Доктор Пак разошёлся, его очки поползли вниз по заблестевшему носу, но он этого не замечал. Джеха не знал, как его остановить, к счастью, мужчина прервался сам, обратив внимание на бледнеющее с каждой минутой лицо пациента.

– Кхм, да, так обстоят дела, – доктор неловко кашлянул и встал. – В общем, болезнь сложная и редкая, ещё и малоизученная. Помочь хирургически мы не можем, «цветок» крайне неадекватно реагирует на вмешательство как по отношению к нему, так и к носителю. Медикаментов тоже много не будет, неизвестно как отреагирует Ваш организм. Ещё и тип «цветка» неизвестен, на снимке он ещё не раскрылся. Вот что посоветую – как можно быстрее поговорите со своей зазнобой и признайтесь в чувствах. Даже если для неё это будет внезапно или резко, у неё будет время подумать, пока Вы болтаетесь между первой и второй стадией. Сейчас у Вас есть все шансы закончить всё безболезненно и быстро.

– А… если мои чувства будут односторонними? – спросил Джеха так отстранено, словно речь шла не про него.

– Тогда ждите обострения, потому что «цветок» уже почти укоренился, – когда доктор Пак двигал очки обратно на переносицу, они бликовали и на краткое мгновение вместо глаз у него оказывались холодные блестящие стёклышки. – А теперь прошу Вас немного отдохнуть. Завтра утром вас поставят на учёт, возьмут необходимые анализы, в общем, сами понимаете, что Вам необходимо наблюдение.

Когда дверь закрылась, Джеха обессиленно закрыл глаза и обмяк на незнакомой постели. Мини-лекция доктора Пака породила одну громкую, истеричную мысль, которая закольцевалась на обратной стороне век: «Я умру? Неужели я могу так умереть?».

Кабинет доктора Пака казался необжитым, от пустых полок в книжном шкафу, занимавшем целую стену, так и веяло неуютной атмосферой. Джеха наблюдал за бегущей стрелкой на настольных часах, затем ему стало скучно. Доктор Пак в это же время внимательно изучал снимок, прикреплённый к негатоскопу, лоб его был нахмурен.

– Посмотрите сюда, – позвал он Джеху. – Видите эти светлые прожилки? Это «цветок», точнее, его основное тело. Теперь мы с уверенностью можем сказать, что Вы находитесь на второй стадии.

– Так и будет больно в груди?

– Увы, но да. Это реакция организма на чужеродный объект, боль вообще является универсальным маркером возникшей патологии. Боль – это сигнал, маяк, который сообщает о проблеме нам, врачам, впрочем, многие этого не понимают и вряд ли способны понять, эх! – доктор Пак прищурился, вглядываясь в снимок. – Бутонов не вижу, есть мелкие зачатки – вот здесь и здесь, вот эти скопления? Да-да, как и ожидалось от второй стадии.

– Как быстро начнётся ухудшение? – глухо спросил Джеха.

– Как правило, развитие этой болезни протекает индивидуально, но переход на другую стадию занимает от двух недель до двух-трёх месяцев. В редких случаях первая стадия длилась дольше, а вот вторая всегда короче первой. Что касается Вас, – доктор Пак потёр руки и с любопытством уставился на него. На мгновение показалось, что он похож на большую муху в белом халате, которая вот-вот примется довольно потирать лапы. – Боюсь, что Ваш случай выбивается из статистики. Из того, что Вы успели нам рассказать, первая стадия могла длиться больше полугода, а вот следующая наступила слишком быстро. С момента диагностики прошло только два дня, а основное тело «цветка» увеличилось практически вдвое. Если ориентироваться на сухие расчёты, то…три недели? Не хотелось бы Вас торопить, но лучше бы установить контакт с объектом чувств пораньше.

Джеха не пошевелился, он был парализован. Три недели? Даже не месяц. За последние два дня он почти не спал, всё чудилось ему и мерещилось, что он не сможет проснуться, единожды закрыв глаза. Мысли были неподъёмны: «Что делать? Как быть? Сказать родителям или надеяться на лучшее? А будет ли это лучшее?». Все эти вопросы Джеха задавал себе и не мог найти ответов, бросался что-то делать – искать информацию о болезни, выживших, способах спасения – хоть что-то или кто-то, пожалуйста! Ночью в кровати он боялся закрыть глаза и иррационально надеялся на то, что темнота спасёт его.

