– А у нас намечается небольшой переездик, – заявил Сенк, как только мы вступили в лоно тихого двора и наши шаги приблизили нас к подъезду.

– Ух ты, и куда?

– Далеко.

Я подумала, что дело, скорее всего, в экономике. Вообще экономика – это такое мощное нечто, что прекрасно знакомо мне – в теории, а Сенку – на практике. Комбинация представлений выходит немного странная, но друг друга мы понимаем.

– По какому поводу?

– В среду начинается война.

– С кем?

– Да все с теми же.

– А почему именно в среду?

– Без понятия. Мои информаторы говорят, что в среду, а им я доверяю. Они мне и свистнули, что ты в участке. Еще вчера вечером.

Я обескураженно догадываюсь, что следит за мной не только мое начальство. Таинственные информаторы – это люди, которые все знают, но ничего не говорят. А если и говорят – то как снег на голову. Без прелюдий, без объяснений. Но зато – по делу. В этом я с удовольствием вижу свою любимую эпистемологическую доктрину: если нет способа проверить информацию об опасности – нет лучшего выбора, кроме как просто поверить ей. Потому что варианта всегда четыре. Первый – мы верим в опасность и уходим. Результат: мы избегаем беды. Второй вариант – мы не верим в опасность, но все равно уходим. Результат: у нас развивается паранойя, но мы предусмотрительно избежали беды. Вариант третий – мы не верим в опасность и не уходим. Результат: мы консервативны в своих убеждениях, и из‑за этого у нас могут быть неприятности. Вариант четвертый – мы верим в опасность, но все равно не уходим. Результат: мы идиоты. И сполна за это платим.

Мне всегда больше нравился первый вариант. Потому что все в выигрыше – не важно, оправдается ли опасность или нет. Мы ничего не теряем. А город Ж, несмотря на всю мою к нему родственную симпатию, для жизни совершенно не пригоден, и давно пора было отсюда уехать.

– А ты сам как думаешь? – мой скептицизм еще не наелся. – Может, твои информаторы тебя разыгрывают? Или их переманила к себе оппозиция? Или кто‑то хочет тебя подставить?

Мой друг вздохнул, как вздыхают перед ребенком, которому сейчас надо объяснить что‑то житейское, но неочевидное.

– Энн, это всего лишь повод. Я в любом случае уехал бы – только позже. Когда‑нибудь этот корабль все равно потонет. Мало ли кто мог решить подковырнуть меня таким образом.

Теперь вздохнула я. Смысл уезжать есть. Даже такому порядочному кандидату наук, как я. Потому что Сенк – это индикатор безопасности. «Бедометр». И если он уезжает – это значит, что критический порог выживательности достигнут. Дальше – смерть.

Деревья двора – старые липы и осины – улыбаются сентябрьской зеленью. Дома закрывают их плотным кольцом от бульвара Диджеев, а речка‑вонючка – от пустыря и границы города. Дальше цивилизация заканчивается. Забор с колючей проволокой, контрольно‑пропускные пункты. Здесь люди живут, будто на краю Земли, у самого обрыва. Там – страшно.

– Послушай, а у тебя есть доказательства того, что эти твои мистические информаторы правы?

Я иду, стараясь не поднимать подошвами пыль – не хочу запачкаться. Асфальт во дворе дома номер 17‑А есть, но не везде и его мало. А кеды свои я люблю.

– Энн, – мой друг смотрел себе под ноги, – ты когда‑нибудь слышала о балтиморском биржевом брокере?

Ох, ну кто бы сомневался. Аналитики больших данных знают все.

– Не слышала. Я вообще не слежу за новостями.

