— Что это ты читаешь?

Джордано показал обложку, на которой красовалось: «Physical Reviews».

— Ну и что это такое?

— «Physical Reviews».

Увидев недоумение Николая, Джордано пояснил:

— Это американский журнал по физике.

— Тебе интересно?

— Я редко читаю то, что меня не интересует.

— А зачем ты его в тайнике прятал?

— В публичной библиотеке Сочи такие не выдают.

— Где ж ты его взял?

— Мне их приятельница в Стамбуле выписывает. Я ее раза два в год навещаю и забираю литературу.

— За границей навещаешь?

— Конечно! А что меня может остановить?

Николай озадаченно замолчал, а Джордано неожиданно привиделись горячий мрак семитских глаз «приятельницы»…

Дохнуло пылью, вонью и духотой тесного средневекового квартала ближневосточного города. Его жеребца зажало в толпе, уступающей дорогу под напором стражников, сопровождавших небольшой караван дорогих рабов, двигавшийся к главному батистану.

Женщина на ослике приподняла накидку, чтобы лучше рассмотреть, кому принадлежит зов.

Тогда он был молод и почти не представлял, что из себя может представлять бессмертная женщина. Какой черт надоумил его, бывшего монаха купить бессмертную рабыню? Спасло его только чудо. Если бы верил в бога, поставил свечку.

Когда-то он избавился от веры, вернее пришел к логическому выводу, что если акт творения мира и состоялся с помощью высшей силы, которую люди называют Богом, то было это далеко не так, как описывают священные книги.

Но вера верой, а предрассудки своего времени — это предрассудки. И всю свою жизнь до костра он свято считал греховной плотскую любовь к женщине. В своих книгах он страстно рассказывал о благе возвышенной, духовной любви, той любви, что приближает человека к познанию мира, познанию человека в мире. Оставив монастырь и скитаясь по странам Европы, он встречал авантюристок, тянувшихся как мотыльки на свет его популярности, но случайные связи, что позволял он себе, так и не расцвели цветком страсти, приносящей боль и блаженство, и уж тем более не подарили чувства, перерастающего в теплоту человеческих отношений. На Востоке же женщина была просто товаром. Обладание красивыми, юными рабынями было одним из признаков богатства и благополучия, ими хвастались, как породистыми жеребцами, и прятали, как сокровище, за высокими стенами гаремов. Для поддержания реноме удачливого авантюриста ренегату европейцу, каким становился в те дни Джордано, красивые женщины были просто необходимы. Но кто сказал, что начинать надо с приобретения бессмертного экземпляра?

А она оказалась действительно бесподобной. Настоящая одалиска, томная, нежная, ловящая всякое его желание и каприз. Путая арабский со средиземноморским жаргоном европейцев, она поведала ему душещипательную историю своей первой смерти в гареме жестокого турецкого судовладельца. Он почти поверил.

Через неделю они вышли в море. Погода стояла великолепная, и его хорошо вооруженный шебек послушно летел под легким бризом к берегам Греции. В ночь, когда до ближайшего порта оставался один дневной переход, все и случилось. В ту ночь Зарема, тогда ее звали Зарема, была особенно нежной, а он, как довольный, сытый кот, мурлыкал ей нежные глупости. Он почти засыпал, утомленный любовной игрой, когда острый как бритва стилет оказался у его горла.

Как он успел увернуться и как справился с визжащей от бешенства фурией, в которую превратилась минуту назад таявшая от любви красотка? Взбешенный ее предательством и болью — она таки успела пырнуть его раза три кинжалом — он, отобрав оружие, зверски избил ее.

Потом ставшее безвольным тело пробудило в нем животную похоть. И он, человек, гордившийся своим аскетизмом, обрушил на нее все дичайшие фантазии, копившиеся внутри годы и годы. Когда же утро позолотило витражи его каюты, он увидел в ее глазах сытость и восхищение. Розовый язычок облизывал засохшую кровь на искусанных ночью губах.

— Ты силен, неверный! — женщина сладко потянулась.

