Однако ссориться с кланом «Хиномару», конечно, не следовало.

— Отведите меня к Сандаймэ Тадаки, остолопы. Я Сибата Масахиро. Ваш оябун меня знает.

Конечно, можно было бы сказать то же самое и без мордобоя, но Маса очень устал и рассердился, что мирный сон откладывается.

До станции он дошел не под конвоем, а как бы с почетным эскортом. Впереди, поминутно оглядываясь и каждый раз слегка кланяясь, семенил старший якудза. За ним шествовал Маса, обмахиваясь помятым котелком-яматакабоси (ночь была душновата). Сзади ковыляли шестерки: один прихрамывал, другой зажимал расквашенный нос.

На пустой площади ждал «форд» с эмблемой клана на дверце. Якудза тоже модернизируется, подумал Маса. На экстренный вызов мчатся уже не на рикшах — на авто.

Сели, поехали — судя по тому, что луна оказалась справа, в Иокогаму. Можно было бы подремать по дороге, но автомобиль сильно тарахтел и подпрыгивал на ухабах.

Два года назад, после землетрясения, штаб «Хиномару-гуми» располагался в палатке. Теперь машина остановилась перед новехоньким каменным особняком в модном псевдояпонском стиле: декоративная черепичная крыша с загнутыми углами увенчивала вполне европейское здание. Широкие окна сияли электричеством. Несмотря на поздний час в резиденции не спали.

Владелец разбитого фонарика побежал в дом. Маса с двумя остальными остался в «форде». Минуты две позевал — с крыльца спустилась знакомая статная фигура. Встречать гостя вышел сам оябун.

Масе распахнули дверцу. Два церемонных поклона. Десять секунд взаимного разглядывания.

Сандаймэ нисколько не изменился. Всё то же красивое, густобровое, бесстрастное лицо, внимательные глаза, не умеющие улыбаться губы.

— Давно вас не видел, сенсей. Вы постарели, — сказал Тадаки. По-японски это не звучало невежливо, но Маса все равно насупился. — Прошу пожаловать.

В просторной комнате вокруг низкого стола на циновках сидели хмурые люди. Все в черных куртках, коротко стриженные. Лица неприятные. Гасиры клана собрались на чрезвычайное совещание. Потеря двух бойцов — это серьезно.

— Можем мы поговорить наедине? — спросил Маса.

Сандаймэ кивнул. Провел в кабинет, в котором ничего японского не было. Письменный стол с телефоном, кожаные кресла, шкаф с канцелярскими папками, на стене большая карта, на которой Иокогама с окрестностями, Кавасаки и юго-западная часть Токио закрашены розовым цветом. Должно быть, территория, подконтрольная клану.

Сели. Экстренность ситуации проявилась в том, что Тадаки сразу, безо всяких церемоний, перешел к делу.

— Свидетельница рассказала, что моих людей застрелили те, кто напал на русского сёгуна. А потом на мосту появился человек в клетчатом пиджаке и круглой шляпе. Могу я узнать, сенсей, что вы там делали?

Вопрос был задан тихим голосом человека, который привык, что ни одно произнесенное им слово не будет упущено. И, несмотря на обращение «сенсей», прозвучал не очень-то вежливо. Поэтому Маса ответил в том же тоне.

— Вы не спрашиваете, что там произошло. Потому что и так это знаете. Майор Баба попросил вас охранять белого генерала. Но ваши люди с этим заданием не справились. Клан «Хиномару» потерял лицо.

Сандаймэ чуть сдвинул брови, крыть ему было нечем.

— Я благодарен, что вы пришли генералу на помощь. Но всё же: что вы там делали?

— Мне не нужно задавать один и тот же вопрос дважды, — чуть прибавил резкости Маса. — Теперь, когда вы меня поблагодарили, я отвечу.

В этом учтивом, но рискованном словесном поединке он взял верх. Показал, кто тут старше.

— Как вам, вероятно, известно, господин майор иногда обращается ко мне за помощью. Так случилось и в этот раз.

Коротко, без лишних подробностей, он объяснил суть полученного задания. Отвернул лацкан, чтобы у Тадаки не осталось сомнений.

— Теперь, когда мне удалось попасть в ближнее окружение русского генерала, ваша защита больше не нужна. Я предупрежу Бабу-сан, что буду охранять атамана Семёнова сам.

