Но его жгуче-черные взъерошенные волосы, темные глаза, разбитая бровь и губы с легкой ухмылкой так и стоят передо мной, как бы я не пыталась от них отделаться. Он довольно улыбается, добиваясь, чтобы я ответила тем же. И я поддаюсь. Втайне от него, себя и ото всех.

Следующий день проходит в подобном же режиме ожидания: я прислушиваюсь к подозрительным звукам, крикам, возгласам, шарахаюсь от всякого проезжающего мимо мотоцикла, а когда нахожусь в доме, наоборот, кидаюсь к окну, реагируя на разъяренный рев мотора. Но каждый раз оказывается, что по улице промчался кто-то другой, и я не понимаю, радует ли меня это или огорчает.

Черт! Мне стоит расслабиться и не ждать от него возмездия на каждом шагу. Ну что он мне сделает? Хах! Классический представитель осеменителей с рядовым набором понтов! Разве что упертый, с характером. Не то, что эти…

— Джо-о-он! — орет сосед из другого угла супермаркета, пока я нагружаю корзинку по списку. Я не оборачиваюсь, но чувствую, как он и его дружки летят через торговый зал, чтобы отвесить пару своих поганых шуточек персонально мне.

Я выбираю макароны: спиральки или улитки? Подсолнечное масло: рафинированное или темное и ароматное? Но вскоре понимаю, что эти примитивно скроенные одноклеточные уже близко, практически дышат мне в затылок.

Я распрямляюсь и резко разворачиваюсь, предполагая, что что-то недоброе творится у меня за спиной. И точно! Врезаюсь в одного из них, низкого и плотного, как туго набитый мешок с картошкой, и случайно попадаю рукой по его причинному месту.

— Воу, воу! Полегче! — радостно щерится он и слегка пятится. — Какая горячая! Может, хотя бы спрячемся за угол, раз тебе так не терпится?

От злости я едва ли не рычу и, не найдя ничего подходящего под рукой, хватаю из собственной корзинки свежезамороженную тушку морского окуня и с размаха впечатываю ее прямо в цель.

— Остынь! — кидаю сквозь зубы.

И твердым шагом отправляюсь к кассе, в то время как эти придурки все еще продолжают ржать на весь магазин:

— Джон! А ты когда козу за титьки дергаешь, что чувствуешь? То же самое?

Озабоченные дегенераты!

Я расплачиваюсь и ухожу домой потаенными тропами, по которым их машины никогда не смогут проехать.

Заросли дикого виноградника встречают меня в совершенно неподобающем виде: полуголые лозы торчат в разные стороны, оборванные листья густым ковром лежат на земле, в просвет между стеблями виден профилированный лист забора. Я оглядываюсь по сторонам и не могу сдержать в себе улыбку. Вот это взрыв он здесь устроил! И всю оставшуюся дорогу перебираю в памяти то, что последние дни перебирала сотни раз.

После припозднившегося ужина я запираюсь в своей комнате, откидываюсь на подушку и лежу так, пока потолок не начинает плыть перед глазами. А потом, опомнившись, стряхиваю с себя накатившее смятение и, подхватив ноутбук, выползаю из своего «бункера» на задремавшую террасу.

— Все сидишь, кукуешь? — в сумерках скрипит калиткой тетя Люба. — А Ромка вон уже комнату себе подыскивает! Он же собеседование успешно прошел, — хвастается она достижениями своего выдающегося отпрыска. А когда проходит мимо меня в дом, к маме, с любопытством сует свой нос в экран моего ноутбука: — Пасьянс раскладываешь?

— Ага, — приторно улыбаюсь ей я и захлопываю крышку, не дав взглянуть на свои дела даже краем глаза. Этой стоумовой необязательно знать, что время от времени я прорешиваю задачи по химии. Так, на всякий случай. А сейчас у меня еще и вкладка с правилами приема в вузы МВД открыта. Зачем мне лишние разговоры?

— Так ты! — хмыкает она и пудовой рукой треплет меня по волосам. А потом скрывается за входной дверью.

А я, убедившись, что тетя Люба уже внутри, строю пренебрежительную гримасу.

Как же бесит, когда всех пытаются причесать одной гребенкой!

И раздражает!

