Клинок, падая, блеснул в утреннем свете.

Толпа взревела.

— Чудо, — сказал Роберт еще раз, более сдержанно. — Ты видишь?

Его растерянность вернулась в полную силу. Роберт был прав, не Бессмертный организовал его спасение. Дарий сразу же склонил голову, закрыл глаза, и закончил двадцать третий Псалом.

Не убоюсь я зла, ибо Господь мой Бог со мной.

— Аминь, — ответила Джина, и перекрестилась. — Давайте вернемся на Святую Землю.

Гильотина на Гревской площади действительно не срабатывала два раза, пощадив голову приходского священника. Подчиняясь давлению толпы, революционный трибунал объявил священника другом революции и никогда не угрожал ему снова.

Может, это был не Дарий. Но это обязательно должно было быть.

Звонок мобильника прервал беседу профессора Вирседы со своими студентами. Профессор требовал отключать неуместную на лекциях аппаратуру, и сейчас он переводил обиженный взгляд с безалаберного американца на японку. Однако поднялась наиболее серьезная из его учениц — Кедвин.

— Извините, профессор, — и она решительно направилась прочь из двора, где он знакомил молодых людей с мавританским искусством разведения садов.

Разумеется, Кедвин отключила мобильник, но только основнуюсимкарту, по дополнительной могли позвонить считанные друзья. И одно из таких имен высвечивалось сейчас на экране.

— Да, Дункан.

— Кедвин, дорогая, здравствуй. Ты сейчас не в Испании?

Кедвин вздохнула, оглянулась на дворик с фонтаном и деревом, под которым продолжалась лекция, и вышла за пределы усадьбы, стараясь быть подальше от посторонних ушей.

— Я в Гранаде. Что-то случилось?

— Да. В Севилье взорвали поезд, в нем ехала Клаудиа Жардин, пианистка, радио сообщает, что она среди погибших. Она из наших… Понимаешь, с ней могут быть проблемы, я приеду очень скоро, но может ты бы смогла… — голос бархатный и слегка извиняющийся.

— Это первая?

— Нет, но… Она совершенно неопытна…

Разговор оба строили так, что если их подслушают, то можно будет что-нибудь придумать. Увы, эпоха всеобщей доступности информации имеет свои недостатки. Естественно.

По дороге до Севильи Кедвин слушала местные радиостанции, сообщавшие о взрыве все и немного больше. Так что, въехав в город, она сразу направилась в госпиталь Сан-Жуан, куда отвозили тяжелых и погибших. К моргу вел отдельный въезд, но похоже в помещении не хватало мест, потому что тех, кого можно было показать родственникам, клали под навесом рядом со входом. Между тел ходили люди, пытающиеся найти пропавших. Плакали, тихо или громко. Тут же стоял полицейский с большим блокнотом.

Под деревьями, окаймлявшими площадку перед входом, стояла скамейка, и оттуда исходил слабый Зов. Кедвин подошла поближе и обнаружила девушку, с грязным лицом, слипшимися кудрями, в одежде, испачканной сажей и кровью. Никто на нее внимания пока не обращал, а она сидела, ссутулившись, смотрела в землю и только иногда поводила растопыренными пальцами правой руки.

— Пойдем, — тихо сказала Кедвин, взяв ее руку в свою и осторожно поднимая. Девушка молча встала и сделала два шага, но потом дернулась обратно.

— Ты кто? — прохрипела она и закашлялась.

— Помнишь Дункана?

— Маклауда?

— Да. Он мой друг, позвонил сегодня и просил тебя разыскать. Идем.

Девушка закусила губу, поглядела, стараясь сосредоточить взгляд на Кедвин, потом кивнула.

Кедвин еще по дороге в Севилью привычно выстраивала планы — остаться на месте или везти сеньориту Жардин в Гранаду. По прикидкам второй вариант был лучше, но увидев состояние подопечной, решила, что придется задержаться в Севилье.

