— Смотри!

Внимательно пронаблюдав за реакцией мальчишки, удовлетворенно хмыкнул.

— Поехали!

— Это хребты Большого Кавказа?

— Нет еще. Вот выше подымимся, в хорошую погоду будет виден один из пятитысячников.

— А ты там бывал? — Николай кивнул в сторону гор.

— Нет. Пока не довелось.

Некоторое время ехали молча. Ущелье, по которому они поднимались, неожиданно кончилось, открылась небольшая долина. Теперь лошади неспешно трусили рядом, и Джордано исподтишка наблюдал за мечтательным выражением лица мальчишки. Похоже, тот впервые начал ощущать новые возможности своего состояния. Да, это замечательно освободиться от боли, что испытывал долгие годы.

«Стоп!» — Джордано опять остановил себя. Второй раз за день свалиться в яму воспоминаний было уже слишком.

— Слушай, а почему бессмертные должны убивать друг друга?

— А почему это делают обыкновенные люди?

— Ну как, классовая борьба, империализм, фашизм.

— Добавь религиозную рознь, дележ сфер экономических интересов, и будет агитка из ваших марксистских учебников.

— Разве это не так?

— Почти так. Только почему сейчас в Советской России коммунисты убивают коммунистов?

— Врагов убивают, они передали партию! Выступают против ее линии.

— А кто сказал, что линия партии — истина в последней инстанции?

Николай промолчал.

«Надо же, кажется прогресс, а в первый день чуть в драку не лез!»

— Ты считаешь, что коммунизм невозможен? — в голосе Николая опять был вызов.

— Знаешь, идея всеобщего счастья не слишком нова. Только в христианской интерпретации она существует почти две тысячи лет.

Дальше Джордано понесло. Он рассказал мальчишке о политической ситуации на окраинах Римской Империи во времена Нерона и династии Флавиев, об идеологии, уставах и образе жизни первых христианских общин, о разрушении Иерусалима и проповедях первых пророков.

— Теперь сравни ситуацию с Российской Империей начала двадцатого века!

Николай озадаченно смотрел на бессмертного:

— Ты так давно живешь?

Джордано засмеялся.

— Нет, конечно. Но я когда-то занимался богословием, философией. Кое-что об истории той эпохи люди узнали в прошлом веке.

— По-твоему получается, что все зря?

— Почему же зря! Вы сломали хребет царизму. Старой России больше нет, и, я думаю, никогда не будет. Политика, экономика ведущих стран мира строится, исходя из факта, что в СССР у власти — большевики.

Некоторое время опять молчали. Теперь Николай о чем-то напряженно думал, казалось, совсем не замечая окружающего.

— Джордано!

— Да!

— Ты говорил, что сотрудничал с белогвардейцами. Зачем ты сейчас здесь?

— Пойдешь в НКВД сдавать?

— Нет, я просто хочу тебя понять!

— Я сам себя не всегда понимаю, — Джордано усмехнулся. — Ну да ладно. Раз уж я навязал тебе свое общество, то ты вправе задавать вопросы.

Бессмертный замолчал и, похоже, задумался.

— Ну!

— В самом конце 90-х в Петербурге мне на воспитание оставили девочку. За год до революции она вышла замуж. Он был хорошей партией: уже капитан, гвардеец, хорошего рода, блестяще образованный. Они очень любили друг друга.

— Причем тут этот роман?

— Ее мать просила меня оберегать девчонку. Правда, когда в конце шестнадцатого меня подстрелили, я уже не мог этого делать как отец. Но Елена знала, кто я такой, и я восстановил с ней отношения. Потом — революция. Ее муж вернулся с фронта. У них должен был быть ребенок, но… Зима восемнадцатого была ужасна. Лену на улице напугали какие-то бандиты, случился выкидыш. У нее была страшная депрессия, а Константин, Лениного мужа зовут Константин, решил, что он обязан бороться. Он отправился на Дон, она за ним. Тогда я считал, что должен ехать с ними. В Петрограде делать было нечего…

— А потом?

