По советским меркам я был преуспевающим, можно сказать, состоявшимся молодым человеком: владею квартирой в новом доме, врачую в солидной клинике, завершаю работу над диссертацией. Однако чувствовал я себя неуютно в Стране Советов: общество было пропитано ханжеством и ложью, на кухнях вполголоса говорили одно, на собраниях – другое. Из карьерных соображений, из опасений быть заподозренным в нелояльности к власти многие граждане лицемерили, оговаривали соседей, отрекались от друзей. Творческую мысль ограничили идеологическими установками, даже естественные науки стреножили марксистскими догмами. Было что-то оскорбительное в таком насилии над разумом. Высказывать несогласие было опасно, и я выпускал пар тем, что писал «в стол» естественнонаучные очерки. Полагал, что такая тренировка психических функций позволит лучше осмысливать природу. Особенно быстро работа стала спориться после того, как я сблизился с Цыбой. В каждой беседе мы обсуждали мировые проблемы. Оформленные мысли ложились на бумагу, и с какого-то момента страстно захотелось донести их до людей. Значит, надо писать книгу. Но такое произведение никогда не будет издано в стране «научного атеизма», ибо мировоззренческие проблемы неизменно тянули за собой вопросы религиозного характера. Можно, конечно, попытаться издать книгу на Западе. Но сейчас, прикидывая, как я обустрою квартиру, мысль об эмиграции показалась неоправданной, глупой затеей…

Мои размышления прервал звонок в дверь. Кого это черт несет? На пороге стояла Юля, руку ее оттягивал целлофановый пакет. Она виновато улыбнулась:

– Извини, что задержалась. Я так и подумала, что ты в новую квартиру направишься.

– А как адрес узнала?

– Ты же говорил, где дом находится. Забыл, что ли? Да и название «Литератор» местные уже знают. Можно квартиру посмотреть? – Быстро обойдя помещения, девушка бросила: – Что ж, красиво жить не запретишь. – Потом, спохватившись, стала извлекать из пакета свертки. – Ты ведь не обедал. А язвенникам голодать нельзя. Курицу съешь сейчас. Вот тебе салфетки. А это овсянка. Будешь на завтрак кашу варить. На воде, только на воде. Овсяная каша – лучшая еда при больном желудке.

– Юлька, Юленька… дай я тебя поцелую.

Она звонко засмеялась и подставила щеку:

– Сюда.

Мы вышли на лоджию. Внизу рабочие убирали остатки строительного мусора. В зеленой кроне деревьев щебетали птички. Луч заходящего солнца золотил Юлькины локоны. Она выглядит моложе своих двадцати трех – хрупкая, несколько угловатая. Но в этой девушке-инженю угадывалась чувственная женщина. И я подумал: а ведь таких Юлек на Западе еще поискать надо…

Старинный приятель, анестезиолог Володя Селезнев, помог перевезти в новую квартиру мой скарб. На следующий день после работы он заехал за мной на новеньком «Москвиче». Книг у меня было море, и пришлось сделать три ходки через всю Москву. Занося в квартиру последнюю картонку, Володя, оттряхивая брюки, сказал:

– Ну, друже, одним спасибо не отделаешься. Бутылку ставь.

В конце января китайские ученые установили возбудителя болезни – коронавирус SARS-COV-2. Представитель Министерства здравоохранения КНР сообщил, что коронавирусом можно заразиться от носителя еще до появления у него первых симптомов болезни, во время инкубационного периода. Возбудитель нового заболевания получил свое название из-за внешнего вида: под микроскопом частица округлой формы напоминает корону. Симптомы коронавируса – высокая температура, кашель, одышка, затрудненное дыхание. При осложнениях вирус может вызвать пневмонию и почечную недостаточность. По данным ВОЗ, смертность от нового коронавируса в разы выше, чем от сезонного гриппа. Инфекция с ошеломляющей скоростью распространяется по всему миру.

«Родная моя! Третий день я в Вене. Проживаю в пансионе, в комнате еще трое. Вчера гуляли по городу. Вена прекрасна, по обилию памятников сравнима с Ленинградом. По улицам катят фаэтоны, на козлах важно восседают возницы в цилиндрах и черных сюртуках. Кафетерии выплескиваются из распахнутых дверей, растекаются по тротуарам белыми ажурными стульями и столиками. Встречаются люди в медицинских масках, но в общем обстановка в городе спокойная. На площади перед собором Святого Стефана крутят шарманку. Вообще, музыка везде – в магазинах, на улицах, у памятника Штраусу саксофонист делает сборы, поодаль – кларнет с гитарой. А витрины! На центральных улицах первые этажи зданий занимают магазины. Идешь вдоль сплошной стеклянной стены, за которой выставлены товары, какие я только в иностранных журналах видел.

Но все это внешняя сторона, которой Вена встречает эмигрантов. На меня навалилась куча проблем, главная из которых – куда податься? Я надоумил родителей осесть в Америке, и они ждут меня в Бостоне. Но здесь говорят, только сумасшедший врач в Америку стремится. В англоязычных странах дипломы советских вузов не признаются. Знал это и раньше, но только в Вене, на развилке эмигрантских дорог, вопрос трудоустройства стал со всей остротой. Наши врачебные дипломы признаются в Германии. Но у меня нет визы в Германию. Нет там ни друзей, ни знакомых. Близится зима, а багаж с теплой одеждой едет по железной дороге в Италию.

Любимая! Я на распутье, как в той сказке: "Направо пойдешь – коня потеряешь, налево – голову сложишь". А время не ждет, решение надо принимать здесь, в Вене. В запасе два дня, потом отправят в Италию, где буду дожидаться визы в Америку. Посоветоваться не с кем. Ой как трудно сосредоточиться, все мысли о тебе. Тоскую по-черному. Расстались несколько дней назад, а кажется, прошла вечность. Пиши в Рим, главпочтамт, до востребования. Кланяйся Валентине Ивановне. Нежно целую, ностальгия моя».

О, сколько раз там, в Москве, представлял себе первые дни за границей, какими они рисовались радужными, светлыми. Действительность, однако, оказалась мучительной, и, чтобы унять душевную боль, я по-всякому обманывал себя. Лежа на койке у окна, воображал, что вот сейчас приоткроется дверь и в комнату заглянет… Марина! Я срываюсь с места, я без ума от радости: «Как?! Откуда?!» Она счастливо смеется, отбрасывает волосы со лба: «Ой, дай приду в себя, сейчас все расскажу…» Или, прогуливаясь по улицам Вены, представлял, что сейчас из-за угла покажется она. Или…

Я топил тоску в этих фантазиях, и боль понемногу утихала. Потом становилось хуже.

Познакомился я с Мариной первого мая. Мой приятель Володя Селезнев, холостяк под пятьдесят, предложил провести вечер в молодежной компании. Племянник Володи получил квартиру на окраине Москвы и решил совместить новоселье с празднованием Первомая. В тесной гостиной за накрытым столом разместилось человек двенадцать. Около девяти явились еще двое. Я остолбенел: это были Цыба и Лосса, та самая, из-за которой в больнице я остриг волосы. Хозяйка дома представила новых гостей. Марина (так звали Лоссу) всем приветливо улыбалась, на мне ее взгляд задержался – кажется, узнала. Высокая, осанистая, золотистые волосы стянуты на затылке; облегающий свитер и заправленные в замшевые ботфорты брюки подчеркивали безупречную фигуру. Сидящий рядом со мной Володя прижал к животу большой палец и выпятил нижнюю губу: «Классная телка!» Заметив, что Цыба не оказывает внимания своей спутнице, Володя проявил инициативу. Весь вечер не отходил от Марины, танцевал с ней, целовал ручки. А я сидел за столом и мучился ревностью.

Кто-то включил телевизор, транслировали запись прошедших утром торжеств на Красной площади. Грохот оркестра, сопровождавший военный парад, смешался с танцевальной музыкой из магнитофона, говором развеселившихся гостей. В комнате было сильно накурено, хозяйка открыла дверь на балкон. Цыба задумчиво ковырялся в своей тарелке. Я подошел к нему, справился о здоровье. Он ничего не ответил, только пожал плечами. Цыба мне решительно не нравился, был как в воду опущенный. Я видел, как за столом Марина старалась его расшевелить – толкала локтем в бок, заглядывала в глаза.