Это его доконало. Он соскочил с постели, достал из-за сундука с книгами отброшенный ночью стилет и бросил ей на грудь.

— Убирайся! Вон!

Женщина неторопливо поднялась, начала одеваться.

— А ты знаешь, неверный, что еще никто не уходил от моего кинжала?

— Попробуй, повтори снова.

Она достала запутавшееся в простынях оружие и нежно погладила украшенную финифтью рукоятку.

— Зачем же сейчас?! Ты мне понравился!

Лошадиное копыто соскользнуло с камня. Джордано обдало водой: они вброд переходили очередную речку, и он, чертыхаясь от неожиданности, вернулся к действительности.

Он встряхнул головой, как лошадь, отгоняющая овода. Нахлынувший поток воспоминаний был реалистичен, как будто все происходило вчера. А ведь он научился жить без нее. Он, оказывается, даже научился, встречаясь с ней, держать себя в руках, но стоило, как сегодня, воспоминаниям соскользнуть на грязные улочки ближневосточного порта, и цепочка ассоциаций вела его в хитросплетения их мучительных взаимоотношений.

«Только этого сейчас и не хватало», — обреченно подумал Джордано. Чтобы отвлечься, оглянулся назад. Лошадь Николая шла в двух шагах, и сам Николай выглядел почти уверенно.

«Вот еще грыжу себе организовал, с этим теперь возись», — Джордано опять вздохнул. Эйфория от удачно осуществленного проекта прошла, а сам проект, как обычно после реализации, казался не стоившим потраченных усилий, последствия же требовали теперь внимания и заботы. Джордано уже почти злился на самого себя. Он ведь никак не мог найти надежного канала для получения приличных документов для переезда в центр даже для себя, а теперь предстояло доставать документы еще и мальчишке.

Вообще-то, Джордано знал, что сегодняшние воспоминания, тоска и раздражение имели вполне конкретную причину: ночные бдения над «Physical Reviews» никогда не проходили даром. Ощущения потерянного времени и бессмысленности существования с каждым разом давили все сильнее. Время утекало сквозь пальцы. Где-то кто-то совершал переворот в понимании мира, а он сидел в этой дыре, считал приплод лесного населения, пил домашнее вино с мужиками, рассуждал о близости войны… Чушь собачья!

Он зря вернулся в Советскую Россию. Надо было тогда, летом двадцать восьмого, ехать дальше на Запад. В Италии у Ферми замечательная лаборатория, в Кембридже — у Резерфорда… Даже во Франции… Этот мальчишка, Фредерико Кюри, открыл искусственную радиоактивность.

«Но, наверное, и наши не сидят без дела?» — Джордано скрипнул зубами.

«Наши!» — в этом было все дело. Что привязало его к этой, в сущности, чужой земле?

«Нет у меня другой земли!» — опять с непонятной злобой ощутил бессмертный.

Он остановил коня на крутом повороте тропы. Внизу шумела река, а сквозь разорванную раму из листвы буков открывался вид на череду хребтов, покрытых белыми шапками. Кавказ! Когда-то он заворожил Джордано.

Нелегально пробравшись в Батуми летом двадцать восьмого, он думал, что не задержится здесь надолго. Только и нужно было связаться с указанными Заремой людьми, получить хоть какое-то удостоверение личности и двигаться на север.

Уже восемь лет двигается! Джордано усмехнулся. Тогда он подумал, что может же позволить себе немного расслабиться. Эти горы были храмом, легендой. Он легализовался маленьким человеком и наслаждался свободой и независимостью: летом бродил по заповедным лесам, иногда организовывал охоты и пикники с кавказской экзотикой партийным и комсомольским бонзам, зимой, когда снега заносили горные тропы, немного развлекался биологией — лаборатории заповедника имели кое-какое оборудование, а сотрудники были наивны и доверчивы. Потом, когда свобода уже немного поднадоела, случайно наткнулся на предбессмертного.

Джордано чуть развернул лошадь, давая Николаю возможность остановиться рядом.