Он прикатил на самокате. Пристроил своего «коня» в тени большого валуна, скинул кеды, футболку и шорты. Аккуратно повесил одежду на руль самоката, вызвав вздох у Зойки, пробурчавшей под нос что-то старческое, вроде: «А некоторых не заставишь одежду убирать!» Потянулся, постоял на берегу, и быстро вошел в воду. Продемонстрировал всей честной компании, как прекрасно он плавает, а потом уселся на берегу рядом с Кирой. Мишка заранее набрал в ведерко мелких камешков, и ребята по очереди кидали их в воду. Два камешка Киры залетели дальше всех. Павел хмыкнул и с места бросился в реку.

– Пал Палыч! – завопил Мишка, – Ты дурак совсем? Там же камень!

– Выпендрежник! – фыркнула Зойка. Она вскочила, хлопнула Мишку по спине и крикнула:

– Догоняй!

Мишка помчался за ней, сверкая пятками. Кира же, прикрыв глаза ладонью от заходящего солнца, следила за пловцом.

– Что там за камень? – спросила Кира у Павла, когда он, наконец, соизволил вылезти на берег.

– Краеугольный, – пошутил он. – Большой острый камень, его не видно так, а вода еще не обтесала. Короче, – Павел зевнул, – опасный он.

– Ты же… ты же мог погибнуть! Как твой папа. – Кира надеялась, что ее голос не дрогнул.

– Мог, – парнишка посерьезнел, – но мне пока это не нужно.

– Пока? Что значит «пока»?

– Слушай, внучка-Кроль, – он наклонился к ней ближе, так, чтобы Зойка и Мишка не расслышали. – Ты же не просто так упомянула моего отца! Ты… ну… что-нибудь знаешь?

– О чем?

Кира готова была услышать что угодно. Но только не то, что он спросил:

– О том, как на самом деле погибли наши родители?

Кира не ответила. Павел тоже замолк. Он видел, что девочка вспоминает, и не хотел ей мешать. Кира же действительно пыталась вспомнить что-то, чего в ее от природы прекрасной памяти то ли не было совсем, то ли не хватало частично. Смутные образы то возникали как тени, то пропадали. Мучительно продираясь сквозь слои времени, она пыталась вызвать в памяти лицо матери, но не могла.

Мишка и Зойка полезли в воду, начали брызгаться. А у Киры от их криков зашумело в ушах. Низкое солнце слепило ее, отрезая от сидящего рядом Павла, висок заломило, кровь отхлынула от щек, пальцы стали как ледышки. Он коснулся ее плеча:

– Послушай, не надо. Если ты этого не помнишь, то и не надо. Я… я могу помочь тебе вспомнить, но не сейчас, не здесь. Не при них, понимаешь?

– Да. Понимаю. Да.

Словно в забытьи, Кира медленно встала и пошла вверх по склону, покачиваясь, как от ветра. Павел пристально, по-взрослому смотрел ей вслед, а когда она скрылась из глаз, побежал купаться.

– А теперь, деточка, не мешай мне, посиди тихонечко на сундучке, на моем передничке, – приговаривала прабабушка Зоя Панкратовна, усаживая вертлявую тезку. – Посиди, Рыжик. А я поворожу.

Пятилетняя Зойка обожала свою прабабушку, да и та разве что еще красную шапочку ей не сшила. Зоя Панкратовна, теперь совсем седая, в молодости была такая же медно-рыжая, как ее правнучка. К тому же Зойку назвали в ее честь. Их взаимное притяжение было таким сильным, что его чувствовали даже посторонние: если прабабушка вела Зойку гулять, между ними никто не мог пройти, даже Дружок не мог проскочить! Он лишь бегал кругами, весело облаивая прабабушку с правнучкой.

– Вот так сиди, Зоюшка-заюшка, смотри да присматривайся, слушай да прислушивайся.

Зоя Панкратовна поставила на середину комнаты сосновый чурбан, постелила на него холщовую тряпицу, а сверху пристроила стеклянный кувшин, до краев наполненный водой. Сама перекрестилась три раза слева направо и забормотала: «Fiat firmamentum in medio aquanim et separet aquas ab aquis, quae superius sicut quae inferius et quae inferius sicut quae superius ad perpetranda miracula rei unius. Sol ejus pater est, luna mater et ventus hanc gestavit in utero suo, ascendit a terra ad coelum in terram descendit. Exorciso te creatura aqua, ut sis mihi speculum Dei vivi in operibus ejus et fons vitae et ablutio peccatonim. Amen»1.

