– С Новым годом! – внезапно заголосил Жигалин, прыгнув на прежнее место рядом с нами и приподняв шампанское над головой.

– С каким ещё новым годом? – поморщился я. – Вроде как октябрь на дворе.

– А какая разница? – он начал разливать полувыдохшийся шипучий напиток по кружкам. – Ты что, не любишь Новый год?

– Люблю, но при чём здесь это?

– При том, что раз все любят Новый год, то сейчас мы будем справлять Новый год, и никто нам запретить этого не сможет. Ребёнок, ты за? – он вскинул искрящийся взгляд на Юлю, и та, естественно, поддержала.

– Я люблю Новый год, – на щеках её обозначились милые ямочки.

Но меня потихоньку начинало бомбить.

– Бред какой-то, – буркнул я, однако тоже чокнулся огромной керамической кружкой со сколотым краем. – А где тогда снег, дед Мороз, бенгальские огни, где это всё?

– Ха! Я сейчас! – Жигалина снова сорвало с места.

 На сей раз он вернулся с пачкой бенгальских огней.

– Держи, это тебе… – начал вручать их в наши руки.

Я принял, но без особого энтузиазма, а Юлька аж захлопала в ладоши.

– Всё равно. Даже снеговика не слепишь, – стоял я на своём.

– Мы грязевика слепим, – не отчаивался он.

 И снова стал наливать нам шампанское.

– Слушайте! А есть же бокалы! – воскликнула девушка, подскочив на ноги, и обернулась на буфет. – Вот там, достать?

– Ну да, – сколотив печальную физиономию, тихо проговорил Жигалин, глядя в пол. – Давайте пить шампанское из бокалов, отмечать мой день рождения и ложиться спать после «Спокойной ночи, малыши».

– У тебя день рождения? – осторожно поинтересовался я.

Чем дальше общались, тем более странным мне казался этот парень. С одной стороны, он был чертовски обаятельным – его широкая улыбка и лучистые глаза как-то сразу же вызывали расположение. С другой – резкие колебания настроения и интонаций, порывистость и некая нелогичность поведения настораживали, а местами проскальзывающее высокомерие слегка раздражало. Словом, я не понимал, как к нему относиться.

– Сколько тебе исполнилось? – спросил на его кивок.

– Восемнадцать, – ответил он, подзывая жестом Юлю – и она почти мгновенно снова повисла у него на плече. – Так что, с Новым годом, братцы-кролики?

Бутылку мы осушили практически моментально. Кинув взгляд на старые настенные часы, я с удивлением обнаружил, что уже довольно поздно и пора бы, на самом-то деле, спать.

– А до станции здесь далеко, не знаете? – зевая, спросил неустанно целующуюся парочку.

Шампанское на голодный желудок сделало своё дело – меня слегка развезло, и стало не до такта. Хотя, возможно, будь я трезв как стёклышко, с этими двумя всё равно бы не церемонился.

Они миловались чуть ли не через каждые две минуты, причём, делали это до того открыто, словно сами жаждали внимания публики. Я уже успел заметить, что у Ромы проколот язык, а у Юли белые стринги, хотя никакого желания узнать такие подробности у меня не имелось.

Но влюблённые не оставили мне выбора. В какой-то момент я всё-таки подумал было спрятаться на кухню, но Жига предупредил мои поползновения каким-то дурацким вопросом.

В итоге я решил не париться. Хотят – пусть хоть ахаются здесь, их дело. А мне всё равно до утра идти некуда…

– Километра три, – отозвался Жигалин сквозь поцелуи. – Утром вместе пойдём.

Наконец, очередной романтический марафон был прерван, и Юля развернулась в объятиях Ромы, сев спиной к нему между его колен. Её щёки здорово горели. Она и до того периодически хваталась за них и повторяла, что это у неё такая реакция на алкоголь, но, если честно, выглядели такие оправдания как отмазка.

– Мы что, поедем обратно в Москву? – спросила она у Ромы жалобно.

– Предлагаешь сидеть здесь и ждать, когда за нами придут?

– Что за странные украшения у вас? – перебил я, наконец задав вопрос, который мучал меня весь вечер.

