Джонни хохочет:

— Похотливый самец!

— Я? — делаю лицо, будто искренне удивляюсь. — Не знаю, о каком продолжении ты подумала, но…

Но она меня прерывает. Сочно поцеловав, выскальзывает из объятий и грациозной кошечкой юркает в калитку.

— Вот только не надо придумывать отговорки и переводить все стрелки на меня. Хочешь чаю — пошли!

Кажется, рыжая бестия меня раскусила.

— А как насчет бутеров? — кидаю вдогонку.

— Они же ужасные, — лукаво смеется она. И, свернув по дорожке к дому, вдруг останавливается. — Так ты, в самом деле, голодный?

— Ага, — согласно киваю я, нескромно подразумевая два вида голода. Но тот, что второй, приятно подпитывает наши отношения, в отличие от первого. Хотя, признаться, мне доставляет удовольствие все, что Джонни делает для меня. Да и про сэндвичи я ее просто подкалывал. — Тащи свои ужасно-прекрасные бутеры. С твоих рук я готов лопать все!

— Льстивый наглец, — мягко укоряет она и скрывается за дверьми дома. Но вскоре появляется со знакомым деревянным подносом, на котором высятся стопкой ломтики белого хлеба, нарезка сыра и тонкие дольки свежего помидора.

Все так заманчиво и аппетитно — как раз то, что нужно для чаепития под лживыми лампочками, но чертовка не спешит кормить меня с руки. Она ставит поднос на перила балюстрады и произносит то ли в шутку, а то ли всерьез:

— А давай спалим их к чертовой матери?

— Кого? Их? — снисходительно смеюсь я и, притягивая ее к себе, киваю в сторону забора.

С террасы, которую мы облюбовали, хорошо просматривается соседская беседка, освещенная фасадным фонарем. Звуки ревущей музыки и долбящие басы разносятся по всей округе нервной «колыбельной».

— Да, твоих дебильных дружков! — Она упирается затылком мне в подбородок, кладет свои руки поверх моих и делается такой уютной. — Подожжем!

Я обнимаю ее еще крепче и зарываюсь носом в волосах. Их запах, одуряюще-сладкий, сводит меня с ума. Я желаю добраться до мочки ее уха, а потом, исследуя каждый миллиметр кожи поцелуями, спуститься чуть ниже, но боюсь вовремя не остановиться — за нашими спинами, внутри дома, наверняка бдят ее благочестивые родители. Мне приходится бороться со своими желаниями, а это, признаться, не так-то просто. Особенно, когда уже проделал полпути.

Но она изгибается, с жаром целует меня, и за вкус этих дразнящих губ я готов простить ей все. Даже то, что она уже успела выскользнуть из моих объятий.

— Как, по-твоему, — озорно хмыкает она и указывает на канистру, стоящую у входа в пристройку, — они оценят фаер-шоу, которое я им устрою?

— Ты решила спалить полпоселка? — смеюсь я, уловив в ее глазах дьявольский огонек. На что она лишь соблазнительно улыбается и одним только взглядом предлагает принять правила ее игры, безбашенной и сумасбродной, рожденной в этой прекрасной головке с красивым личиком.

Не мешкая ни секунды, одним прыжком я перемахиваю через балюстраду, оказываюсь по ту сторону террасы и подаю ей руку, чтобы она проделала такой же трюк. Я согласен на все, что бы она ни придумала.

Она ловко взбирается на перила и ненадолго задерживается на них, намеренно изводя меня открывшимся обзором, и только когда убеждается, что произвела должное впечатление, одергивает юбку и прыгает вниз.

Чертовка! Кто бы видел, что она со мной вытворяет! Кто бы знал ее такой!

Но нет, лучше я унесу наш секрет в могилу, чем позволю ей вести себя так же с кем-то еще.

— Я заявлюсь прямо туда и у всех на виду оболью бензином одну из их поганых тачек, — сообщает она, намереваясь поднять канистру. — Клянусь тебе, я это сделаю!

Я спешу помочь, но она машет головой и отделывается от меня коротким, но пылким поцелуем. Ее руки оказываются у меня под футболкой и оставляют на коже ожоги, не меньше. Все происходит так быстро, что я не успеваю опомниться.

— А ты беспощадная женщина, Джонни!

— Я успокоюсь только тогда, когда расквитаюсь с ними!