Она созвонилась с хозяйкой маленькой гостиницы, где сама иногда останавливалась, и договорилась о номере. Помимо удобного расположения заведение было хорошо тем, что и хозяйка, и обслуга умели не замечать «странностей» постояльцев, но все-таки появляться в таком виде, как сейчас у Клаудии, не стоило. Кедвин припарковала машину в неглубоком тупичке и объяснила девушке, что надо умыться и переодеться. Та кивнула. Молча. Кедвин решила ее немного расшевелить.

— А где твой меч? Потеряла?

— У меня его не было.

— Волосы не трогай, все равно сейчас не отмоются. Наденешь платок.

Даже не кивнула. Шок или отупение?

— По радио говорят, что взорвалась бомба.

Пожатие плеч.

— Ты ведь не одна ехала?

Девушка застыла со снятой кофточкой в руках:

— Ансамбль старинной музыки. Две флейты и виола. А я захотела поиграть на клавесине. Взрыв был рядом. Парни…

И она заплакала, уткнувшись в задубевшую от крови кофточку.

Дункан прилетел к вечеру следующего дня. Привез почти готовые документы, надо было вставить фотографии, еще кое-что доделать.

Клаудиа, отмытая и немного подкрепившаяся, попыталась ему улыбнуться. Не получилось. Дункан держал себя с ней ласково, но не настолько, чтобы она заплакала. В какой-то момент отвел Кедвин на галерею, спросил:

— Как она?

— Ну, пока неплохо, с учетом всего произошедшего.

— Ты знаешь, что она отказалась учиться фехтованию, потому что жизнь в опасности помогала ей хорошо играть?

— Откуда бы мне знать? — несколько удивилась Кедвин.

— Она не рассказывала?

— Нет. Она сейчас сосредоточена на случившемся.

Дункан покачал головой:

— Как она теперь будет без музыки, без выступлений.

Кедвин пожала плечами. Пока девушка про музыку или свое будущее не вспоминала.

— Что? — Дункан что-то сказал, а она не расслышала. Он повторил:

— Она тебе понравилась?

— Ну… Она похожа на статуэтку работы братьев Льярдо.

— Изящество и трогательность, — кивнул шотландец. — Я не смог заставить ее учиться выживанию. Девушка хотела просто жить и играть.

Кедвин позвонил маэстро Карлос, архитектор, и попросил приехать к старой конюшне недалеко от Малаги. Конюшню наконец купили, чтобы переделать в современный дом. Новая мода. Кедвин предлагалось взять на себя концепты обустройства участка и дизайна интерьеров. Конечно, ее работа должна была начаться значительно позже, но приглашал сейчас — они уже работали на двух объектах, и он ценил «вносимое ею благоразумие» в его полет фантазии.

Услышав об отъезде, Дункан поинтересовался ее адресом в Гранаде.

— Мало ли что…

— Ты не можешь забрать ее в Париж?

— Могу, конечно. Но…

— У тебя любовь? — поинтересовалась Кедвин, улыбаясь.

— И это тоже…

Кедвин фыркнула, написала адрес, имя и телефон присматривающее за домом женщины и пообещала той позвонить, предупредить. Это она сделала, конечно, но затем все из головы выкинула, а вспомнила два дня спустя, когда подъехав к дому, почувствовала Зов.

Клаудиа встретила ее в гостиной на первом этаже, здесь же стояли чемоданы.

— Привет. А где Дункан?

— Поехал за покупками. Извини, что мы к тебе вторглись.

— Я разрешила, — улыбнулась Кедвин и попыталась поболтать с девушкой, но та отвечала односложно.

Теперь у Клаудии вместо копны темных кудрей были короткие пепельные волосы, она похудела, хотя куда там худеть, и заторможенность первого дня превратилась в сдержанность, а может затаенность.

Новая волна Зова предупредила о возвращении Маклауда. Он вошел нагруженный пакетами и объявил, что Кедвин должна отдыхать, а они с Карин — новые документы были на имя Карин Жакоб — будут готовить.