Я помог ей подняться.

— Вы уронили, — она протянула связку ключей. Должны быть, вылетели, когда нас толкнуло. Я засунул их в карман. Подул свежий ветер, туман ушел, теперь неприкаянные души до нас не добрались бы.

В доме Голдбергов горели все окна.

— Вам не обязательно заходить, — тускло сказала Элиана.

— Мне придется, — я чувствовал знакомое покалывание в кончиках пальцев. Мы заключили договор, мы привлекли внимание, осталось доиграть последние действия.

Так я впервые увидел Оскара Голдберга. Совсем юный, с почти черными тенями под глазами, он производил впечатление человека, не спавшего несколько суток подряд. Он не посмотрел на сестру, когда мы вошли, его взгляд не отрывался от трех женщин в черном, сидевших бок о бок на софе и вязавших. Спицы мерно и громко щелкали.

— Элиана! — миссис Голдберг встала, но не подошла к дочери. — Мистер Веспер, я вас предупреждала.

— Мама, — только и сказала Элиана, и что-то в ее голосе заставило мать посмотреть на меня.

— Вы в него не стреляли, так ведь? — спросил я.

— Неправда, это сделала я.

— Зачем? Не любили мужа?

— Любила, — она снова превращалась в статую: ничего человеческого. — А он предал нас всех. Спасся при крушении парома, никому не дал о себе знать и ушел бродяжничать. Голдберг — нищий-попрошайка! Как он посмел оставить все это. Детей, дело. Я бы убила его еще раз, будь у меня возможность.

Даже эту историю она излагала сухо и сжато, как доклад перед акционерами.

— Он вернулся попросить у вас денег?

— Да. Сказал, что пары сотен ему хватит надолго. Не спросил про детей, смотрел словно сквозь меня. Ему «невмоготу здесь было, душно», а копаться в отбросах оказалось веселее.

— Вы пошли за деньгами, а вернулись с пистолетом.

— Все так, — она кивнула почти с одобрением.

— Мама, — повторила Элиана.

— Ваш герой оказался фальшивкой. Мистер Голдберг, — юный Оскар дернулся и посмотрел на меня удивленными глазами, — вы поэтому разбили портрет отца? Не хотели смотреть на предателя?

— Оскар, не смей отвечать!

— Он ответит, — я встал между ним и вязальщицами в черном. Юноша несколько раз моргнул.

— Я, — начал он и облизал пересохшие губы. — Все говорили, что он всегда поступал правильно, я все время думал: а что бы сказал отец? А оказалось, что я уже лучше, чем он, даже стараться не надо!

— Молчи! — крикнула миссис Голдберг.

— Я знал, что так надо сделать. Мы столько лет его ждали. Пришел ненастоящий, он бы все испортил.

— Вы его застрелили.

— Да, потом ушел.

— А записки с угрозами матери подбрасывали тоже вы.

— Давно уже, — он дернул плечом. — Думал, она позорит нас с этим любовником. А мы были опозорены задолго до этого.

— Пойдёмте, мистер Голдберг.

Когда мы пошли к выходу, три женщины в черном тоже поднялись. Звякнули спицы, которые они одинаковым движением засунули в сумки. Элиана не подняла на меня взгляд, когда я проходил. Думаю, вряд ли я снова увижу девушку из особняка.

Мы шли по ночным улицам. Оскар несколько раз оглянулся.

— Эти женщины, — сказал он, — они идут за нами?

— За вами.

— Что они хотят?

— Убедиться, что я приведу вас, куда нужно.

— Но мы идём не в полицию.

— Поверьте, особой разницы не будет.

Проводник уже был на берегу. Он сидел на ступеньках, уходящих в воду. Бледные язычки воды вытягивались повыше, чтобы достать его протянутую руку, но пока ни у кого не получалось.

— Добро пожаловать, мальчик, — сказал он. — Снова принялся решать задачи, не имеющие решения?

— Кто вы? Мы должны были идти в полицию, я готов сделать признание.

— Ты сказал, мы услышали, — Проводник кивнул трем женщинам в черном. — Сейчас ты поможешь дамам сесть в лодку, и вы вместе отплывете.