— Так, хорошо, — смеюсь я, в тайне восхищаясь ее характером, — а какая миссия возложена на меня?

И пока она развинчивает крышку, а потом, убедившись в содержимом канистры, завинчивает ее обратно, я не свожу с нее глаз.

— Ты мог бы наводить панику…

Коротко хохотнув, я принимаю наигранный вид:

— Наводить панику? Всего-то?

— Ну да, — бросает она и торопливо проходит в темную часть двора, к забору. — Просто подыграй мне, вот и все.

Но даже отсюда я вижу, как она соблазнительно улыбается. Ее улыбка как бы говорит мне, что эта ночь обещает быть жарче, чем все предыдущие.

— Будет сделано, Джонни! — повинуюсь я, дважды стучу по сердцу и, раскрыв кулак, отсылаю ей свое признание, которое она с жадностью ловит и незамедлительно отправляет свое в ответ. После чего ее стройная фигурка окончательно скрывается в темноте двора.

— О! Тони! — замечает меня Артурчик, когда я вновь появляюсь на их сабантуе. Он проныра тот еще, от него так просто не скроешься. Но я и не собирался. — Я не понял, куда это вы свинтили? Джон снова что-то отмочила, потом сама обиделась и убежала? — хрюкает он, и у меня от его противной интонации переменяется настроение. Но раз я пообещал Джонни подыграть, то придется на время придержать свои эмоции.

Я нервно хмыкаю, маскируя недовольство кривой улыбкой:

— Зима близко, — вспоминая их примитивные шуточки, награждаю предупреждением.

Но Артур расценивает мои слова, как одобрение собственных хохм, а потому гогочет хуже последнего укурыша:

— Вот и ладно. Дракарис с ней! А у нас, по ту сторону стены, жар-р-ра! — орет и чокается горлышком бутылки с Гариком, который, потеряв себя в пространстве, кружит как назойливый шмель возле нас.

И я уже сомневаюсь, что этим телам возможно хоть как-нибудь отомстить. Но фаер-шоу, уверен, им запомнится!

Я прохожу к излюбленному месту у бассейна и усаживаюсь в шезлонге в слабоосвещенном углу двора, выбрав такое расположение, чтобы появление Джонни я заметил одним из первых. Краем глаза наблюдаю за неприличными выходками Димана, который с непробиваемой рожей окучивает троицу девиц, изрядно поднабравшихся. Их истерическое хихиканье забивает не только музыку, но и выкрики справа от меня, где у мангала поливается пивом мясо. А впрочем, все ровно так, как и бывает здесь по выходным, за исключением одного крохотного обстоятельства — грядет чье-то возмездие.

Я улыбаюсь, вообразив, как моя неугомонная изобретательница впечатлит всех заготовленной поздравительной программой, и втайне даже побаиваюсь за исход. Нет, она, совсем безбашенная — поджечь машину! Кто еще до такого додумается и, что самое главное, на такое отважится! Но я безумно счастлив оттого, что встретил ее.

Хохотнув про себя, я отвожу взгляд в сторону, но тут же возвращаюсь на исходную позицию, потому что в воротах замечаю темный силуэт с белым неясным пятном — канистрой. Мне хочется вскочить и помочь этой стройной, изящной куколке, ведь в ее хрупких руках тяжелая ноша, но портить выверенный план чертовки было бы плохим решением. Поэтому мне остается наблюдать за ее грациозным перемещением в темноте до той поры, пока Джонни не заключит в объятия свет фасадного фонаря и пока ее ковбойский прикид — м-м-м… узкие укороченные джинсы и рубашка в клетку, завязанная в узел на животе — не станет достоянием для всех здесь присутствующих. И я снова улыбаюсь, понимая, что юбку, которой рыжая бестия дразнилась несколько минут назад, кое-кто приберег исключительно для меня.

Но не время думать об этом — пора бы распрощаться с музыкой…

Я как ни в чем ни бывало быстренько прохожу к беседке и организую сабвуферу отдых, а чтобы мои действия не расценивались подозрительными, сообщаю во всеуслышание, что хочу толкнуть речь в честь именинника.

Компания довольно улюлюкает и стягивается в кучку к мангалу, а Джонни, пользуясь случаем, сразу же заявляет о себе.

— Салют, придурки! — громким выпадом заставляет каждого обернуться. И я вижу, как в рассеянном свете блестят ее озорные глаза.