– Что же такое главного я не могу понять? Как неглупый мужик.

– Простой вещи. Главное в работе – отчетность. А разве ты не мастер писать всякий вздор?

– Ты предлагаешь мне изложить в художественной прозе повседневную жизнь вантуза и разводного ключа?

Светик посмотрела на него долгим и ясным взглядом. Ничего хорошего он не сулил.

– Работа тебе неинтересна. Это очевидно. Чем же ты живешь?

– Видишь ли, Светик, я втянулся в одного расследование и не могу его бросить на полпути.

– Сиквел из жизни Лагоева?

– К черту Лагоева! Он ворюга. Но ловкий ворюга. Замазал глотки мои информаторам изуверским способом. Он не уволил их. Нет! Он просто пригрозил им увольнением. А где бы в наше время они нашли работу, не имея ни специальности, ни квалификации, ни образования – и к тому же с подмоченной репутацией продавщиц и кассирш, продавшихся закону? Таких торговля отторгает. Мало того. Он еще прибавил им в зарплате. Теперь они за него стоят горой. Стоит ли удивляться, что при таком уровне нравственности у нас в городе процветает коррупция?

Информаторами Никиты были три девушки, вышедшие покурить на задний двор универсама. Волею судеб Никита оказался там же и не смог пройти мимо них, таких симпатичных, переминавшихся с ноги на ногу возле мусорных баков. Они разговорились. Девушки были раздражены: их, таких молоденьких и смазливеньких, заставили заниматься неквалифицированным трудом: отмывать и перефасовывать давно просроченную продукцию. Потом весь день от рук воняет «свежезамороженной» рыбой. Никита выразил им сочувствие и с сомнением посмотрел на только что купленную «свежайшую» нарезку из колбасы и сыра из универсама Лагоева.

По дороге домой Никита, не раз отоваривавшийся у Лагоева до этой нечаянной встречи с его работницами, вознегодовал душой от подобной наглости и написал разоблачительную статью о работе его универсама.

Света поморщилась.

– Во-первых, коррупция у нас в городе не процветает, а имеют место только отдельные ее проявления, – сказала она.

– Ну да, конечно, – вяло согласился Никита.

– Во-вторых, теперь ты сам видишь, чем всё могло кончиться для девушек, доверившихся тебе. Безработицей. И в-третьих, наконец, если это не Лагоев, то кто же?

– Есть такой Юрий Петрович Смагин. Это имя тебе о чем-нибудь говорит?

– Нет. Но это неважно. Так в чем он провинился перед тобой?

– В том, что его убили.

– О господи, – передернув плечами, сказала Света. – И ты, конечно, хочешь найти убийцу?

Никита соврал наполовину. Он сказал:

– Нет. Я просто хочу помочь полиции разобраться в этом вопросе.

– Ну да, конечно. А то она без тебя не разберется.

– Ну, точнее говоря, слегка подтолкнуть ее к более активным действиям.

– Сначала продавщиц подставил, теперь взялся за единственного друга, Сергея.

– Не он ведет следствие.

– А кто?

– Петро. Петро Гребенка.

– Значит, его можно?

– Да нет… Он неплохой, я бы даже сказал, славный парень, но не вполне на своем месте, – сказал Никита и подумал: а ты на своем месте?

– И ты решил ему помочь.

– Некоторым образом.

– После чего его уволят за несоответствие.

– Перестань! – возмутился Никита.

– И каким же образом ты решил ему помочь и вообще подтолкнуть полицию к более активным действиям?

– Я подготовил для нее ряд наводящих вопросов. Кстати, Сергей обещал мне дать на них ответы.

– Так в чем дело? Позвони ему. Сергей всегда в курсе всех дел в отделении. Он с ходу даст тебе ответ на любой вопрос. Не тяни время, Ники, – так ласково называла она Никиту, когда хотела его приласкать. – Ты ведь профессиональный репортер и знаешь, как оно дорого. Горячие новости стынут быстрее горячих пирожков с капустой. А тебе ведь нужно чем-то заполнить колонку уголовной хроники, так восторженно читаемую жителями нашего города. Не томи их души долгим ожиданием.

Никита нехотя взял трубку. Света не спускала с него глаз, и в уголках губ у нее таилась улыбка.

– Сергей, это я. Никита.

– Понятно.

