– Привет! – бросила Кира, стараясь не выказывать раздражения от того, что он оккупировал лучшее место у воды.

– Привет! – маленький удильщик шмыгнул носом, открыл рот, закрыл, опять открыл и, наконец, выпалил: – Ты кто?

– Кира Кроль.

– Ты бабуси Вари внучка, да?

– Ага, – отозвалась Кира.

– Я тут все фамилии знаю, – затараторил он. – Кроль – это бабуся Варя, Лисицын – мой дед, а я – Лисицын-внук. Смешно, да?

– Смешно, – согласилась Кира. – Так ты Михаил Лисицын?

– Ага, – откликнулся тот, – Только меня все Мишкой зовут!

Непосредственный Мишка перестал раздражать Киру. Она вспомнила одно из писем Варвары Нефедовны, в котором говорилось, что сын деда Лисицына, очевидно, Мишкин отец, и его жена погибли несколько лет назад. Лисицын-внук вдруг подскочил, резко рванул удочку, покачнулся и шлепнулся на попу. В воздухе мелькнула серебряная полоска, раздался всплеск.

– Ч-ч-ч-черт! – выругался горе-рыбак. – Сорвалась!!!

Кира смеялась в голос. Мальчик сначала недоуменно смотрел на нее, а потом и сам расхохотался. Отсмеявшись, он начал собирать свои пожитки: ведерко с уловом, удочку, банку с червями.

– Пошли отсюдова, – со знанием дела сказал он Кире, – клевать сегодня уже не будет, а у меня два яблока из усадьбы есть!

Они сидели на траве под обрывом. Мишка действительно угостил Киру яблоком, по-джентльменски дав ей выбрать. Яблоко было прошлогоднее, морщинистое, ватно-рыхлое и очень сладкое. Кира немедленно захотела пить, но лезть наверх, чтобы хлебнуть воды… не возвращаться же потом! Она зашвырнула огрызок в траву. Мишка слопал все яблоко без остатка, облизал пальцы, обтер руку о штанишки, глянул вверх и громко сказал:

– Ого! Пал Палыч едет!

Кира подняла глаза, и сердце ее совершило скачок, а потом быстро и громко забилось где-то за ухом. По каменистой тропинке на самокате ехал… Он! Высокий, даже очень высокий для своих тринадцати лет. Удлиненное лицо, обрамленное волнами каштановых волос. Прямые темные брови, зеленые глаза, ироничная полуулыбка. Да, это был Он, и Кира едва успела перевести дыхание, пока он подъезжал к ним с Мишкой, резко разворачивал свой транспорт и тормозил, подняв пыль.

– Привет, – сказал он, глядя на Киру, – меня, кстати, Павел зовут.

«Я знаю», – чуть не вырвалось у Киры, но она выдавила:

– Привет, а я Кира…

– Я знаю! – Павел слез с самоката, откинул его в траву и сел рядом с Мишкой. – Мы же с тобой в параллельных классах, разве нет? – Он пожал руку Мишке, тот просиял. – Ты Кира Кроль!

– Да… в параллельном, – пробормотала Кира.

Павел усмехнулся:

– Удивлена, что раньше здесь не встречались?

– Ммм…

– А нечему удивляться, – его тонкие длинные пальцы начали собирать мелкие камешки, – я сюда сто лет не приезжал. Планировал и этим летом тусоваться в Москве, да только и здесь появилось дело.

Он принялся перекидывать камни с ладони на ладонь.

– Вот он, – Павел кивнул в сторону Мишки, – Лисицын-внук, ты внучка-Кроль, а я внук-Лукьянов.

– Так Пал Палыч Самый Старший – твой дедушка? – оживилась Кира.

– Ну да. Мы все Пал Палычи. Я Пал Палыч, дед Пал Палыч, отец тоже был Пал Палыч.

– Был? – глупо переспросила Кира.

– Был, – помрачнел Пал Палыч Самый Младший. – Можно подумать, у тебя оба родителя есть!

– У меня вот обоих нет! – гордо заявил Мишка. Павел приобнял его за плечи.

– Ну вот, – сказал он Кире, – живой пример!

– А у тебя кого нет? – спросил любопытный Мишка у Киры.

– Мамы, – коротко ответила она. Павел кивнул: ясно, мол.

– Ой, и у Зойки мамы нет, – вздохнул Мишка.

– Естественно, – Павел снял руку с его плеч. – Ну, хватит об этом!

Он откинулся на траву, подтянул по очереди левое, а потом правое колено почти к подбородку и перевязал шнурки на кедах покрепче. Вскочив на ноги, вздернул на плечо самокат.

