Около десяти объявился Алекс:

– Как устроились? Проблем нет? Икра, шампанское, фотоаппараты – все покупаем. Платим, не отходя от кассы. (Как я позже узнал, скупщики с выгодой сбывают эти вещи в «русские» магазины.)

Дядя Яша отказался от предложения, заявив, что свое добро сам на рынке продаст.

Утро выдалось пасмурным. Предстоял поход в израильское представительство. После утомительного вчерашнего дня и прерывистого сна я чувствовал себя разбитым. Дяди Яши в комнате не было, он ушел занимать очередь, когда мы еще спали. Наскоро позавтракав, я с друзьями вышел на улицу. Моросил теплый дождь.

«Сохнут» размещался на первом этаже одного из пансионов мадам Бетини. За дверью со вставленным зеркалом велась обработка эмигрантов. Заполнив анкету, я вошел в небольшое помещение. За одним столом молодая женщина, работавшая с Аркадием, за другим – двое мужчин. Один из них, крепко сбитый, с жесткими вьющимися волосами, в темно-синем клубном пиджаке, указав на стул, взял мою анкету:

– Ага, врач. Прекрасно, Израилю нужны врачи.

– Я не еду в Израиль. В анкете указано – в Америку.

– Почему же в Америку? – Мой собеседник передал анкету товарищу и сложил руки на груди. – Визу вы получили израильскую.

Начался малоприятный разговор.

– Видите ли, мои родственники уже в Бостоне. Воссоединение семьи.

– Родственники – это, конечно… – понимающе кивнул собеседник. – Но вам есть резон направиться в Израиль. Ваш врачебный диплом в США недействителен. Чтобы его подтвердить, необходимо сдать экзамены по всем медицинским дисциплинам.

– Сдают же некоторые.

– Именно некоторые, – усмехнулся мой собеседник. – И, заметьте, на приличном английском. Вы, должно быть, английский язык еще не освоили? Вот видите. Значит, сначала предстоит изучить язык, потом уже готовиться к экзаменам. А где гарантия, что вы экзамены осилите? Как вы, врач, будете чувствовать себя, работая, скажем, медбратом или санитаром? В Америке вы будете своим родителям в тягость. Другое дело – Израиль, там вы сразу становитесь врачом, уважаемым человеком. Американские родственники будут гордиться вами, вы сможете летать друг к другу в гости. И потом… гражданство. В Израиле вы сразу получаете гражданство. Полагаю, вам это небезразлично?

Еще как небезразлично! Из всех стран только Израиль предоставляет гражданство сразу по прибытии. Но – о, ирония судьбы! – с израильским паспортом я не смогу посетить Москву, чтобы оформить брак с Мариной, – между СССР и Израилем нет дипломатических отношений.

Я ответил, что понятие гражданства воспринимаю абстрактно – я космополит.

Тот растерялся:

– Ну, вам, наверно, будет приятно участвовать в медицинских конгрессах, чтобы на вашем столе был флаг государства Израиль.

Мой собеседник не мог привести лучшего довода, и я ответил, что смогу прожить без участия в конгрессах.

Молчавший ранее мужчина в кипе снял с лица медицинскую маску, обнажив отвислые, как у бульдога, щеки.

– Ви знаете, – заблеял он, – Израиль такая чудная страна. Ви так хорошо будете там себя чувствовать. И зарабатывать. Я уже двенадцать лет живу в Израиле и просто счастлив…

– О’кей! – оборвал его коллега и что-то чиркнул красным карандашом на моей анкете. – Отправляйтесь в Америку. Только не забывайте, что свободным человеком вы стали благодаря Израилю.

После посещения «Сохнута» все мы были в подавленном настроении, каждый искал для себя оправдание.

– Дядя Яша, – спрашиваю я, – а почему вы не едете в Израиль?

Дядя Яша рассеянно улыбается, обнажая ряд золотых зубов, водит взглядом по потолку. Весь его вид как бы говорит: вы, конечно, умники, но и я не дурак. Потом отвечает, медленно подбирая слова: «Я очень уважаю Израиль. Если разбогатею, буду делать туда пожертвования. Но, понимаете, в Израиле жарко, а мне надо, где холодно».

