ИГОРЬ.

— Если я сейчас не услышу то, что хочу, то поверь, мне хватит духу притащить тебя в аэропорт за волосы! — сурово произношу я, с силой сжимая возле уха трубку.

— Ты с матерью разговариваешь, Игорь. — нарочито строго звучит голос маменьки. — Мне и в городе хорошо. Никуда уезжать я не собираюсь.

— Вруби мозг, мама. На интриги ума хватает, а как вопрос жизни и смерти, так сразу отшибло всё. — чувствую, что уже накрывает, а это всего лишь начало разговора. — Новость о том, что Вальков выходит по УДО сейчас какая-нибудь муха разнесёт своим дерьмовым друзьям со скоростью ветра.

— Я его не боюсь. — царапает мне по нервам самовлюблённая дива.

— А тебе и не его нужно бояться. — колко вбиваю ей в голову. — Уверен, что ты многим уже поперёк горла встала.

— Умерь свою иронию и перестань мне угрожать. — пробиваются лютые нотки начальницы. — Я не собираюсь убегать и прятаться, как твои крысы.

— Попридержи язык, иначе…

— Иначе что? Убьёшь? — зуб даю, что она сейчас даже голову от смеха запрокидывает.

— Ишь захотела! Лёгкой смертью ты не отделаешься, маменька! Я тебя в психушку упрячу, вот там и выделывайся на злобу дня! А сейчас ты перестаёшь почём зря брызгать слюной, едешь в аэропорт и валишь на все четыре стороны!

— Нет. — и это после моего пламенного словоизвержения.

Отвожу телефон в сторону и смачно сплёвываю:

— Бля, мужики, я щас вздёрнусь!

— Держись, Березин! — в знак силы выставляет вперёд кулак Глеб. — Не дай ей управлять тобой!

Обвожу друзей неподатливым взглядом, собираю всю моральную поддержку, аж до болезненного спазма набираю в грудь воздух, подношу мобильный к уху и:

— Хорошо. Но учти, хоронить тебя буду без любых излишеств, в самом обычном деревянном гробу. — прицокиваю от досады. — И то, если сам выживу.

Один, два, три, четы…

— Если я улечу, это поможет тебе?

Нет, мне нихрена, а вот тебе поможет.

— Да. — до хруста в челюсти, как правдиво получилось.

— Мы с ним уже давно никак не связаны… — пробует в последний раз пробить мою броню маменька. — Я замужем-то уже потом два раза была.

— Так и скажешь тому, кто тебе пушку ко лбу приставит. Может и сжалится. — моё терпение уже на волоске качается.

Несчастный вздох и:

— И куда ты нас со Стеллой отправишь?

Что она сейчас сказала??

— Повтори-ка. — как слабоумный прошу я.

— Я хочу знать, где мы со Стеллой будем жить! — осмысленно твердит женщина.

— Какая Стелла, мать твою?! — с таким бешенством закатываю глаза, что удивительно, как зрачки на место вернулись. — Последнее предупреждение. Ещё раз услышу эту херню снова, останешься куковать со своей Стеллой до первого выстрела.

— То есть, так, да? — повышает тональность маменька. — Как легко ты отказываешься от матери! Я в тебя всю душу вложила, а взамен получаю отставку.

— Какую душу ты в меня вложила?? Высосанные из покойных мужей? — выпучиваю глаза от сей чепухи.

— Я поеду только со Стеллой, Игорь.

Кажется, у меня там последний нерв оторвался. Сейчас под поезд побегу. Тут недалеко. Пара километров и наступит покой.

— Как пожелаешь, маменька. Можешь взять свою собачонку. — уже безразлично выдыхаю я, догоняя, что её напыщенность задавит меня авторитетом.

Пусть берёт эту дуру с собой. Город вздохнёт с облегчением.

— Куда мы полетим? — снова спрашивает женщина и я ловлю себя на мысли, что даже наш Гоша меньше болтает.

— Узнаешь на месте. Самолёт через полтора часа. Вернёшься только с моего позволения. Я дам знать. — стягиваю все прощальные речи в тугой узел и сочтя, что маменьке этого хватит сполна, устало кладу трубку.

— Согласилась? — взыскательно смотрит Ян.

— Рано делать выводы. Самолёт взлетит, тогда и порадуемся. — нервно зачёсываю чёлку и подыхаю от желания вновь почувствовать на волосах мягкие прикосновения Алисы.

— Предупреди охрану. — поручает Марк Миронович. — Гарантирую, что те парни из кафе, сели на хвост и к твоей маме. Алису с Милой удалось прикрыть, осталась Елена.

— Рудову тоже внёс в список? — хмыкает от глупости положения Ян.

— Нет. — бурчу я, проверяя время. — Стеллу никто прикрывать не будет. Не мне нести ответственность за её тягу к авантюризму. Я в ответе только за свою семью.

Прикидываю в уме время посадки самолёта мышонка и тихо радуюсь. Остался час и я услышу самый родной на свете голос, который отзовётся эхом в сердце и мигом залечит все глубокие раны.

Как там мой малыш? Врач сказала, что никакой угрозы от полёта нет, но я всё равно не могу прогнать холодок в груди, что тягостно бродит среди тепла, который предназначен моему ребёнку.

— Выключи сердце. Оно отвлекает. — по-отечески советует Барсов-старший, видя муки на моём лице. — Нельзя в тюрьму ехать с таким настроем. Он сразу раскусит и начнёт манипулировать.

— Я готов. — блокирую любые устрашения, что могут разрушить построенную годами защиту и мужественно распрямляю спину.

— Тогда выдвигаемся. — даёт знак остальным мужчина и положив мне на плечо ладонь, добродетельно заглядывает в глаза:

— Ты не один. Мы все рядом с тобой.

На секунду прикрываю глаза, воюя с накатывающими эмоциями и глухо отвечаю:

— Знаю.

ИГОРЬ.

— Нет, Игорь Олегович, задержки быть не должно. — по прибытию в колонию уверяет меня наш адвокат, уважительно переглядываясь с Левановым. — Сегодня его точно выпускают. Комиссия прошение одобрила, иск суд удовлетворил. Никаких подводных камней.

— Долго ждать? — не нахожу себе места я, брезгливо морщившись от нахождения на зоне.

— Процедура не быстрая, но уже подходит к концу. Сейчас его проверяет отдел безопасности и уже после вы сможете с ним увидеться. — ровным тоном произносит адвокат, предлагая мне примостить задницу на один из стульев, где без любых проявлений отвращения восседает Богатырёв.

Мотаю головой и для собственного успокоения отхожу в другой угол помещения, словно эти стулья каким-то магическим образом могут навлечь на меня беду и примагнитить к этой тюрьме навечно.

Я обычно не такой мнимый, но сейчас происходит что-то из разряда вон выходящее.

Даже дрожь в коленях не могу удержать, не говоря уже о том, что в ушах звенит с такой громкостью, что хочется зажмурить глаза и вырубиться.

Встречаюсь с обеспокоенным взглядом Яна и мигом отворачиваюсь. Жалость сейчас только ещё больше усугубит моё волнение.

— Он предупреждён о нашем визите? — спрашивает генеральный, наблюдая за мной издалека.

— Нет, я посчитал нужным заранее его не осведомлять. — с деловым видом сообщает адвокат.

Значит, застану его врасплох. Неизвестно к чему это приведёт. Возможно нарвусь на защитную реакцию и получу от ворот поворот. Столько лет меня мучают вопросы: Он вообще помнит, что у него есть сын? Считает ли он меня предателем или таит надежду о нашем воссоединении?

Я был подростком. Ведомым мальчуганом, что смотрел на отца и поражался его авторитетом. Чувствовал его жёсткость и безрассудность в одном ключе, и пытался подражать. По мелочи, но всё же хотел выглядеть в его глазах значимым. Хотел, чтобы он гордился. Чтобы не смеялся надо мной, а ободрял ту силу, что во мне крепла. Не теми жестокими методами, когда во мне специально убивали детство и растили бесчувственную тварь, а словом, взглядом, советом и подставленным плечом. Меня же хвалили редко и за то, что делать нормальному человеку не позволено. Помню критику, наказания и эмоциональное насилие. Без сочувствия. Без понимания, что я был ребёнком. Я рос среди бандитов. Я смотрел на этих людей своими наивными глазами и брал пример. Сильные. Грубые. Неумолимые.

Цель сформировалась сама собой и мне нужно было лишь переступить через себя и остальных, чтобы стать таким же лидером, как и мой отец. Как и его приближённые.

Как бы я не старался ненавидеть собственную мать, но стоит всё же отдать ей должное. В те времена она приложила все свои силы, чтобы почаще закрывать мне глаза на ту жестокость, что нас окружала и незаметно прочерчивала границы в моей голове. Она была против насилия. Всегда. Потому что сама попадала под раздачу психованного мужа. Но не нужно её жалеть. Она знала с кем живёт. Знала от кого рожала ребёнка. Знала и терпела. Это её выбор. Взрослый и осмысленный. Власть, вседозволенность и деньги вскружили голову и затмили весь ущерб, что ей приходилось выносить.