Та мешкает, но доверяется.

Ты моя.

И, оказавшись с ней рядом на этом крошечном пятачке диаметром не более пятидесяти сантиметров, на метр выше уровня земли и едва ли ниже небес, отчетливо ощущаю вращение планеты вокруг своей оси.

Поддавшись порыву, я аккуратно притягиваю Джонни к себе:

— Эй, Ковбой, — шепчу ей на ушко, — а ты рисковая. Мы лезем на крышу, ты можешь упасть.

— Если ты станешь распускать свои загребущие лапы, обещаю, мы упадем с тобой вместе!

На что я смеюсь:

— Мне нравится прогресс в твоих угрожающих фразочках! — И веду бровью: — Так значит, вместе?

Она живо переводит разговор в другое русло:

— Что мы будем там делать?

— Я же сказал: перекусывать. И смотреть на эти лживые лампочки!

— Какие еще лампочки? — хихикает она.

— Вот те!

Я указываю пальцем вверх, и как только рыжая бестия задирает свою прелестную головку, успеваю чмокнуть ее, прежде чем смачно получаю по лицу.

— Что? — деланно возмущаюсь я и взбираюсь на крышу пристройки. — Я думал, мы уже вышли на новый уровень.

— Какой к черту уровень! — хмыкает она. Но ее негодование слишком уж развеселое. К тому же, Джонни покорно принимает от меня помощь, и вот уже мы продвигаемся вперед, к основной части кровли. — Ты серьезно? Ты собрался устроить здесь планетарий и показать мне созвездия Кассиопеи, Центавра и Гончих Псов? Очень оригинально! — ехидничает она.

— Ты же ждешь от меня романтики, — продолжаю подтрунивать я. — Тебе ведь не нравятся мои навязчивые ухаживания, — и, сняв с себя куртку, расстилаю ее, чтобы одна обворожительная попка могла с комфортом разместиться в первом ряду новоявленного планетария. И сам присаживаюсь рядом. — Тогда я буду дарить тебе звезды, сладости и цветы. — Не церемонясь, я забираю из ее рук пачку с фисташками, вскрываю упаковку и сразу же приступаю к перекусу: — Вот только извини, цветов у меня нет. Да и сладостей для тебя тоже. Только лживые лампочки… Смотри, — сосредоточившись на неподдающейся скорлупке, я, не глядя, киваю куда придется, — там созвездие Гончих Псов. А вот там… как ты сказала? Кассипопея?

— Кассиопея, — смеясь, поправляет она. — Эй! Ты стебешься, да? — И отнимает у меня приличную горсть фисташек.

Но я все еще продолжаю казаться серьезным:

— Нет. Я искренне надеюсь произвести на тебя впечатление.

— Прекрати! — хохочет она. — Тебе это не идет!

— Да-а? А если я все-таки подарю тебе цветы?

Я достаю из внутреннего кармана куртки ручку-брелок, беру Джонни за руку и, не спрашиваясь, принимаюсь выводить на тыльной стороне ее ладони то ли мимозы, а то ли ромашки. А когда заканчиваю — букет получается так себе, — она премило улыбается:

— Ты идиот!

— Тебе придется с этим смириться, — без обид хмыкаю я. — Но в том есть одно большое преимущество для тебя.

— Для меня? — смеется она. — И какое же?

— На моем фоне ты будешь неотразима.

— То есть… ты намекаешь, что я… так себе?

— Нет, нет, нет!

Она замахивается, но я успеваю увернуться и, перехватив ее руку, потянуть на себя. Джонни заваливается, ее прекрасный носик утыкается мне в грудь.

Тогда я слегка наклоняюсь и целую ее в рыжую макушку:

— Ты прекрасна!

После чего отпускаю.

— В глазах идиота? — прищуривается она, вернувшись в вертикальное положение.

— В глазах твоего парня. Я же не виноват, что ты запала на такого.

Я твой.

— Что-о? Я на тебя не западала!

— Тогда зачем приняла цветы?

Она смотрит на мои художества и улыбается:

— Ты не оставил мне выбора.

— Разве? Ты могла бы их выкинуть…

Чертовка громко хохочет. Ссыпает в пустую упаковку скорлупки, оставшиеся от фисташек, и демонстративно отряхивает ладони перед моим лицом.

— Считай, что я это сделала!

— Звучит убедительно, — смеюсь я. И дразню ее: — Так же, как «я никуда с тобой не пойду!». Да, Джонни?

Ее очаровательный ротик искривляется в забавной усмешке, она собирается сострить что-то в ответ, но ее перебивает телефонный звонок.

