Я предложил Цыбе выйти на балкон. На противоположной стороне улицы высился корпус строящегося здания, с чернеющими провалами оконных проемов. Внизу в свете уличного фонаря поблескивали лужицы от недавно прошедшего дождя.

– Да так, депрессия, – предупреждая вопросы, процедил Цыба.

– Депрессия лечится.

Цыба явно не желал распространяться на тему о здоровье, и я осторожно спросил о Марине.

– Что, понравилась? – усмехнулся Цыба. – Будьте осторожны, роковая женщина.

Марина приходилась Цыбе троюродной сестрой. Родилась, как и он, в Хабаровске, выучилась на врача. Благодаря связям отца поступила в Московский институт усовершенствования врачей, сейчас завершает клиническую ординатуру. В Москве Марина вышла замуж за преуспевающего адвоката, но через год пара разошлась.

Небо озарялось вспышками первомайского салюта, воздух сотрясали орудийные залпы.

Мне так хотелось навестить Марину в больнице, но это было бы нечестно по отношению к Володе. У них, похоже, назревал роман. Да и что я скажу ей? Что влюбился в нее по уши? Наверняка она привыкла к таким банальностям.

В середине июня Володя передал мне просьбу Марины – проконсультировать Цыбу. Бог мой, неужели она ищет встречи со мной?! В тот же день я позвонил Марине, она сообщила, что убедила Цыбу лечь в больницу…

С Володей у нее не сложилось. Мы стали встречаться. Я и не подозревал, насколько это опасно. Действительно роковая женщина. Ее удивительная способность притягивать мужчин поражала. Всякий, попавший в это таинственное силовое поле, терял покой. Сопротивляться бесполезно, с таким же успехом можно плыть против бурного потока, неотвратимо влекущего к водопаду.

Марина была у меня в гостях, смаковала шампанское и смотрела мне в глаза. А я чувствовал, как моя воля растворяется в ее синих бездонных глазах, начинала кружиться голова, и я отводил взгляд. Марина притворно сердилась и говорила, что я испортил такой восхитительный момент. Тогда я решил, что нельзя заходить слишком далеко, и наконец признался, что после защиты диссертации подам документы на эмиграцию. Марина ответила, что догадывалась об этом и готова ехать со мной. Сказала спокойно, будто речь шла о загородной прогулке.

Ничего подобного я не ожидал. Какой вихрь чувств поднялся в моей груди! А хорошо ли это? Осилит ли она эмиграцию? Будет ли счастлива со мной?

– Ты меня любишь?

– Ну, почти, – ответила Марина. – Мне надо прийти в себя после «кровопролитного» романа… Но это скоро будет, я знаю. – Она нервно засмеялась и хрустнула костяшками пальцев. – Только не думай, что ты какой-то особенный. Просто мы очень подходим друг другу, мне с тобой интересно. Я тебя сразу просекла. И как ты позволил этому Володьке обхаживать меня, а сам хлестал водку… Как квартирой распорядишься? Ведь продать нельзя.

– Ни продать, ни даже кому-то передать. Вернут первый взнос, и на том спасибо.

Марина помолчала, потом поставила на пол бокал с шампанским, откинулась на спинку дивана и, закрыв глаза, приказала:

– Поцелуй меня!..

Мы стали одним целым сравнительно быстро. Оба имели за плечами неудачный супружеский опыт, потом вдоволь нахлебались этой самой свободы и теперь знали, что нам нужно. А еще больше это чувствовали уставшими от одиночества душами. То был бурный и счастливый период, когда под влиянием сил взаимного притяжения зарождалась некая цельность. И когда эти силы достигли критического порога, я осознал, что неотделим от Марины. Тогда я сказал ей: «Я не могу без тебя жить».

– Что ж, в добрый час, – закивала Валентина Ивановна, когда я поведал ей о Марине.

