Юля обещала забрать меня из больницы, но я не стал ее дожидаться, а заторопился в свою новую квартиру. Восьмиэтажное кирпичное здание располагалось вблизи метро «Аэропорт». Этот район москвичи называют «дворянским гнездом». Здесь проживает в основном творческая интеллигенция – писатели, артисты, художники.

В просторном вестибюле, облицованном серым мрамором, меня остановила строгая женщина:

– Вы к кому?

– К себе. Квартира девять.

Нацепив на нос очки, женщина полистала журнал.

– Квартира девять. Так… Березин, что ли?

– Это я.

Лицо у нее подобрело.

– А я Марья Степановна, консьержка. Буду ваш дом охранять.

Цепь событий, которая привела меня в жилищный кооператив «Литератор», была причудливо-извилистой. Ее звали Лялей. Вообще-то, она Элеонора, но имя, данное в детстве, сохранилось и поныне, ибо окружающие относились к ней как к ребенку. Ляля, незамужняя женщина под пятьдесят, спала в обнимку с куклой Машей. Она была особой капризной, раздражительной, взрывной. К тому же страдала ревматизмом, из-за боязни простудиться даже летом куталась в плед, почти не выходила из дому. Отец умер рано, и Ляля проживала в двухкомнатной хрущевке с матерью, Валентиной Ивановной, которую винила в своей неудавшейся жизни.

Излишне говорить, что Лялю консультировали видные московские врачи, что годами она принимала горстями лекарства от депрессии, болей в суставах, бессонницы. Все это, однако, не помешало ей выучиться на журналиста, стать заметным литературным критиком. В последние годы отношения между женщинами ухудшились. Валентина Ивановна, некогда прославившаяся киносценариями о комсомольских стройках, ушла с головой в общественную работу. Взялась пробивать проект жилищного кооператива для членов Союза писателей. Преследовала две цели: во-первых, реже бывать дома; во-вторых, обрести просторную жилплощадь, в которой не делила бы с Лялей спальню и рабочее место. Беспомощность, проявляющуюся в отношениях с дочерью, Валентина Ивановна компенсировала бурной деятельностью. Ее властность и напористость, умение завязывать нужные знакомства принесли плоды: Моссовет утвердил проект восьмиэтажного кооперативного дома под соответствующим названием – «Литератор». Участок под строительство застолбили в небольшой рощице на улице Черняховского. Из доверенных пайщиков Валентина Ивановна сколотила правление ЖСК, единогласно избравшее ее председателем. Началась стройка.

Оглядываясь назад во времени, кажется, что сама судьба благоволила ко мне. Недавно я стал проводить сеансы психотерапии с применением газовой смеси закиси азота с кислородом. Ляля, живо интересующаяся новинками медицины, прослышала о веселящем газе и пожелала испробовать его действие на себе. Валентина Ивановна незамедлительно организовала консультацию у профессора Орлова. По его просьбе я провел пробную процедуру. Подышав закисью азота, Ляля повеселела и заметила, что боли в суставах поутихли. На следующий день мне в больницу позвонила Валентина Ивановна, сообщила, что дочь поверила в «метод», но категорически отказывается от госпитализации. Нельзя ли провести лечение на дому, приватно?

Как на дому, это же наркоз! Пусть поверхностный наркоз, но все же. Да и где взять наркозный аппарат, не из больницы же каждый раз на себе таскать. Вот если удастся договориться с руководством клиники провести курс лечения амбулаторно…

Валентина Ивановна договорилась, и два члена кооператива, владельцы автомобилей, поочередно возили Лялю на процедуры. А вот рекомендованную профессором психотерапию пришлось проводить на дому. Я был далек от мысли, что Лялю удастся избавить от всех недугов, но аутогенная тренировка и беседы, направленные на коррекцию поведения, вкупе с ингаляцией закисью азота помогли ей справляться с колебаниями настроения и разрядили атмосферу в доме. Лялю словно подменили, она вновь включилась в работу, созванивалась с редакторами.

Вскоре я стал своим человеком в доме, женщины обращались ко мне на «ты», приглашали отобедать. Валентина Ивановна, с радостью наблюдая улучшение в состоянии дочери, как-то заметила, как было бы хорошо, если бы мы жили по соседству.