Для дела было совершенно ни к чему, чтобы рядом крутились бандиты из «Хиномару».

— Если вы так говорите, сенсей, — почтительно наклонил голову Сандаймэ. — Теперь, когда я все знаю, позвольте поблагодарить вас еще раз, уже не формально, а искренне. Для моей чести действительно было бы ужасным ударом, если бы я подвел господина майора. Несмотря на разность профессий, мы каждый по-своему оберегаем Кокутай. А вы, сенсей, идеально соединяете в себе оба моральных кодекса — и государственной службы, и якудзы. Позвольте выразить вам глубочайшее почтение и полно, доверие. Мы с вами делаем одно дело.

— Я знаю, каков был кодекс Никёдо полвека назад, во времена моей юности. Но в двадцатом веке он, должно быть, сильно изменился? — спросил Маса, чтобы перевести разговор на менее щекотливую тему.

— Нисколько. Мораль всегда одна и та же, потому что и в век электричества Добро остается Добром, а Зло —  Злом. Наш Путь Сострадания и Рыцарственности — всё тот же гармоничный закон жизни. Настоящая якудза по-прежнему защищает Добро и карает Зло. Как и полиция — только с более широкими возможностями. Потому что воевать со Злом добрыми средствами — это как беззубому грызться с тигром. У нас очень острые зубы, и мы воюем со Злом его же злым оружием.

Ну, кое-что все-таки изменилось, подумал Маса. В старые времена оябуны не философствовали, не умели произносить такие складные речи о морали. То были люди грубые и косноязычные, а тут чувствовалась целая идеологическая база. Захотелось понять ее лучше.

— Но что такое Добро и Зло — вопрос спорный. Меняются времена, меняются представления.

— Только не у нас. Благо Японии неизменно: Кокутай. А Зло — всё, что угрожает Кокутаю. Этот простой и ясный закон еще в детстве объяснил мне Учитель.

— Послушайте, — поморщился Маса, которого начинала раздражать высоконравственная проповедь из уст преступного босса. — «Хиномару-гуми» ведь не клуб патриотов, существующий на членские взносы. Вы зарабатываете деньги, очень много денег, всякими недозволенными законом способами. Выражаясь по-старинному вы все равно разбойники.

Оябун нисколько не обиделся (да по-японски слово «сандзоку» и не звучало так уж оскорбительно — точнее всего его можно было бы перевести как «лихие люди»).

— Конечно. Только мы не грабим в горах и лесах случайных путников. Наша добыча случайной не бывает. Мы живем, во-первых, за счет так называемого вымогательства. Что это такое? Это наказание для ловкачей, обманывающих закон. Они неистребимы, всегда были и всегда будут, но пусть платят штраф. Во-вторых, мы берем плату за покровительство — защищаем торговцев и предпринимателей от неорганизованной преступности. Что тут нечестного? Кто не хочет, к нам не обращается. Насильно свою защиту мы не навязываем. Потом, мы торгуем наркотиками. Но люди, употребляющие кокаин или опиум, сами выбрали свой путь. А побуждать к наркомании нормальных граждан или, упаси боже, продавать дурь подросткам Никёдо строжайше запрещает. Если кого за такое ловим — убиваем на месте. Игорный бизнес — вообще не грех. Государство делает глупость, ограничивая и запрещая его. Для многих людей, живущих тяжелой, скучной жизнью, азарт — единственная возможность прикоснуться к чуду. Что еще? Проституция? Как вы знаете, этим низменным промыслом «Хиномару» не занимается. Но другие кланы мы не осуждаем. Если только они не торгуют детьми. — Сандаймэ говорил всё это с некоторым удивлением, словно поражаясь, что взрослому человеку приходится объяснять такие очевидные вещи. — Да, мы зарабатываем очень много денег «всякими недозволенными законом способами», но мы ведь и делимся своими прибылями. Щедро жертвуем патриотическому движению, помогаем бедным, выручаем тех, кто попал в беду. За это все относятся к нам с уважением.

Вот главное отличие японских бандитов от всех прочих, подумал Маса. Эти рэкетиры, шантажисты и наркоторговцы искренне считают себя рыцарями без страха и упрека. А самое главное, что так же к ним относится и общество. Какая все-таки интересная страна наша Япония.