– Час совсем недобрый, Валентина Ивановна. Однажды мне повезло – вызов из Израиля с оказией передали. А после регистрации брака придется новый вызов организовывать, уже на двоих. Если такое письмо по почте придет, о нем сразу станет известно. Плакала тогда моя диссертация…

Мысли о браке пришлось отбросить, когда о наших планах узнал отец Марины. Он был важным чиновником в администрации Хабаровского края. До пенсии ему оставалось два года. И вот дочь хочет выйти замуж за отщепенца и покинуть Родину! Да где были его глаза? Какое воспитание он, коммунист, дал своей дочери? Исключат из партии, уволят с работы. Нет, не могла Марина подставить отца. Оставалась единственная возможность – фиктивный брак с иностранцем. В этом случае Марина переедет ко мне, сохранив советское гражданство. На осуществление плана, пожалуй, года два уйдет. Пока где-то осяду, наскребу нужную сумму для «жениха». Два года – огромный срок. Не забудет ли меня Марина?

– Ты знаешь, – сказала Валентина Ивановна, – ты уж меня извини, старую. Я тут Марину кое о чем спросила…

– О чем?

– Я спросила, не было ли у нее мысли и раньше рвануть на Запад. Ты ведь знаешь, многие девицы стремятся за иностранца замуж выскочить.

– Ах, Валентина Ивановна, зачем вы так сделали? Вы же ее обидели.

– Не тараторь! – осадила меня пожилая женщина. – Я так решила. Лучше послушай, что она ответила. Она ответила, что у нее не раз была возможность выйти замуж за иностранца. И еще сказала, что хочет от тебя ребеночка.

– Раньше у вас были депрессии?

– Бывало…

– Лечение принимали?

– Антидепрессанты.

– Были и периоды приподнятого настроения? Повышенная активность?

Цыба кивнул:

– Так тоже было.

– У вас были неприятности или депрессия развилась без видимых причин?

Цыба помолчал, как бы осмысливая вопрос, потом тихо произнес:

– Время мое кончилось.

– Как понимать – «время кончилось»? – насторожился я.

Цыба поднял на меня тяжелый взгляд:

– Мне, как и каждому человеку, отпущено определенное количество эмоций. Я их израсходовал, а время еще осталось. Оттого я такой… эмоционально выхолощенный.

– Это противоречие. Сначала сказали, что время кончилось, потом – что осталось.

Цыба ничего не ответил. Он сидел на кушетке, втянув голову в плечи, и рассматривал свои длинные пальцы. В журнале для медсестер я сделал красным карандашом пометку: «Требуется наблюдение! Возможны суицидальные мысли!»

Когда депрессия пошла на убыль и Цыба стал меньше лежать, уткнувшись лицом в стену, я спросил, что он имел в виду, сказав, что время кончилось.

Цыба грустно улыбнулся:

– Вы, верно, подумали, что я хочу наложить на себя руки. Так этого не было. У меня имеются серьезные планы на будущее, а времени на их реализацию остается все меньше. Понимаете, доктор, время ужимается.

– Разве в сутках уже не двадцать четыре часа?

– Почему же… Но я говорю не о том времени, которое показывают часы. Прежде я думал, что времени не хватает потому, что становлюсь старше. В юности были наука, спорт, да и развлекаться, представьте, не забывал. А потом стал подмечать, что ход времени ускоряется с годами независимо от возраста. И знаете, кто окончательно убедил меня в этом? Моя дочь, Ленка. Недавно звонил ей в Баку, спросил, как поживает, что нового. Она, чуть не плача, заявила, что ничегошеньки не успевает. А ведь у нее только школа и художественная гимнастика… Девочке четырнадцать, – продолжает Цыба, – а ростом меня догоняет, зачитывается Бальзаком, Мопассаном. Кстати, раннее взросление – тоже симптом утекания времени.

– Не вижу связи.

Цыба поморщился, как бы досадуя на мою непонятливость:

– Представьте воздушный шар под стеклянным колпаком. Представили? А теперь скажите, что станет с шариком, если из-под колпака начать откачивать воздух?

– Ну, шар будет расширяться…

– Разумеется. Пока не лопнет…

То, что я услышал вслед за этим, заставило меня вздрогнуть.

Шепотом, показавшимся мне зловещим, пациент добавил:

– У меня ощущение, док, что где-то вблизи Земли открылась черная дыра и через нее утекает время.

В этот момент почему-то вспомнилась кровоточащая язва у меня в желудке.