Конечно, хорошо. После развода с женой я снимал квартиру на окраине Москвы. На работу добирался тремя видами транспорта. Да и накладно было: за съемное жилье отдавал треть зарплаты. Неужели Валентина Ивановна задумала выделить мне квартиру в «Литераторе»? Но как ей это удастся?

Когда на очередном заседании правления ЖСК Валентина Ивановна собственноручно внесла мою фамилию в список жильцов будущего дома, раздались протестующие возгласы. В ответ она заметила, что список предварительный и что в нем еще будут изменения. Тон председателя был сухим и явно двусмысленным: то ли моя кандидатура еще под вопросом, то ли под вопросом кандидатуры протестующих.

Я, конечно, был благодарен Валентине Ивановне, но особой надежды на успех не питал, ведь я не член Союза писателей. К тому же одиночкам полагалась однокомнатная квартира, а таковые были уже распределены. Вот если бы я имел ученую степень…

В ответ на высказанные сомнения Валентина Ивановна раскрыла толстую книгу – «Законодательство о жилищно-коммунальном хозяйстве».

– Прочти, что подчеркнуто, – приказала она.

Я прочел: «Дополнительная площадь сверх установленной общей нормы площади наряду с научными работниками предоставляется изобретателям и рационализаторам в виде отдельной комнаты».

– Ты изобретатель, – заявила Валентина Ивановна. – Получишь двухкомнатную квартиру.

– Но я ничего не изобретал.

– А лечение закисью азота? Это чье изобретение?

– Закись азота изобрели двести лет назад, Валентина Ивановна. Использование газа в психотерапии можно, пожалуй, назвать методом. Но методы не патентуются.

– Послушай, скромник, в твою трудовую книжку благодарность вписана. За какие заслуги?

– За внедрение в практику нового лечебного метода.

– Внедрил – значит рационализировал.

– Называйте, как хотите, только вряд ли это поможет.

Мой пессимизм был оправдан: закон о льготах для изобретателей и рационализаторов, установленный еще в годы сталинских пятилеток, при сегодняшнем дефиците жилья никакой реальной силы не имел.

– Перестань нудить! – отрезала Валентина Ивановна. – Обратимся за разъяснением в Моссовет. Сделай копию трудовой книжки…

Ага, понятно: кто-то из высоких чинов московской мэрии или его близкий родственник получит квартиру в писательском доме. Этот кто-то даст нужные разъяснения. Замечу, что в списке пайщиков значатся несколько имен, никакого отношения к литературному цеху не имеющих. Против этих товарищей, понятное дело, никто не протестовал. А как бы иначе строящийся дом снабжался чешским кафелем и немецкой сантехникой?

Через неделю получил ответ из Моссовета: «Работая врачом и занимаясь рационализаторской деятельностью, вы имеете право на вступление в любой ЖСК, независимо от его ведомственной принадлежности».

Эта драгоценная бумажка, по сути, была указанием для райисполкома, утверждавшего списки жильцов. Что ж, как провозгласил поэт, «Моссовет в Москве хозяин…»

Я осторожно ступал по покрытому лаком паркету, поглаживал бежевые стены. Из гостиной дверь открывалась на лоджию, за которой шелестели кроны деревьев. Светлая кухня с газовой плитой и керамической раковиной для мытья посуды. Здесь свободно поместятся обеденный стол, буфет. Заглянул в санузел, ванна и унитаз сверкали белизной. Вспомнив, что в съемной квартире горячую воду (из экономии) подают только в вечернее время, повернул ручку никелированного крана. Полилась горячая вода, хоть сейчас принимай душ.

Я не верил своему счастью. Стать обладателем двухкомнатной квартиры в центре Москвы, да еще в таком доме!..

По стране катилась очередная волна еврейской эмиграции, люди направлялись в Израиль, Америку, Канаду. Бакинские друзья собирались в Чикаго и подбивали моих родных отправиться с ними. Но родители не хотели разлучаться со мной, ждали моего решения. А я колебался. Там, за границей, надо строить жизнь заново, с нуля, а здесь, в Москве, было что терять.