– Я сочувствую Вам, господин Ким, – вкрадчиво говорил доктор Пак, – всё происходящее может показаться Вам ужасной несправедливостью, я совершенно с этим согласен! Но Вы должны быть сильным. Это ещё не конец.

«Это только начало».

Джеха был уверен, что доктор никогда бы так не сказал, но недоговорённое повисло в воздухе так отчётливо, словно слова были начертаны пылающей дланью.

– Не мучайте себя, отдохните и верьте в себя. Если Ваши чувства настолько сильны, что способны были вызвать болезнь, то они вполне заслуживают взаимности. Покорите свою красавицу, разожгите в ней ответный огонь и всё наладится.

Чужая рука скользнула по плечу Джехи в попытке его подбодрить, но он невольно дёрнулся, уклоняясь от ненужной ему жалости, и встал. Пробормотал под нос заученные благодарности и пошёл прочь, чтобы его не стошнило. Надо было уйти как можно дальше – от полумёртвого кабинета, где пахло болезнями, не одной, но тысячами, от самой больницы, где сами стены пропитались страхом перед увяданием, прочь от себя и проклятого цветка.

Джеха быстро шагал по тусклым больничным коридорам, он стремился выйти на свежий воздух. Когда выход был совсем рядом, всего-то шаг-другой, его окликнула медсестра. Это была девушка, неприлично ярко накрашенная, её миндалевидные глаза улыбались ему, скользили по его лицу и за долю секунды Джеха почувствовал себя изученным. Девушка заговорила с ним – оцените качество услуг по шкале от одного до десяти, где один это совсем плохо, а десять – отлично, и вот ещё… – в какой-то момент он поплыл, размяк, развалился, потому что сжавшееся внутри перестало так тянуть. Рентгенограмма полетела вниз, Джеха видел, как медленно она падает, разворачивается и открывается нараспашку. Медсестра, эта милая девушка с кроткими глазами, присела и подняла бумаги, всё ещё улыбаясь. Момент, когда она поняла диагноз, был прозрачен. Раз, лицо девушки побледнело. Два, она испуганно отшатнулась от Джехи и весь её флирт исчез, испарился, как сигаретный дым на ветру. Впервые за всё время, как Джеха узнал о том, что болен, он посмотрел прямо в глаза другому человеку. Тот страх, что он прочёл на чужом лице, пробрал его вернее, чем снимок лёгких. Джеха забрал бумаги, нещадно их смяв, и вышел на улицу, туда, где существовал день и не было испуганных медсестёр.

Ему хотелось сбежать от себя, вернуться в безмятежное прошлое, на год или на два назад, а может и вовсе в давно забытое детство, поэтому он высчитывал шаги, каждый уносил его дальше. Джеха не знал, как он сможет всё это выдержать. Недавно писал ШиУ-хён, спрашивал, зайдёт ли он в воскресенье на новоселье. Хён наконец-то съехался со своим парнем, до этого они встречались года четыре, если Джеха правильно помнил. Придётся пойти, иначе ШиУ обидится, а обиженный друг мог дуться не один и не два месяца. Звонил кто-то из семьи, мать или сестра, Джеха вслепую пролистывал пропущенные, не желая узнавать кто именно хотел узнать, как у него дела. Минчже присылал фотографии, потом забросал его вопросами, понравилось или нет, с последнего сообщения прошёл день и похоже, что он начал беспокоиться.

Никому из них Джеха не ответил. Придя домой, он метался по квартире, словно загнанный в ловушку зверь. Нет-нет-нет-нет-нет. Вереница нет тянулась за ним из комнаты в комнату и опутывала его, лишая подвижности и способности думать о чём-то другом. Когда он сбежал из палаты, то мог только лежать поперёк кровати, ни на что другое сил не хватало. На исходе вторых суток Джеха вспомнил, что ему надо идти на второй приём. Разбитый и утомлённый собственным отрицанием, он втащил еле живого себя в кабинет к доктору Паку и пребывал в безразличном состоянии, пока медсестра не пробудила в нём нечто, что зашипело, как раскалённая лава, на которую выплеснули ковш воды. Только вбежав в маленькую свою квартирку, Джеха понял, что это за чувство. Это была злоба.