Еще не успев узнать, кому я вдруг так сильно понадобился в этот час, я прикладываю палец к губам:

— Тих-тих-тих-тихо, — наклоняюсь к рыжей бестии, слегка толкнув ее плечом. — Или стоит заставить тебя замолчать другим известным мне способом?

И вскользь взглянув на фотографию на экране, бесцеремонно отвечаю на входящий звонок.

— Да, Тань… — и улыбаюсь, глядя на чертовку. — Хотите поехать завтра?… Да не вопрос. Посижу, конечно… Ночевать буду дома… Нет… Хорошо, давай. — А потом, убрав телефон в карман своих джинсов, с серьезностью спрашиваю: — Какие планы на следующие выходные?

Потому что на завтра я вне расписания «товалищ комадил».

— Ты это мне? — беспечно хмыкает она.

— Распорядок дня других куколок меня мало интересует. Но если ты сомневаешься, я уточню. — И, прильнув к ней как можно ближе, почти касаясь лбом ее виска, шепчу в самое ухо: — Мы могли бы исполнить одну из твоих жарких фантазий уже через неделю, Джонни.

— Отвали! — фыркает она и отстраняется. — Думаешь, если я проторчала с тобой десять минут на крыше, теперь растаю и потеку?

— Ну ты же посмотрела на лампочки, приняла букет, умяла фисташки… — Я вытягиваю губы вперед, изображая поцелуй, и подаюсь ей навстречу: — Нет?

— Нет!

— Тогда придется поторчать здесь еще немного.

Она смеется:

— Пока я не дозрею?

— Пока ты не посвятишь меня в свои планы.

— А что ты хочешь знать о моих планах? — с вызовом бросает она.

— Я хочу знать, — серьезно спрашиваю я, — поедешь ли ты в пятницу в клуб?

Рыжая стервочка соблазнительно улыбается:

— Вижу, тебя это бесит? — и дергает головкой, встряхивая волосами. — Тогда я точно буду там! И в пятницу, и в субботу! И, может быть, даже в воскресенье!

— Вижу, тебе понравилось ломать каблуки…

— Если бы не один питекантроп, с каблуками все было бы нормально!

— То есть, по-твоему, нормально, когда к тебе пристают, насильно куда-то уносят, ты кричишь, просишь о помощи, а за тебя никто не заступается: ни охрана, ни подруга, ни ее накрахмаленный хахаль? — не на шутку вспыхиваю я. — А если бы это был кто-то другой? Твои ночные покатушки не доведут тебя до добра! Ты никуда не поедешь, и точка!

— Ха-ха-ха, — театрально храбрится она. — И что ты мне сделаешь? Приедешь пораньше и привяжешь меня к батарее?

— Зачем? Я просто познакомлюсь с твоим отцом. Но если ты так настаиваешь… — недвусмысленно веду бровью я. — Кажется, мне уже пора заводить специальный блокнот, чтобы записывать все твои тайные желания.

— Хватит льстить себе! — злится рыжая бестия. — И вообще! Какое право ты имеешь… — но запинается. С опаской озирается и, видно, что-то заметив, договаривает уже шепотом: — Указывать мне…

Я тоже прислушиваюсь: кажется, скрипнула дверь.

— Ну? И что же ты замолчала? — хохотнув, спрашиваю.

И наблюдаю, как она, откинувшись назад, спиной прилипает к черепице, а потом, потянув меня за плечи, увлекает за собой:

— Антон, пожалуйста, — умоляет торопливым шепотом. — Кажется, кто-то вышел…

Но меня не нужно уговаривать, я легко подчиняюсь. Разворачиваюсь и, опираясь на локоть, принимаюсь рассматривать ее милое личико вблизи:

— О-о, ты уже дозрела? — смеюсь я. — Решила не ждать следующих выходных?

А сам схожу с ума по ее пылким губам.

— Тихо. Перестань. Не время для твоих дурацких шуточек. Ты можешь заткнуться или хотя бы не орать?

— А я разве ору? Но если тебя это так напрягает, ты знаешь, как заставить меня замолчать, — и позволяю себе пробежаться пальцами по ее шее.

— Дурак, — вполголоса ворчит она и брыкается. — Хватит паясничать!

Но по реакции ее кожи я догадываюсь, что чертовке очень даже приятно.

— Джонни, — я улыбаюсь. И, пользуясь ее беспомощным положением, вновь проделываю тот же трюк, вкладывая в него всю свою нежность. — Только не говори, что ты боишься щекотки. — После чего опираюсь на две руки и нависаю над ней: — Это не то, Джонни. Ты меня не обманешь.