– Как там насчет моих вопросов? Помогают следствию?

– Какому следствию?

– Я имею в виду убийство Смагина. И мои наводки в виде вопросов.

– А… Ты у Светки, – догадался Сергей. – Слушай, Хмель. У нас без тебя хлопот хватает.

Серега понизил голос:

– Мы ожидаем инспекцию из министерства. Сам понимаешь. А тут ты… – дальше Сергей перешел на обычную тональность, – со своим Смагиным, будь он неладен. Узнал я о нем следующее: он вышел из заключения три месяца назад. Отсидел срок за грабеж. Кстати, за ним числится не одна отсидка. Да, вот еще: у нас в городе он был прописан на Первомайской, 10, квартира 3. Не знаю, как это поможет твоему следствию, но прошу тебя в ближайшие несколько дней не дергать меня. Усек?

– Усек, – ответил Сергей. – Гребенка еще в командировке?

– Да. Всё, Хмель, извини. Правда, не до тебя и твоих проблем. Своих хватает.

Никита услышал в трубке короткие гудки.

– Ну и что? – спросила Светлана.

– Как что?! Не на кого положиться. Тем более в местном отделении полиции. Каждый занят сам собой. Совсем как у Маяковского: «каждый свою воду толчет в своей ступке». Одним словом, полиция умыла руки и погрязла в своих разборках. Придется мне во всем разбираться.

Светлана с тревогой заметила в глазах у Никиты разгоравшиеся огоньки.

– Вот что: вводи-ка меня в курс дела, – потребовала она. – Я как-никак отвечаю за тебя, коль скоро ты работаешь по моей рекомендации.

Никита почувствовал себя припертым к стене и обо всем рассказал Светлане.

– Сейчас же звони вдове, – сказала она. – Пусть знает, кого в дом впустила и не горюет о потере.

– Согласен. Как всегда, ты права.

– Не подлизывайся.

Сообщение о том, что Смагин уголовник, Анна Тимофеевна встретила спокойно.

– А я знала об этом, – сказала она.

– Вот как, – удивился Никита. – И вас это не смутило?

Анна Тимофеевна вздохнула.

– Чего не бывает по молодости.

– То есть как по молодости? – не понял Никита.

Хороша молодость! На пороге шестого десятка.

Оказалось, Никита думал о последней отсидки Смагина, Анна Тимофеевна о первой.

– Что поделаешь, ребенок вырос в неполной семье, – с грустью в голосе начала она свой рассказ. – Мать-одиночка с утра до вечера гнула спину на работе, вот и стала улица воспитателем у мальчишки. А там дурная компания. Дурное влияние и неустоявшаяся психика ребенка в подростковом возрасте помноженная на ложно понятую романтику…

Красиво говорит, позавидовал Никита, привыкший к скупой на слова в колонке уголовной хроники и к чеканному слогу.

– Коротко говоря, летом ночью залезли в распахнутое окно. Ведь распахнутое окно так соблазнительно для людей, склонных к криминалу. Причем залезли другие. Он, что называется, стоял на стреме. Но это Юру не спасло от колонии. Но после ни-ни.

– Одним словом, перевоспитался, – усмехнулся Никита.

– Именно, – подтвердила вдова.

– А с чего это вдруг Юрий Петрович решил вам покаяться в грехах своей юности?

– Я как увидела у него наколки на руках и груди, так и спросила, откуда они взялись.

– И он вам сразу все выложил.

– Нет, не сразу и неохотно. Ему до сих пор было стыдно за грехи молодости. Такое не забывается никогда. А в колонии, вы сами понимаете, свои законы. Как юнец мог им противостоять? Вот отсюда и наколки.

– А что за наколки? – поинтересовался Никита.

– Обычные для людей этого круга. «Не забуду мать родную» и «Нет в жизни счастья».

– Да, малохудожественное тату, – согласился Никита. – Ну да ладно. С молодостью все ясно. А с недавним прошлым надо еще разобраться. Он вам о нем ничего не рассказывал?

– А что с ним? – насторожилась вдова.

– А то, что три месяца назад он вышел из заключения, где отбывал срок за грабеж.

– Ой…

– За ним числится не одна отсидка и, стало быть, не одно преступление, – продолжил Никита.

Он не видел, как в Москве стоявшая до того вдова как подкошенная села на стул.