Потом она сняла с полки маленькую розовую чашечку. Поставила ее на чурбан вместо кувшина, который подняла левой рукой, и начала аккуратно переливать из него воду в эту новую емкость. Зойка, конечно, была мала, но даже она понимала, что полный кувшин нельзя опорожнить в такую маленькую чашку. Тем не менее, чашечка поглощала миллилитр за миллилитром до тех пор, пока кувшин не опустел. Зойка следила за бабушкиными действиями, округлив глаза и рот. Зоя Панкратовна отставила кувшин на полку, взяла чашечку в правую руку, подошла к Зойке и перевернула чашечку над ее рыжей макушкой. Со дна упала всего одна капля.

– Ой!

– Не пугайся, милая! – Зоя Панкратовна улыбалась правнучке. – Вставай-ка, иди сюда, заюшка!

Прабабушка подняла с чурбана тряпку, оказавшуюся холщовым передничком с кармашками. Повязала его вокруг талии девочки, а потом оттянула правый кармашек и сказала:

– Этот передничек всегда будет тебе впрору, деточка. А в кармашке с тобой всегда будет эта чашечка. Она никогда не разобьется. Тот, кто выпьет воды из нее, излечится от простуды, от головной, зубной боли, от дурного сглаза. Только ты, заюшка, помалкивай о том, как мы тут с тобой ворожили, хорошо?

– Хорошо! – с готовностью пообещала Зойка.

Утром она хотела спросить у прабабушки, что это были за слова такие диковинные. Но не пришлось. В ночь Зоя Панкратовна скончалась.

***

– Здравствуйте, бабуся Варя! – раздался звонкий девчоночий голосок, – Кира больна? Ох уж эти городские девочки, такие слабенькие все! Можно мне к Кире?

– Здравствуй, здравствуй, Рыжик! – даже Кире слышно, что Варвара Нефедовна улыбается. – Наверх полезай, там она. Лежит.

Кира с трудом села на постели. Только Зойки ей сейчас недоставало! Нельзя валяться в кровати, она не больна и не выкажет слабости! Кира спустила ноги на пол и попыталась встать, но тут комната куда-то поехала и девочка полетела обратно в подушки.

– Бабуся Варя! Бабуся Варя! – трещала Зойка ниже этажом. – Можно водички? Вот в эту чашечку!

Звякнул ковш о ведерко. Кира стиснула зубы, чтобы не заорать от боли. Голова раскалывалась и кружилась – она перенапряглась там, у реки.

– Кира? – от двери долетел громкий шепот Зойки, – Можно?

Кира издала слабый приглашающий стон. Зойка вошла на цыпочках, прикрыла дверь и подошла к кровати.

– Кирочка, выпей, пожалуйста! – Зойка приподняла с подушки голову Киры левой рукой, а правой поднесла к ее губам крошечную кукольную чашечку. – Выпей, Кирочка, пожалуйста! Это просто водичка!

Кира глотнула. Раз, другой… водичка кончилась. Зойка села на пол у кровати. Кира снова откинулась на подушку. Так они провели пару минут, а потом Кира с удивлением почувствовала, что мерзкая мигрень улетучилась. Девочка резко села.

– Зоя! Что ты дала мне выпить?

– Кирочка, так водичку же, мне бабуся Варя плеснула в чашечку, – Зойка похлопала себя по карману.

Кира только сейчас заметила, что Зойка очень старомодно одета – поверх летнего платьица на ней был грубый домотканый передник с карманами.

– Кира, пойдем! – Зойка засуетилась как маленькая старушенция. Хвостики на ее рыжей головке смешно запрыгали. – Пойдем скорее, Мишка и Пал Палыч жду нас у барановской сараюшки, там играть будем!

Барановская сараюшка была обычным местом, от которого компания деревенских ребят начинала игру в «ночные прятки». Городских и прочих дачников принимать в игру обычно запрещалось. Но Зойка и Мишка, посовещавшись, решили привлечь к делу Павла и Киру. Павел был достаточно ловок для ночных пряток, а Кира им просто нравилась. Сложность ночных пряток заключалась в том, что водящего не было. Все искали всех и следили за всеми до петушиного крика. Результат обсуждался наутро. Лгать было нельзя. Так что, если тебя застукали за тем, как ты вернулся домой и лег спать – признавайся. Самым увлекательным и был процесс разбора на следующий день: ночные прятки смахивали скорее на игру в детективов или шпионов. Выигрывал обычно тот, кто хорошо ориентировался, не терял головы при изменении ситуации и мог отчитаться по передвижениям всех остальных.