– Матильде я уже рассказывал эту историю, – мы приближались к дому, – тебе расскажу еще раз. Однажды одному среднестатистическому калифорнийцу пришло неожиданное письмо. Оно было от балтиморского биржевика, который рекомендовал калифорнийцу вложиться в какие‑то акции, которые, как он утверждал, должны вырасти. Проходит неделя, и эти самые акции действительно растут. А наш калифорниец получает еще одно письмо от балтиморского брокера, в котором тот рекомендует вкладываться уже в другие акции. И действительно, акции, расхваленные брокером, растут как заговоренные. И так десять недель подряд. Один за другим пророчества в письмах сбываются. Калифорниец, получающий письма, чешет затылок: ну и ну! Вот это брокер! Вот это он шарит! И вот здесь – внимание. На одиннадцатой неделе калифорнийцу приходит очередное письмо с предложением инвестировать деньги через этого балтиморского брокера – ясен пень, с огромной комиссией за точность оценок, которую он продемонстрировал десятью предыдущими предсказаниями. Звучит соблазнительно, да? Наш калифорниец думает, что этот балтиморский брокер просто биржевой гуру. Он же десять раз подряд составил верные прогнозы. В экономике, Энн, это почти нереально. А в экономике города Ж – просто нереально, без «почти». Но теперь представь, с какой точностью дают прогнозы дилетанты. 50/50, да? Он тычет пальцем в небо. Вероятность того, что он в первый раз даст верный прогноз, – 50%. Во второй раз – 50% от 50. Это вообще четверть. Дальше – хуже. С каждым разом вероятность уменьшается. А шансов предсказать так десять раз подряд – почти ноль. Но у этой истории есть изнанка. Энн, посмотри на нее не с позиции калифорнийца, а с позиции балтиморского брокера. Итак, первая неделя прогноза. Письма получает не один калифорниец, а 10 240 американцев из разных штатов. Но письма эти были разные. Половина из них сообщала, что акции вырастут – как это было с письмом тому калифорнийцу. А вторая половина сообщала противоположное. То есть – что эти же акции упадут. Проходит первая неделя, на бирже происходят изменения. Акции выросли. 5 120 человек, которые получили письма с неправильным прогнозом, больше ничего не получают от балтиморского брокера. Они – в пролете. Но наш калифорниец и еще 5 119 человек, получили «правильный» прогноз. И на следующей неделе они опять получают письма. Здесь, как и в прошлый раз, половина утверждает одно, половина – противоположное. И после этой недели остается 2 560 человек, которые получили два правильных прогноза подряд. И так далее. Энн, ты умеешь считать? После десяти недель остается десять «финалистов», которые десять раз подряд получили верные прогнозы от балтиморского брокера – независимо от того, что происходило на бирже. Эти десять человек уже думают, что он гений, и верят на все сто процентов, что и будущие его прогнозы окажутся верными. И готовы хорошо ему заплатить.

Я послушно дала увести себя в дебри Сенковых мыслей, оглянулась по сторонам и нашла их весьма резонными. Правильными. Прямоугольными. Как и все в голове моего друга.

– Ты думаешь, что утверждение о начале войны – такая же лотерейная рассылка?

– Без понятия, – пожал плечами Сенк, – но я думаю, что их отправитель хочет, чтобы я верил ему. И хочет, чтобы я думал, будто он знает больше меня.

– Зачем тогда ты ведешь себя, будто действительно веришь в это?

Тут Сенк меня удивил.

– А почему нет? Какое мне дело до человека, решившего со мной поиграть? Энн, война – это биржа. Если наш прогнозист прав, то, уехав, мы избежим катастрофы. А если не прав – то мы больше никогда не получим от него писем. Только и всего.

Мы прошли через весь двор, миновали ряд автомобилей, припаркованных прямо посреди тротуара. Оставалось совсем чуть‑чуть. Под домом номер 17‑А мы вступили в тень – солнце спряталось за крышей. Тень позволила мне перестать все время щуриться.

На лавочках у подъездов сидят пожилые женщины и неторопливо беседуют.

– Значит, побег. И куда мы собираемся?

Я беспечно надеюсь на то, что план уже есть. Кто‑то может возмутиться насчет моей пассивности. Штурвал до сих пор был у Сенка, и зачем отбирать его, если Сенк – прекрасный мореплаватель?

– Пока не знаю, но далеко.

«Далеко» – это куда? Такой ответ лучше, чем ничего. Но меня он не устраивает.

– А нам хватит документов на это «далеко»?

Выезжая из города Ж, в первую очередь нужно беспокоиться не о том, чтобы на выезд хватило денег, а о том, чтобы хватило документов. Потому что лучше остаться нищим, но свободным, чем нищим и в тюряге (а это неизбежно, если при выезде обнаружатся какие‑нибудь мелкие недочеты в документах).