– Окей, ребята, я домой. Дела! Увидимся. Может, купаться вечером придешь? – спросил он Киру.

– Я… не знаю…

– А, ну ладно, я пошел!

Засвистев, Павел двинулся наверх. Мишка проводил его подобострастным взглядом, повернулся к Кире и предложил:

– Кира, а Кира! Ты приходи купаться вечером. Все соберемся, вместе веселее! А сейчас мне пора Шлянду кормить, а то там тетя Дуня одна с ними со всеми. Ты заходи к нам, если захочешь, после обеда! Придешь? А? Оглохла, что ли? Ну, ладно, пока!

Мишка собрал свои пожитки и, неумело пытаясь насвистывать, покинул молчащую Киру.

Бетонка, в конце которой находилась Цель, казалась Петру бесконечной. Он заранее сверился с картой и теперь смотрел только на дорогу, зная, что приборная панель скоро откажет. Уверенно Петр вел машину к Цели.

Мать перекрестила его на прощание. Он ехал вперед, а внутренним взором все еще видел маленький домик, мать, машущую ему вслед, деревья, пустую будку («Зимой околел Дружок, Петруша, дед Лукьянов помог закопать в лесу, так-то вот») и звезды.

Петр знал, на что нужно настроиться, чтобы Перемещение произошло как можно точнее – на самое первое и самое яркое воспоминание о жене. Ему было всего 17 лет. Он оканчивал школу, собирался поступать в техникум, но тут в Горки приехал профессор Дитерлих со своими сотрудниками и забрал в Ухватово нескольких деревенских подростков, разглядев в них способности к занятиям наукой, – его самого, Ваньку Лисицына, Маринку Гридчину, Алену Савелову, а также недавно вернувшегося из армии Пашку Лукьянова. Перепуганные родители недоумевали – зачем совершенно здоровых детей вдруг повезли «в больницу»? Там, в Ухватово, Петр и встретился с дочерью профессора Дитерлиха, и даже сейчас, в сотый раз вспоминая об этой встрече, он против воли заулыбался…

***

– Знакомьтесь! – профессор Кирилл Христианович Дитерлих приветливо кивнул Петру, приглашая войти в лабораторию. – Моя дочь и коллега. Она и проведет обследование, молодой человек! Лариса, разреши представить тебе твой научный объект. У этого юноши совершенно непроизносимое имя! Петр Кроль – сплошные согласные! Ха-ха-ха! Ну-с, мне пора, дорогие товарищи! Пора! Ха-ха-ха!

Громкий профессорский смех все еще раздавался в коридоре. Петр смотрел в пол. Лариса вертела в руках стетоскоп. Тишина становилась невыносимой. Петр чувствовал, что выглядит и ведет себя, как неотесанный чурбан. Серая пижама, которую ему выдали в клинике, и холодные кожаные шлепанцы, оба на левую ногу и вдобавок разного цвета и размера, делали из него шута горохового. Наконец, Петр оторвал взгляд от линолеума и попытался поздороваться. Голос отказал ему сразу. Девушка, стоящая перед ним, была красива как сказочная принцесса. Высокая, стройная, черноглазая, длинные ресницы и тонкие брови совсем темные, а толстая коса, уложенная вокруг головы, совсем светлая. От этого противоречия во внешности девушки лаборатория закружилась перед глазами Петра…

– Ну, вот вы и очнулись, Петр Егорович! – голос Ларисы слегка дрожал.

Петр разом сел на кушетке. Лоб его блестел от холодного пота, левую руку кто-то перебинтовал на сгибе локтя.

– Что? Что случилось?

– Вы потеряли сознание. Очевидно, голодный обморок. – Лариса поднялась со стула, на котором сидела у кушетки, и перешла к столу, чтобы не смущать пациента. – Я взяла у вас анализ крови, Петр Егорович. Все верно, этот анализ сдается натощак. Но при вашем росте голодать не полезно. Отправляйтесь скорее на завтрак! Вот ваша медкарта. Принесите мне ее, пожалуйста, завтра между часом и тремя, я внесу результаты. Вы готовы самостоятельно вернуться в палату?

Ровесники, да и не только ровесники, прежде не именовали Петьку Кроля «Петром Егоровичем», не обращались к нему на «вы». Парень почувствовал, что растет в собственных глазах. Одновременно невероятно возросло и его уважение к дочери профессора Дитерлиха. И такая девушка проявляет к нему дружеское расположение! Это новое чувство придало Петру смелости. Нужно было поступить соответственно. И он собрался с духом: