего-то! Так просто?

Впрочем, почему просто? Она ведь не знает, что у него есть царство зеркальных озер и голубых цветов. И его златовласая хозяйка. Тело просто ломило от желания прикоснуться к ней, прижать к себе, уткнуться носом в рыжие пряди. Бренная оболочка тяжелым грузом держала его здесь, а он сам весь был там, в объятиях своего ангела.