А еще и за забором подозрительно тихо… Только неясные басы и редкие неразборчивые возгласы долетают до меня откуда-то издалека, да голубым приглушенным свечением моргают несколько окон второго этажа и балкон.

Похоже, компашка недоумков развлекается внутри, громя дом в духе американской вечеринки. Интересно, прилипала тоже там? В супермаркете его не было…

Я встаю с порожков, откладываю в сторону ноутбук и, едва касаясь земли носками балеток, тенью прохожу вдоль забора. Огибаю несколько плодовых деревьев, бесшумно ныряю к пристройке, взбираюсь на деревянный ящик и привстаю на цыпочки, чтобы заглянуть во двор соседей…

— Подсадить? — голос за спиной разрывает мне сердце. Я в буквальном смысле подскакиваю, от неожиданности коротко взвизгиваю и спрыгиваю на землю.

— Идиот! Какого черта ты здесь делаешь? — пытаюсь отыскать говорящего в темноте.

— Сижу.

— Сидишь? Тут? И тебя ничто не смущает?

— Нет. А что меня должно смущать? — Он улыбается. Мне не разглядеть его лица, но я чувствую, как он это делает, и понимаю, что приставала у изгороди, рядом с загоном. — Хотя, конечно, ты могла бы воспользоваться традиционным способом и пройти через калитку, как я. Но меня этим вряд ли смутишь. Иначе бы я не предложил тебе помощь.

— Не предложил помощь? — фыркаю я. — Ты издеваешься? Ты напугал меня! Ты находишься у нас во дворе! На чужом участке! И у тебя хватает совести…

— У меня хватает совести заявить о своих интересах открыто. Разве это плохо?

— Да-а? Ну и какие же у тебя интересы?

— Ровно те же, что и у тебя.

— Ха! — нервно усмехаюсь я. — Да что ты знаешь о моих интересах?!

Он отвечает мне более чем спокойно:

— До этого времени не знал ничего, пока не увидел, как ты шпионишь.

— Я не шпионила! — вспыхиваю я.

— А что же ты делала?

— Ничего!

— Ладно-ладно, ты не шпионила. Ты просто собралась к нам в гости. Через забор. Потому что хотела увидеть меня. Так же, как и я тебя, — заявляет уверенно. И по-простому смеется: — Ну, признавайся!

Что-о-о?

Хватая ртом воздух, я оглядываюсь по сторонам и, не обнаружив ничего более подходящего, берусь за метлу.

Хам! Наглец! Самонадеянный выскочка!

— Вот, видишь! — вскакивая, хохочет он. — В отличие от тебя я могу открыто заявить, зачем пришел сюда, а тебе не хватает духу признаться!

Я замахиваюсь, но он уворачивается. И в ту же секунду перехватывает ручку метлы, одним резким движением притягивает ее к себе, отчего я оказываюсь к нему слишком близко. Слишком, слишком… У меня громко екает сердце и кубарем катится вниз, пока он разглядывает меня. Глаза в глаза.

— Эй, Ковбой! — произносит он тихо, практически шепотом. — А я-то думал, что ты смелая.

Хотел помариновать ее еще — я ж чувствовал, как она смотрела мне вслед, осознавая, что теперь от меня уже никуда не денется, тогда, после удара бутылкой, — но, честно признаться, сам не выдержал. Все это время я наблюдал за ней, я видел, как она не находит себе места, но намеренно не показывался рыжей бестии на глаза. А сегодня Артурчик так удачно предложил переместить сабантуй в дом, и как только вся его тусовка вошла в привычное умоисступление — стала дергаться под музыку и без нее, обливаться пивом, плевать в лампочку, пожирать сырые замороженные пельмени и выделывать прочую порнографию — я спокойно покинул дом и вышел на улицу. У меня были абсолютно другие интересы.

Я дождался, пока мать Ковбоя — слегка полноватая, но ухоженная женщина лет сорока — заведет коз в сарай, переделает все свои дела во дворе и окончательно скроется в доме, после чего в сумерках летнего вечера без лишних колебаний открыл их калитку и, с любопытством оглядываясь, прошел в сад. Там я выбрал для себя самое удобное место, с которого бы открывался отличный обзор на террасу, и запасся терпением. Я знал — она придет. Я даже был готов провести здесь полночи!