— Кто это? — спросил Маса.

— Вы наверно нездешний? Это Сандаймэ, оябун нашего иокогамского клана «Хиномару».

«Сандаймэ» означало «третий в роде». Стало быть горбоносый молодец унаследовал свой возвышенный статус от отца и деда. Этим, видно, и объяснялась его молодость.

— Что ревешь? — накинулась свирепая старуха на мужа. — Бежим отсюда, идиот, пока не сгорели!

Она уволокла своего подкаблучника, а к Масе пристала мисс Турнип.

— Кто эти святые люди? Монахи?

— Это якудза. Настоящие  якудза, — ответил Маса, гордясь своим происхождением.

— Скажите им, что я хочу остаться с ними. Я им пригожусь. На войне я работала в лазарете сестрой милосердия. Переведите!

— Дорогая мисс Турнип, якудза — это не монахи, это бандиты, — объяснила ей Наоми. — От них лучше держаться подальше.

— В Писании сказано: «Кто о ближних своих более, чем о себе, помышляет, с тем и Бог», — ответила на это миссионерша. — Желаю вам благополучно найти дочь, миссис Тревор. Я остаюсь.

Она решительно направилась к оябуну, еще издали крича ему что-то на своем чудовищном японском. Маса искренне посочувствовал якудзе. Отвязаться от мисс Турнип им будет непросто.

«Вот ведь вроде бы глупая, несносная курица, — думал он, уводя Наоми подальше от огня, — а сказала самое главное. Хорошие люди отличаются от плохих только тем, что о других заботятся больше, чем о себе. Значит, мисс Турнип хорошая? Хм. Однако чему удивляться? Разве новость, что хорошие люди могут быть очень неприятными, а плохие — очень приятными и что с первыми часто тяжелее, чем со вторыми?»

С Главной улицы они повернули на улицу Одавара, пока нетронутую пожаром, и, пробежав квартал, снова двинулись к речке, но и тут дорогу преградил огонь —  проклятый ветер все время менял направление. Навстречу опять бежала охваченная паникой толпа, пришлось поворачивать обратно. «Наверх! Наверх! — кричали люди. — На холм Сэнгэн! Там безопасно!»

Стадо с топотом пронеслось мимо. Хотел бежать за всеми и Маса, но опять увидел такое, что застыл.

На пустом тротуаре в покосившейся инвалидной коляске сидел старик Должно быть, отлетело колесико, и калеку бросили.

— Куда вы опять? — крикнула миссис Тревор.

Но Маса уже бежал назад. Вид неподвижной фигуры его поразил. Старик был не японцем, а европейцем, причем несомненно русским. Это было видно по интеллигентской бородке, по пенсне, по холщовой панаме, в которой бывало сиживали на подмосковных верандах дачники. Из газет Маса знал, что в Иокогаме немало русских эмигрантов, ожидающих визы в Америку и Австралию, так что в самом факте ничего удивительного не было, но на фоне горящей японской улицы этот чеховский персонаж выглядел фантастично — будто в машинерии бытия что-то сдвинулось и перепуталось.

Еще удивительнее была поза инвалида. Он сидел, удобно откинувшись назад, положив ногу на ногу, а вблизи оказалось, что человек еще и улыбается — спокойно, снисходительно, будто наблюдает не конец цивилизации, а некое забавное, не вполне пристойное представление.

— Вас бросили? — крикнул Маса, присаживаясь на корточки, чтобы осмотреть поломку.

Старик нисколько не удивился, что японец обращается к нему по-русски.

— Почему бросили? Сам отпустил. Зачем погибать тому, кто хочет жить?

— Переломилась ось. Не починишь. Можете обхватить меня за плечо?

Человек поморщился.

— Не вижу смысла. Пыхтеть, кряхтеть, падать. И ради чего? На холм вы меня все равно не затащите. Благодарю за приглашение, но не стоит. Ступайте, сударь, ваша дама волнуется.

— Но вы сгорите!

— Нет, — безмятежно ответил удивительный инвалид. — Я задохнусь. Поверьте, это менее неприятно, чем моя повседневная жизнь. А уж в свете этих обстоятельств, — кивнул головой на горящий город, — тем более. Мне нисколько не жаль расставаться с таким миром. Скорее нужно пожалеть тех, кто здесь останется.

— Господи, мы же погибнем! — истерично взвизгнула миссис Тревор. — Вы взялись меня сопровождать! Вы за меня отвечаете!