У обоих на запястьях рук – у него на левой, у неё на правой – красовались необычные серебристые браслеты с каким-то выступом-петелькой непонятного происхождения и предназначения.

– А, это я Ромке подарила! – обрадовалась девушка. – Смотри!

Она живо сняла с шеи цепочку, которая тоже оказалась не простой – на обоих концах её имелись замочки – и парой ловких движений соединила оба браслета.

– Прям наручники какие-то, – озадаченно протянул я, размышляя, понравился ли бы мне подобный подарок.

– Ты не понимаешь, это символ нашей любви! – рассмеялась Юля. – А у тебя есть девушка?

– Есть, – кивнул я, но тут собеседница вскрикнула оттого, что, похоже, уже забывший о том, что прикован, Рома резко подорвался куда-то и сильно дёрнул её за руку.

– Чёрт! Прости, – он припал на колени, ласково чмокнул тыльную сторону её ладони и отстегнул цепочку свободной рукой. – Больно?

– Просто жалко будет, если порвётся, – ответила Джульетта, едва не плача.

Я так и не понял, это ей так больно было, действительно, или она настолько дорожила своим «символом любви».

Жигалин притянул её за затылок и снова поцеловал, и я, чтобы не видеть этого в который раз, просто отвалился на спину. Растянулся на полу, вглядываясь в кружащуюся люстру и пытаясь остановить её движение силой мысли.

Через мгновение я понял две вещи – вращается не только абажур, но и потолок, и вообще, похоже, дело во мне, а не в них… Кажется, я устал, и меня неумолимо рубит.

Краем мозга вспомнив, что, когда смотрел время, было уже за полночь, а теперь, наверное, ближе к часу, я окончательно расслабился и, вероятно, отключился бы уже в следующую секунду, но тут бодро звякнули струны.

Не успел я приподнять голову, чтобы высмотреть, откуда звук, как он, этот самый звук, обрушился точно цунами, дёрнув разом все мои нервы и заставив буквально подскочить на месте.

Жигалин по-прежнему сидел на полу, только теперь по-турецки, и в руках его извивалась уже не Юлька, а видавшая виды гитара.

Почти весь её корпус был оклеен потёртыми наклейками, а верхняя дека безжалостно испещрена чьими-то росписями и загадочными рисунками. Я перевёл взгляд на безумца в красной шапочке. Он начал петь.

Два часа на поболтать,

Поболтать и всё успеть…

Пел, вернее орал, он самозабвенно, полностью отдаваясь музыке и никого при этом не стесняясь. Надо признать, и слух, и голос у него присутствовали, однако исполнял он в такой манере… Не знаю, как назвать… Совершенно дурной. Вот как раз солист группы «Звери» примерно так поёт, но у Жиги получалось ещё противнее, и делал он это явно с удовольствием. Ему нравилось измываться над струнами и над собственными простуженными голосовыми связками, нравилось искажать интонации и тянуть самые зубодробительные звуки, нравилось кривляться, в конце концов…

Не уверен, того ли эффекта он ожидал, но в итоге своего добился, потому что я снова закатился в дикой истерике, и сон как рукой сняло.

Рома, извини, но мне надо бежать.

Дела, пойми, дела, дела…

Глядя на улыбающуюся Юлю, он корчил такие комичные рожи… Я даже не знал, что люди так умеют. Выгибал в разные стороны брови, жалобно сводил их, втягивал щёки, крутил головой. В общем, смотреть на это без поросячьего визга было нереально.

– Москва – Ростов – Москва! 1 – закончил он и тут же, без пауз, начал наигрывать боем гораздо более спокойную мелодию.

На этот раз он запел своим голосом, как выяснилось, вполне себе человеческим и даже глубоким, и я сам не заметил, как заслушался.

«На что похожи облака?»

Спросил меня мой сын слепой…

И песня, как назло, оказалась такой прям… душевной, пробирающей до мурашек, а я спьяну так расчувствовался, что уже к середине второго куплета едва ли не пустил слезу.

Ну, что же, папка, ты умолк,

И у тебя дрожит рука?..2

Мелодия вводила в транс, Жигалин рвал сердце в клочья, Юлька шмыгала носом.