Дядя Яша по профессии скорняк, он направляется в Канаду к кузине, которая уже подыскала ему компаньонку. Будет шить канадским господам меховые шапки и шубы. А вот одинокому инвалиду войны, которого я видел в аэропорту, выбирать не приходится. Впрочем, в Израиле его ждет приличная пенсия.

Михаил пока не решил, куда ехать. В «Сохнуте» ему обещали созвониться с Министерством культуры Израиля, справиться, есть ли вакансия в симфоническом оркестре или возможность принять участие в конкурсе. Вообще-то ему хочется в Западную Германию, но он не знает, как связаться с тамошними дирижерами.

А вот Аркадию все равно, куда ехать. Он говорит своему другу: «Куда ты, туда и я. И вообще, чего вы все суетитесь? Ведь мы уже в свободном мире. Расслабьтесь…»

У Аркадия всегда хорошее настроение, и ему все нравится, особенно нравится подтрунивать над дядей Яшей.

– Дядя Яша, когда ты заживешь в Канаде, за какой хоккей болеть будешь, советский или канадский?

Дядя Яша отрывается от книги, с открытым ртом смотрит на Аркадия. Потом машет рукой:

– Ой, не морочь мне голова! – И снова углубляется в чтение.

Каждый вечер дядя Яша заваливается на койку, подбирает под себя ноги в аккуратно заштопанных носках и открывает самоучитель английского языка. Он шлепает губами, и его розовые щечки то надуваются, то опадают, как воздушные шарики.

Иногда откладывает учебник и удивленно замечает:

– Кто бы мог подумать! Это очень трудный язык…

Вторую ночь я ворочаюсь без сна на скрипучей койке. Через открытое окно доносятся звуки ночного города. Думаю о Марине, вспоминаю наше прощание. Свободы хотел? Так вот она, свобода, кушай, сколько влезет. Скрученный кожаный шнурок с золотым брелоком сдавливает шею, а в груди тоска.

Я вновь погружаюсь в дрему. В памяти почему-то всплывает калейдоскоп. Эту дорогую сердцу игрушку подарил мне в детстве отец. По сей день не перестаю восторгаться: и как это из хаоса разноцветных стекляшек воссоздаются красивые симметричные узоры? Волшебство зеркал!

Перед внутренним взором быстро сменяют друг друга картинки из моей жизни: события, подтолкнувшие к эмиграции, открытия и неудачи, плохие и добрые дела, любовь и разочарования…

Поворот трубки калейдоскопа. Мелькнуло знакомое лицо. Откуда я знаю этого человека? Ага, вспомнил…

С Василием Петровичем Величко судьба свела меня в сибирской глубинке, где по завершении учебы в мединституте в течение двух лет я отрабатывал диплом. Зимой в этот затерявшийся на просторах Новосибирской области городишко под названием Здвинск можно было попасть только вертолетом. Я врачевал в районной больнице, а Величко работал водителем газика, оборудованного под карету «Скорой помощи», а по совместительству выполнял обязанности электрика. Представлялся же не иначе как инженер-электрик из Москвы. Однажды Величко прибыл в Здвинск погостить к брату, здесь и остался, но при всяком случае подчеркивал – «на время». Проживал в утепленном бараке на дворовом участке, что позволяло часть зарплаты отсылать домой в Москву, где оставил жену-бухгалтера и двоих детей.

Величко имел внешность человека служивого – молодцеватый, с пышными буденновскими усищами и зычным голосом. Он мог бы быть неплохим армейским старшиной, но время было не военное, да и возрастом вышел – выглядел на пятьдесят с гаком.

Вскоре я узнал, что Петрович (так его звали в больнице) действительно имеет свидетельство об окончании технического училища. К тому же у него были золотые руки – мог быстро найти неисправность в проводке, отремонтировать любую бытовую технику, что со временем обернулось побочным заработком, пополнявшим тощий бюджет. Любопытно, что работа особо спорилась, когда Петрович пребывал в легком подпитии или, наоборот, хандре, вызванной похмельем.

На сибирских просторах пьют больше, чем в европейской части России. Сибиряки объясняют это трескучими морозами, хотя и летом пьют не меньше. Здвинск в этом отношении исключением не был, и Петрович ничем не выделялся среди местной народной массы. Поэтому чувствовал себя в Здвинске увереннее, чем в Москве. Здвинчане, что попроще, потребляли самогон. Продукт был крепче и дешевле государственной водки. В медицинских же кругах преобладал медицинский спирт.