— Туда?!

— Все верно. Здесь — нежизнь, к которой все-таки можно приспособиться. Там тебя ждет несмерть, к которой никогда нельзя привыкнуть. Лодка готова.

Оскар двинулся вперед, словно манекен. Подставил руку, и первая женщина стала садиться. Он вскрикнул и поднес ладонь к лицу.

— Она ткнула меня спицами!

— Это начало, мальчик. Греби усердней, иначе они снова пустят их в ход.

Когда крики перестали быть слышны, Проводник посмотрел на меня.

— Лучше бы я остался снабженцем, лейтенант. Паршивая у меня работа.

— У многих в этом городе и такой нет.

— Это точно. Бывай, Веспер.

— Удачи.

Сил размышлять о том, что произошло, не было. В конце полагается мораль, но я, хоть убей, не знал, в чем она заключалась. В том, что все хотели как лучше? Сомнительно. Что правда — тяжелая ноша, и, храня верность одному, губишь остальных? Ближе к истине, пожалуй, но я все равно не в восторге.

Подойдя к дому, я зашарил по карманам в поиске ключей. Вокруг них была обвита цепочка. На память от Элианы? Я зажег свет.

Проводник снова помахал мне из-за стола.

— Как чувствовал, что ты заглянешь. Виски?

Вместо ответа я положил на стол медальон на цепочке.

— Воспоминания замучили, лейтенант? — он ткнул в него пальцем. — Или ты меня армейским жетоном удивить хотел?

— Это номер Кастора. Его медальон. Он выцарапал три звезды с обратной стороны.

Проводник разве что на зуб его не попробовал.

— Похоже, настоящий, — сказал он. — Знаешь, есть такое слово: напрасная надежда.

— Пять лет о нем никто ничего не знал. А вчера меня кто-то спасает в Нижних Кварталах, и я нахожу там же медальон.

— Я бы сказал, что это идеальная ловушка для тебя, лейтенант. Но ты не свернешь.

— Нет, — я взял жетон и надел на шею. — Не в этот раз.

Потому что это был мой брат. Потому что я был болен самой бесполезной добродетелью и не собирался от нее лечиться.

fandom Antiquity 2015

Кроссовер с Дж. Р.Р.Толкином.

В лесах Киферона было жарко, и даже слишком, поэтому, найдя наконец долину Гаргафию, он вздохнул с облегчением: это место напомнило ему родные леса. И пусть вместо берез и елей, дубов и буков тут разрослись платаны, мирты и пихты, вместо серебристых тополей и трепещущих осин вонзались в небо темными стрелами кипарисы, но трава точно так же пестрела цветами, журчал прозрачный ручей и царила тишина…

Вот только тишину эту нарушил треск ветвей и бешеный лай. Он вздрогнул, и стрела сама легла на тетиву. Терять бдительность не следовало даже в этих благословенных местах.

Собаки лаяли и рычали совсем близко, потом раздался крик, похожий на человеческий, и он быстро пошел на звук. Густые заросли не страшили его: ветви даже не касались длинных золотистых волос, а вьющиеся травы не пытались опутать ноги.

Когда он выступил из леса, глазам его предстало печальное зрелище: красавец-олень из последних сил отбивался от своры рассвирепевших охотничьих собак, почему-то даже не пытаясь поднять их на рога или затоптать, а те подступали все ближе, и вот уже повалили благородного зверя, навалившись всей ордой, и морды их окрасились кровью…

В глазах оленя он разглядел ужас и мольбу о помощи, а когда снова услышал почти человеческий стон, не выдержал.

— Прочь! — приказал он собакам, и те отползли, поскуливая и поджав хвосты. — Подите к хозяину!

Тут он нахмурился, потому что псы повели себя как-то странно: вроде бы они и хотели уйти, но отчего-то не могли, вертелись на месте, жалобно повизгивали и взлаивали…

— Найдите другую дичь, — велел он им, и те с облегчением сорвались с места, умчались прочь.

Он же присел рядом с покалеченным зверем. Из темных глаз оленя катились слезы, пролитая кровь запятнала бока и засыхала на шерсти бурыми потеками.