И потащила Масу прочь от улыбающегося старика.

Следующий мост через Оокагаву тоже обвалился. Пришлось сделать еще один зигзаг. Лишь третий по счету мост, Нисинохаси, хоть и покривился, но устоял. Осторожно ступая по растрескавшемуся покрытию, Маса провел спутницу над водой, которая, отражая пламя, была похожа на поток расплавленной лавы.

Наконец они оказались на приморском холме Блафф. Но пожар уже добрался и сюда. С северной стороны всё трещало и стреляло. Ветер, кажется, твердо решил дуть только оттуда. Огонь надвигался сплошной стеной. Многие дома, богатые и нарядные, в землетрясении уцелели, но теперь они вспыхивали один за другим.

— Быстрее, быстрее! — торопила Наоми. — Я живу над самым берегом, мы успеем!

— Но пожар прижмет нас к обрыву, — сказал Маса, оглядываясь. Сзади огромной свечой пылала высокая готическая церковь. Это было очень красиво.

— Мы спустим вниз сетку с теннисного корта. Понадобится — привяжем к ней запасную. Только бы обогнать пожар! Только бы найти Глэдис!

Вблизи дома миссис Тревор стала уверенней. Теперь она бежала первой, показывая дорогу.

— Вон наши ворота! Целы! — радостно закричала она.

Помпезные кованые ворота действительно стояли нетронутыми, но с одной стороны от них решетчатая ограда изогнулась, с другой вовсе рухнула. Скособочился и трехэтажный особняк. Крыша сдвинулась, будто залихватски нахлобученная шляпа. Башенка с флюгером торчала под углом в сорок пять градусов.

Во дворе двигались тени, слышались крики.

— Это голос Пиммса, нашего батлера! Остальные слуги тоже здесь! — сообщила Наоми, замерев перед воротами — словно боялась войти. — Но я не вижу Глэдис... Боже, спаси и сохрани!

Бросилась во двор.

— Пиммс, это я! Где моя дочь? Глэдис, милая, где ты?

Масе не понравилось, что никто миссис Тревор не ответил. Слуги (их было семеро, четыре женщины и трое мужчин) повели себя очень нехорошо: сначала все посмотрели на хозяйку, а потом опустили глаза.

И еще на земле кто-то лежал. В темной, зловещей луже.

— Добрый день, мэм... — промямлил пожилой мужчина, к которому обратилась Наоми. Он был круглоголовый, короткошеий, похожий на бобра. — То есть, собственно, не день... И нельзя сказать, чтобы добрый...

Пока он лепетал эту чушь, Маса присел над телом. Молодой парень в такой же ливрее, как у Пиммса, только без золотых позументов. Лежит ничком. Руки раскинуты. Эхе-хе... А шея-то наполовину перерублена. Очень острым клинком.

Маса осторожно перевернул мертвеца. В отличие от остальных слуг этот был японец.

Миссис Тревор утратила обычную благовоспитанность, схватила батлера за лацканы.

— Где Глэдис?! Там?.. — Трясущийся палец показал на осевший дом. — Она... п-погибла? Во время з-землетрясения?

Бедняжка начала заикаться.

— Нет, мэм, что вы! — замахал руками Бобер. — От землетрясения никто не погиб. И даже не пострадал. С этим всё в порядке.

— Так что же ты меня пугаешь? Где моя девочка?

— Ее забрали, мэм...

— Кто?! Куда?!

Батлер шлепал губами, оглядывался на остальных. Наконец пробормотал:

— Какие-то люди...

— Бандиты, мэм, — всхлипнула долговязая служанка, почему-то зажимавшая ладонями голову с обеих сторон. — Юную мисс увели с собой какие-то ужасные люди. Настоящие звери! Смотрите, что они со мной сделали. Вырвали золотые сережки, прямо с мясом!

Она отняла руки, демонстрируя окровавленные уши, и заплакала.

После этого, перебивая друг друга, заговорили разом все слуги. Из этих причитаний и возгласов постепенно восстановилась картина случившегося.

День домашние провели снаружи, боясь, что от очередного толчка дом окончательно рассыплется. Всё ценное вынесли во двор. Для молодой мисс из скатертей и ширм соорудили подобие шатра. Но глубокой ночью, примерно час назад, из темноты вдруг вышли неизвестные люди (по выражению батлера, «туземцы»). Их было трое. Один катил за собой двухколесную повозку, на каких возят рикши. Она была набита вещами.