— Знаешь, ты напоминаешь мне Конфуция.
— Но у меня нет с ним ничего общего! — возмутился Митос.
Какое-то время Маклауд задумчиво смотрел на свое мороженное, потом процитировал:
— «Будучи богатым и благородным, он вел себя, как подобает богатому и благородному мужу, будучи низкого сословия, он вел себя как человек низкого сословия, живя среди варварского племени, он, как остальные, спал с собаками около костра, в тяжелые времена, он делал то, что обычно делает человек в горе и нужде».
Митос улыбнулся и медленно кивнул.
— Значит вот, что ты думаешь…
— Это сказал Конфуций, не я.
— Вот поэтому мы с ним вечно спорили.
— Но, мне кажется, это очень верное наблюдение. Я не прав?
— Достаточно точное, — согласился Митос. Он по-птичьи вскинул голову. — И молодому бессмертному, а ты молодой бессмертный, Мак, тренироваться раз в день жизненно необходимо. Но со временем движения становятся инстинктивными. Таким образом, через пятнадцать — двадцать веков тебе достаточно лишь поддерживать себя в форме, чтобы сохранить координацию, и можно спокойно отложить меч в сторону на десять лет, чтобы, скажем, поиграть в прятки с наблюдателями. И нет никаких причин тревожить друзей, потому что когда приходит время снова взяться за оружие, то кажется, что оно никогда не покидало твоей руки.
— Но ты больше не наблюдатель, — возразил Маклауд. — Ты можешь фехтовать, ездить верхом, заниматься альпинизмом, падать со скал, покупать дорогие вещи и останавливаться в лучших отелях. Ты можешь жить жизнью бессмертного.
— В какой-то степени ты прав. Но я не буду тренироваться в паре с себе подобным, так же, как никогда не женюсь на бессмертной женщине. В обоих случаях, это все равно, что публично раздеться. Как-то мне пришлось драться люминесцентной лампой. Это был один из самых странных поединков, в которых мне когда-либо доводилось участвовать.
— Прости, что?!
— Это такие полутораметровые трубки, — пояснил Митос, — с ними нужно обращаться очень осторожно, они так и норовят треснуть при каждом выпаде. Только представь, как трудно взять голову таким способом. И знаешь, во всем этом есть мораль.
— М-м-м?
— Дай-ка руку.
Мак подчинился.
— Учись играть, — сказал Митос и толкнул его в фонтан.
Маклауд нырнул рыбкой, и поднявшаяся волна окатила его с головы до ног. Красный от негодования, он сел, отплевываясь от воды.
— Ты заставляешь меня чувствовать себя подростком! — рявкнул он.
Митос согнулся пополам, рыдая от смеха. Выбраться из фонтана, схватить его за шиворот и как следует макнуть разок-другой, было делом одной минуты.
И в это момент их накрыло Присутствие.
Оба подпрыгнули. Маклауд начал энергично озираться вокруг, в поисках возможного противника, мгновенно позабыв о плачевном состоянии своей одежды. Оставив на бортике лужу, Митос поднялся со словами:
— О, прекрасно. Я исчезаю.
— Нет, подожди, я… — Мак снова схватил его за руку, останавливая, — этого я знаю. Мне хотелось бы вас познакомить. — И, широко улыбаясь, он позвал:
— Дуглас. Дуглас!
К ним приблизился высокий, темноволосый мужчина в дорогом, элегантном пальто. Маклауд раскрыл объятия, они крепко, по-родственному обнялись, и незнакомец на секунду уткнулся лицом ему в плечо. Потом они отстранились друг от друга, оба радостные и мокрые.
На Маклауда волной нахлынули воспоминания.
Прага. 1857 год.
Как гость прусского мастера, он был приглашен посмотреть на турнир по мензурному фехтованию. Так называемый Хейдельбергский стиль был широко распространен тогда в Европе. Дуэль на шлегерах, которую организовывал один из университетских фехтовальных клубов, проходила в строжайшей тайне, и только благодаря своим связям Маклауду удалось попасть на это закрытое мероприятие. Он был единственным непосвященным. То, что последовало, больше напоминало кровавую бойню и пришлось ему сильно не по вкусу. Ни один бессмертный не мог бы участвовать в подобных поединках.
