В метро было немноголюдно, как и полагалось середине рабочей недели. Джеха вошёл в вагон. Было много свободных мест, но явная зона отчуждения отделяла всех пассажиров от дальнего угла. Там тяжело и надрывно кашляла девушка. Плечи сотрясались судорожно, фигура скрючилась пополам, как сложенная бумажка. Сквозь пальцы проскальзывали цветочные лепестки – багровые, с чёрными пятнами, слегка потрёпанные на концах – они падали так плавно, что их было почти не отличить от крови. Лепестки лежали вокруг девушки широким полукругом, запятнали собой соседние сиденья и разнеслись уже далеко по вагону, поэтому окружающие жались от несчастной по сторонам, брезгливо напрягаясь в попытке спрятаться от возможного заражения. Все деликатно отводили взгляд, но как один натягивали повыше воротники, прятали голые руки в карманах, старались не вдыхать, право слово, всё выглядело так, будто девушка представляла собой сбежавшую из инфекционного отделения опасную больную. Впрочем, большинство из них было перепугано сплетнями из интернета или знакомы с этой болезнью не понаслышке. Глухое неодобрение – вот что виднелось в глазах людей, но встречалась и жалость. Джеха был из того меньшинства, испытывавшим искреннюю печаль, ведь, судя по всему, девушка давилась лепестками уже увядающими, опасного чёрно-красного цвета.

Диагноз «нелюбимый» мог показаться насмешкой, даже издёвкой, но правда была в том, что жить такому пациенту оставалось недолго. Как измерить силу любви? Люди бросались с мостов, побеждали в войнах, проигрывали в дуэлях – чем не мера? Они влюблялись и расставались, знакомились и расходились, как прежде, но теперь болезнь вторгалась в отношения. Жизнь «нелюбимых» полностью зависела от возлюбленных. Их уход означал конец. Быть нелюбимым сложно, вполне переживаемо, однако всё становится сложнее, когда твоя любовь уходит от тебя, забирая твою жизнь себе в качестве прощального подарка. Вспоминали ли эти люди о других, тех, с кем вдох делился пополам? Впрочем, цветок мстил всем на долгие года вперёд. Алые лепестки – от крови ли, от любви ли – летели туда, где кто-то томился от пылающих чувств.

Болезнь лечилась, но только взаимными и крепкими чувствами в течение долгих лет и имела шансы исчезнуть навсегда. Джеха видел такие пары издалека, чаще всего по телевизору. Их приглашали на шоу с дурацкими названиями, плохая мина при плохой игре. Узнать исцелившихся было проще простого – каждый шрам словно подсвечивался изнутри, вместе они были лабиринтом, пройти который было суждено не каждому. Это сияние делало их героями. На фоне многих, что умирали, так и не дождавшись взаимности, или кончали жизнь самоубийством, не дожидаясь начала третьей стадии, они и были героями. Был прав не тот, кто выжил, но рассказал об этом. Вот они и говорили – о любви. Чаще к определённому человеку, но богу тоже перепадало.

С религиями у Джехи не складывалось: его не хватало на веру в высшее существо, зато он щедро одарял своей верностью людской род. Дружеское плечо было надежнее и крепче, чем сотня перерождений. Казалось бы, вот он – холодный и рациональный разум, но душа его принадлежала что ни на есть самому настоящему мечтателю.

В год, когда родился Джеха, болезнь нелюбимых была почти никому не известна. Да и появилась она внезапно, словно до этого была тщательно охраняемой государственной тайной. Сейчас об этой болезни писали все, кому не лень, вмиг посыпались гранты на исследования, даже разрабатывались вакцины, чтобы раз и навсегда покончить с заразой. Беспокойные и любопытные люди пытались узнать всё возможное о заболевании, которому в самом его начале хотели дать название слишком броское, глупое, претенциозное по своему звучанию – «чума нового века». Но волна паники схлынула так же быстро, как и появилась. Люди поняли, что вокруг всё по-прежнему. Никто не спешил падать на улице, истошно хрипя и забрызгивая окружающих артериальной кровью. Вероятность заражения «болезнью нелюбимых» была ниже, чем заразиться гриппом или опоздать на утренний автобус до работы.

Дело было в том, что этой болезнью могли заразиться только те, кто уже был влюблён. К тем, кто любил сильно и страстно, но совершенно без шансов на взаимность, кто уже в какой-то мере привык к постоянному чувству безнадёжности и отчаяния – ко всем ним приходила болезнь, принося с собой возможность заявить о себе.

Сказать ему или ей: «Вот я – перед тобой. Не могу ни жить, ни дышать, ни любить, без тебя всё пусто. Прими меня со всеми чувствами, иначе я умру».

Болезнь словно толкала на действия, заставляла прячущегося в скорлупу выйти наружу и громко крикнуть о своих чувствах, зачастую в последний раз. Возможно, что это было жестоко. Но разве великая любовь не должна быть таковой? На грани безумия, безысходности и умопомрачения? Чтобы искры разлетались во все стороны, сжигая всё ненужное и наносное? И когда буря стихнет, стало возможным построить на осколках смущения, теперь окончательно разрушенного, отношения, что будут крепче любых стальных оков?

Джеха не мог понять такую любовь. Говоря откровенно, он и не пытался. Живя в этом мире, он чувствовал себя будто бы чужим, никому не нужным. Он знал, что это было неправдой, у него были родители, друзья и читатели. Но… всё же. Как только он надевал наушники и включал музыку, он окунался в холодную и прозрачную воду, где было тихо и спокойно – особое пространство, в котором никто не знал его, ведь никому не было до него дела и нигде его толком не существовало. Такое вот никогде.

Вагон тряхнуло и Джеха вынырнул из мыслей. Он быстро взглянул на информационное табло, на котором оранжевой строчкой пробежали названия, и понял, что проехал свою станцию. Раздосадовано чертыхнувшись, он прикинул в уме, что теперь точно опоздает на встречу с редактором. Это было совершенно нежелательно и как же не вовремя!

Решив срочно выйти и поймать такси, Джеха встал с места и пошёл к дверям, когда его сильно и резко толкнули вбок. Народ по сторонам шарахнулся прочь. Это была больная девушка. Хрипло извинившись сквозь зажатые зубы, она ухватилась за поручень и почти вывалилась в проход. Джеха шагнул вслед за ней из вагона и, пройдя пару метров ко второму выходу, обернулся назад. Девушка уже затерялась в толпе, но ветер от приближающегося встречного поезда подхватил оставшиеся лепестки и поднял их в воздух. На более ярком свету они теперь не казались такими тёмными. Джеха аккуратно уклонился от летящих ему прямо в лицо лепестков и наклонился, рассматривая их на сероватой плитке, украшавшей станцию метро. Кажется, это был мак.

Он задумчиво сузил глаза и ещё раз посмотрел вслед ушедшей девушке. Куда бы та ни шла, Джеха желал ей поспешить с признанием. Мак прекрасен в цветении, почти так же как будет прекрасна любая любящая душа. Но он был определённо одним из самых нетерпеливых «цветов». Джеха видел глаза той девушки, отчаянные и тёмные, ещё не получившие окончательного отказа, ещё не сломленные близостью конца. У неё были все шансы побороться за свою любовь со смертью. Джеха глубоко вздохнул и выдохнул, а затем ушёл прочь, больше не оборачиваясь. Он и так уже опаздывал.

На встречу Джеха опоздал на полчаса. Перед редактором он долго извинялся, умалчивая то, что в метро просто задумался и проехал нужную станцию.