— Потом все как у всех. Бег через всю Россию. Нас занесло в Иран. Летом двадцать восьмого совершенно без средств мы оказались в Турции. Там мне повезло. Встретилась давняя знакомая, мы с ней когда-то немного пиратствовали, — Джордано мечтательно улыбнулся. — Она субсидировала моим ребятишкам дорогу во Францию, а я подался сюда.

— Зачем?

— Знаешь, я как раз сегодня утром пытался ответить на этот вопрос.

Николай взглянул на Джордано, полагая, что тот опять ерничает, но лицо бессмертного было сосредоточенным и печальным.

— Я привык к России.

— А большевики?

— Большевики! Надо принимать ту власть, что выбрал народ, — теперь Джордано ухмыльнулся. — Вот ты же выбрал «диктатуру пролетариата»?

— Я-то из нормальной пролетарской семьи!

— А стал ты кем, пролетарий? Писакой!

— Если бы я мог работать…

— То после бурной юности стал бы функционером партии. Опять пролетарий не получается!

— Ну, ты, контра! — Николай остановил лошадь.

Джордано тоже остановился. Его физиономия опять изображала сарказм. Николай слез с лошади и по оставшимся на траве следам пошел прочь. Бессмертный постоял некоторое время, глядя вслед удаляющемуся мальчишке, потом развернул лошадь и направился к реке устраиваться на ночлег.

Он развел костер, наловил и запек форель, обнаруженную в неглубокой стремнине и, как в прошлую ночь, устроился читать. Внешне он был совершенно спокоен, лишь иногда напряженно прислушивался к своим ощущениям. Уже глубоко за полночь на пределе слышимости он уловил зов.

Подождав еще некоторое время, Джордано встал и вдоль реки направился в сторону Николая.

Тот сидел на валуне и смотрел на воду. Когда Джордано опустился рядом, он никак не отреагировал. Некоторое время молчали.

— Что, доволен?

— Чем?

— Я заблудился.

— Отчего же заблудился? Вот сидишь здесь, сумел вернуться!

— Ты считаешь меня дерьмом?

— Нет. Я ведь просто хотел сказать, что у народа, прошедшего через гражданскую войну, всегда минимум две правды.

— Так не бывает. Если ты вернулся сюда, то …

— Ну да, либо я принял всем сердцем Советскую власть, либо тайный агент империализма!

— Ты же сам сказал, что бываешь в Стамбуле!

— А у меня что, не может быть своих собственных интересов в этом городе?

Николай пожал плечами.

— Каша у тебя, парень, в голове. Одной из частей коммунистической доктрины диалектический материализм числится, не так ли?

— Да, а что?

— А ты мне не напомнишь основные положения диалектики?

— Причем тут диалектика?

— Подумай, что следует из перехода количества в качество, или из закона отрицания отрицания.

— Ты думаешь, будет время, когда я сам перестану считать, что поступал правильно?

— Это худший из вариантов развития событий. Но, что случится наверняка, если ты проживешь достаточно долго, так это — ты увидишь, как какое-то из новых поколений смертных откажется от идеалов твоей юности. И как к тому времени ты сам будешь относиться к нынешним временам — неизвестно.

— А ты отрекался от своих взглядов?

— Я их корректировал.

— Часто?

— А ты — настырный нахал! — Джордано нервно хохотнул. — Ну да черт с тобой!.. Первый раз это было до первой смерти, когда, отказавшись от христианской доктрины, я почти построил свою. Между прочим, мне всегда было интересно наблюдать, как приверженцы разных философских течений пристраивали элементы этой доктрины к своим личным взглядам.

— И ты просто наблюдал?

— Что же я мог сделать? Меня, того смертного, что разворошил муравейник, ведь больше нет! А когда у меня появилась просто возможность думать о вещах, из-за которых Ватикан до сих пор считает еретическими взгляды той моей самой первой реализации, оказалось, что мир и я изменились. Самое смешное, что, если отбросить бредни средневекового философа, то построенная мной тогда картина мира все еще местами коррелирует с современным научным мировоззрением.

Джордано замолчал. Когда Николай, ожидавший продолжения, взглянул на бессмертного, тот сидел, отрешенно глядя на воду… Дух-искуситель, танцующий у водопада, исчез. Здесь, ночью у шумного горного ручья сидел человек, смертельно утомленный жизнью. Очередной вопрос Николая так и не прозвучал.