Двое студентов без масок, но в очках с металлической сеткой и кожаных воротниках, стояли друг напротив друга с поднятыми вверх тяжелыми, неуклюжими рапирами-шлегерами, чьи большие гарды защищали их лица. Из-за странной стойки, они отдаленно напоминали бессмертных, готовящихся к драке. Соперники стояли близко друг к другу, так как перемещаться во время поединка было запрещено правилами, и они могли наносить удары только по лицу, шее и плечам. Схватка длилась минуту, в перерывах секунданты поддерживали их руки, давая отдохнуть, поскольку менять стойку также не разрешалось. Сигнал к окончанию схватки подавал главный судья, ударив своей рапирой по клинкам соперников и разведя их в стороны. Целью дуэли было как можно больше изуродовать друг другу лица. Поединок продолжался, пока один из соперников не терял сознание от потери крови.
В тот день победителем вышел студент-шотландец, высокий и красивый, чьи щеки и подбородок уже украшали с десяток шрамов, без сомнения, сводящие с ума женщин. Он принял похвалы и поздравления однокашников со спокойствием, граничащим с безразличием. Когда Маклауд подошел, чтобы пожать ему руку, студент взглянул на него, как король на пажа.
— Я вас знаю, сэр? Вы не учитель.
— Нет, — ответил Маклауд, — но скоро буду… для тебя.
Молодой фехтовальщик был предбессмертным.
Следующей осенью ему на глаза случайно попалось газетное сообщение о трагическом происшествии, жертва которого удивительным образом выжила. Маклауд немедленно отправился обратно в Прагу и нашел давешнего студента в таверне рядом с университетом. Он не изменился. Тот же красавец, с длинными, блестящими волосами: Зигфрид, способный побеждать драконов, укрощать валькирий и создавать легенды. К старым шрамам прибавились новые, но Кит Дуглас не потерял своей привлекательности. Когда Маклауд открыл дверь в кабак, он отвернулся от толпы окружавших его почитателей, задел кружку, так, что почти все пиво выплеснулось на стол, и схватился за виски. Потом поднялся, смотря на вошедшего с подозрением и настороженностью.
— Я вас знаю, не так ли?
Стараясь не привлекать внимания, Маклауд отвел его в сторону.
— Да. И я пришел за тобой.
Дуглас поджал губы. Страх был ему неведом.
— Что ж, вы меня нашли. И я к вашим услугам!
Они встретились в университетском спортзале той же ночью, в полночь. Без врачей и секундантов.
— Вы действительно сумасшедший, если хотите этого, — сказал Дуглас, поднимая рапиру.
Маклауд подержал в руках защитные очки, кожаный воротник, защищающий яремную вену, и презрительно отбросил их в сторону.
— Ты никогда не отказываешься от поединка?
— Не в моих правилах праздновать труса, сэр…
— Что ж, понимаю.
— Полагаю, вы надеетесь выиграть? — спросил Дуглас.
— Да, надеюсь, — ответил Маклауд, становясь в позицию, — боюсь, это будет твоя последняя дуэль на шлегерах, но взамен я научу тебя всему, что знаю.
…И Дуглас стал лучшим из его учеников.
Теперь бывший ученик стоял и смотрел на него с улыбкой. Вдруг его лицо затуманилось, и он прошептал:
— Мне так жаль, Мак.
— Жаль? Почему, Дуглас? Я думал, тебя уже нет в живых!
— Я сочувствую твоей потере.
Дункан отступил назад:
— Что?
— Дарий. Я услышал о его смерти в Берлине и, увы, не успел приехать. Ты ведь развеял его прах над Сеной? Полагаю, это то, чего он хотел.
Он забыл о Дарии, он думал только о Ричи. Маклауд отвернулся, пытаясь собраться.
— Да, это то, чего он хотел…
— Я знаю, как много он для тебя значил. Ведь он был твоим учителем.
— Да. Дуглас, что ты здесь делаешь? Мы только что…
— О, я владелец этого зала, — Дуглас махнул рукой, — у меня много недвижимости в Париже. — Он посмотрел на Митоса.
— Простите, я не представился. Дуглас.
— Пирсон.
— Ученик?
— Просто друг. Я не буду мешать…